- Откуда у тебя такая уверенность? - спросил я.

   - Если наши люди не вернулись, другой причины быть не может. Мы должны напасть на него сейчас, а иначе упустим возможность, и нам придётся биться со всей его армией.

   - Я... - ещё недавно я думал, что готов принять решение, но теперь мне снова что-то мешало. - Я не могу принимать такие решения один. Нужно созвать совет.

   Стойка понурился. Очевидно, представил, как долго будут заседать бояре, и подумал, что ему на совете придётся убеждать не только меня, но и всех участников.

   Мой начальник конницы вдруг показался мне очень усталым. У него был вид обречённого, а я, хоть и понимал, чего он от меня ждёт, никак не мог этого выполнить.

   Со мной происходило что-то странное: я почти уверился, что теперь нахожусь в другом мире, похожем на наш мир, но более безумном - там, где причина и следствие никак не зависят друг от друга, и всё подчиняется неведомой кривой логике. В этом другом мире все были против меня, и всё вокруг таило угрозу, от которой я никак не мог защититься. Я ничего не мог. Казалось, что всякое моё действие приведёт не к тем результатам, на которые я надеюсь, а к совершенно неожиданным, поэтому не имело смысла что-либо делать. "Ты в любом случае проиграешь и будешь страдать", - шептал кто-то.

   Побуждение к началу битвы казалось мне безумством, которое вызовет целый дождь бед на мою голову. Следовало избегать боя любыми средствами, потому что именно во время битвы во всю силу проявилась бы кривая логика сумасшедшего мира. Казалось, всё пойдёт совершенно непредсказуемо. И не в мою пользу. И у меня не будет времени даже подумать об этом, хоть попытаться исправить.

   - Нужно созвать совет, - повторил я, ведь если бы решение принял не я, а другие люди, это решение могло иметь правильные, закономерные последствия. Совсем не такие, которые имело бы моё решение, даже если бы оно было точно таким же. Другие люди не находились во власти сумасшедшего мира. В том мире находился лишь я.

   * * *

   Совет собрался скоро. Но как нарочно не мог прийти к единому мнению. Все ждали решения от меня, а я не хотел решать. Не хотел! И не мог объяснить истинной причины, потому что моё объяснение не встретило бы понимания.

   "Война не для таких людей как ваш государь. Решите сами. Без меня. Неужели это так трудно? А я не могу решать, потому что наверняка ошибусь и подведу всех вас, как Хасс Мурат подвёл своих людей. Но я не хочу быть как Хасс Мурат. Поэтому действуйте сами. Я верю в вас", - вот, что мне хотелось сказать. Но я молчал. И поскольку я молчал, остальные начинали говорить всё громче. Они спорили и шумели, тыкали пальцами в карту на столе, нарисованную Стойкой ещё несколько дней назад.

   Иногда кто-то из спорщиков оглядывался на меня, будто ожидал, что я сейчас вмешаюсь и объявлю своё решение, но я не вмешивался в перепалку, которая разгоралась с каждой минутой.

   Наконец я всё-таки нашёл в себе силы вмешаться в происходящее, но не для того, чтобы сообщить своё решение, а для того, чтобы немного утихомиривать спорщиков:

   - Зачем вы так кричите? Говорите спокойно, проявите друг к другу почтение.

   Говорить стали тише, но спор пошёл на новый круг. Одни держали сторону осторожного Нягу, а другие поддерживали Стойку, который уже почти не участвовал в беседе, а лишь стоял возле стола вместе со всеми и поправлял тех, кто неверно пересказывал его соображения, уже многократно высказанные.

   Глядя на Стойку, я видел, что тот очень утомлён - утомлён спорами и уже не видит в них никакого смысла. "А если я сейчас отдам приказ готовиться к битве, - думалось мне, - как же он будет сражаться? Как такой утомлённый начальник конницы поведёт эту конницу в бой?"

   "Боя не будет, - будто отвечал мне кто-то, - ты же решил, что не будет. И Стойка смирился, что у него такой трусливый государь. Ему трудно было смириться, но он смирился".

   Меж тем все спорщики устали, и я предложил прервать совет трапезой, а после продолжить. Бояре согласились, но продолжали вяло спорить и во время еды. Я опять не прерывал и даже перестал слушать, что они говорят, потому что говорилось одно и то же.

   "Ну, примите уже решение! - мысленно умолял я. - Как скажете, так и будет. Главное, чтобы вы решили единогласно. Договаривайтесь между собой. Вы мудрее, чем я. Помогите мне покончить с этим. Помогите, раз уж я не могу один нести эту ношу!"

   Думая об этом, я вдруг обратил внимание, что вино в моём кубке, стоящем на столе, ведёт себя странно: тёмно-вишнёвая гладь напитка чуть подрагивала.

   Я поднял голову, уже собираясь упрекнуть одного из бояр за то, что стучит кулаком по столу, ведь стучание кулаком казалось мне единственно возможной причиной происходящего, но тут оказалось, что всё иначе. Вино дрожало оттого, что бояре повскакивали с мест.

   Теперь все смотрели на меня, а я, продолжая сидеть во главе стола, недоумённо уставился в их лица, не понимая, чего от меня хотят. Лишь спустя некоторое время я заметил, что в шатёр, оказывается, вбежал человек. Судя по всему, он сообщил некую новость, которая взбудоражила всех, заставила вскочить, но я был так поглощён своими мыслями, что не услышал.

   - Государь, - судя по всему, человек повторил это ещё раз специально для меня, - молдаване напали. Напали на наш лагерь.

   Пока я выжидал, судьба решила всё за меня.

   * * *

   Дальнейшее было как дурной сон - тот сон, где я падал на колени посреди поля битвы и не мог подняться.

   Когда на меня в спешке одевали юшман - кольчужный халат - и прочее, тяжесть доспехов давила на меня так, что хотелось упасть на колени. А может, мне хотелось упасть на колени, чтобы молиться? "Господи, избавь меня от этого испытания, потому что оно слишком тяжело для меня!"

   Никому кроме Бога я не мог в этом признаться, но слуги, облачавшие меня в доспех и препоясывавшие мечом, наверняка видели по моему лицу, что я напуган и растерян. Тем не менее, несмотря ни на что, я старался выглядеть решительным, когда выходил из шатра, возле которого уже выстроились все мои бояре, тоже облачённые в доспехи. Многочисленные факелы в руках моих слуг и воинов красноватым светом озаряли площадку перед шатром, и в этом было что-то зловещее.

   "Лагерь укреплён хорошо, - успокаивал я себя, - и молдаван должно быть примерно столько же, сколько нас. Не больше. А даже если их чуть больше, на нашей стороне всё равно преимущество: основательно построенные укрепления".

   - Где молдаване? - сразу же спросил я, выйдя из шатра. - С которой стороны они наступают?

   - Они повсюду, - прозвучал ответ. - Наступают сразу со всех сторон. Нас окружили.

   - Куда же смотрели наши дозоры? - строго спросил я.

   - Дозорные, как только увидели, сразу подняли тревогу. Но молдаване действовали быстро и слаженно. Никто и глазом моргнуть не успел. Наверное, они получили подкрепление, о котором говорил пленный. И как получили, сразу напали.

   - Значит, так Богу было угодно, - с нарочитым спокойствием произнёс я. - Но у нас хорошо укреплённый лагерь. Мы удержим его до рассвета, а там видно будет. - Я нарочито весело улыбнулся. - А вдруг молдаван всего-то пятнадцать тысяч, как прежде? Если окажется так, то утром мы будем смеяться, что посчитали это нападение серьёзным. Нас семьдесят тысяч! Мы удержим лагерь.

   Разумеется, я помнил давнюю битву, когда мой старший брат напал на двухсоттысячное турецкое войско, устроившееся лагерем на ночлег. Влад имел в распоряжении в семь раз меньше людей, чем турки, но своим нападением причинил большой урон и устроил погром в турецком лагере.