Вода потоками стекала с зонта Аркадия и ударяла по спине шедшего с краю Васю. Вся его футболка покрылась мокрыми пятнами.

– Здорово! Как же здорово! – всё повторяла Рита.

Внутри книжного магазина «Республика» было светло и тепло. Его окна не пускали ни нагло стучащийся дождь, ни шум вечерней, возвращающейся с работы Мясницкой. Вася подвёл Риту к стенду со стикерами и щедро заявил, что она может выбирать любые, это будет его подарок. Аркадий бродил по отделу иностранной литературы и не находил ничего, что могло бы его заинтересовать. Параллельно он думал о том, насколько же велико его невезение в отношениях с девушками – только он стал финансово независимым и решил покорить сердце девушки подарками и дорогими развлечениями, как на горизонте появляется некто Вася, обхаживающий Риту стикерами и малиновыми пирожными. Аркадий ни разу в жизни не видел, чтобы его знакомые дарили девушкам столько подарков: все эти книжки, пирожные, пронесённые в сумочке через весь город, – всё это было ужасно мило, трогательно и совершенно Аркадию незнакомо. Будь девушка человечной, она выбрала бы Васю – да, у него меньше денег, но он тратит последнее. Они давно знакомы. Он по-настоящему влюблён в неё. Для него она – та самая, вокруг которой вертится трагедия его жизни. Он ревнует её. Он делает всё, чтобы быть хоть на шаг к ней ближе. Ради неё он готов преодолеть любые расстояния, готов искать её по всему городу. От её улыбки он становится счастливым, от её безразличия – несчастным. Аркадий ничего подобного к Рите не испытывал. И всё же она с ним заигрывала. И чуть не поцеловала его, когда они остались наедине. Зачем ей это?

Стикеры были куплены, и четверо вышли на залитую дождём Мясницкую. Солнце уже зашло, загорелись вывески и фары автомобилей – город надел свой вечерний костюм. До кофейни было идти всего минуту, поэтому зонт Аркадия никому не был нужен – трое его новых знакомых решили добежать до кафе под дождём. Аркадий открыл зонт и шёл позади них. Аркадий никогда никуда не бежал. Когда ты бежишь, картина в твоих глазах от скорости размывается. Не остаётся деталей. Воздух бьёт тебе в лицо, и ты не чувствуешь запахов. Аркадий шёл медленно, под зонтом, и в который раз за свою жизнь поражался тому, насколько тёплым может быть летний дождь. Мы так привыкли к дождю осеннему, зябкому и промозглому, что уже с трудом представляем его тёплым – тёплым, как море или как вечерняя ванна. Дождь сразу же наполняет улицы своим ароматом – намокает асфальт, мокнет камень домов, и даже у вечернего света как будто другой запах. Аркадий смотрел вслед своим новым друзьям и наблюдал их бег, как явление, совершенно ему непонятное, однако достойное того, чтобы им любовались. Бег, молодость, смех. Аркадий старше их всего на несколько лет, но он никогда не чувствовал себя таким молодым. В его влюблённости почти не было трогательных подарков. Только разговоры, разговоры, разговоры. Любая попытка свернуть с этой дорожки каралась презрением со стороны той, в которую он был влюблён. Победить её можно было только разговорами и безразличием. В разговорах Аркадий стал силён уже после того, как они перестали видеться. А безразличию к ней он так и не научился. Хотя благодаря ей стал безразлично относиться почти ко всему в этой жизни. Особенно к людям. Люди, когда ты испытываешь к ним эмоции, чувствуют свою власть над тобой. Власть развращает. Из друга ты превращаешься в слугу. Из влюблённого – в раба. Если ты испытываешь эмоции к группе людей, то эта группа непременно превратит тебя в посмешище. Можно любить улицу, книгу, хороший кофе, крепкий напиток, звук резиновых шин на мокром асфальте, треск вечерней неоновой вывески, мягкость ткани хорошо сшитой рубашки на теле, ощущение защищённости под зонтом в эпицентре проливного дождя. Людей же любить очень, очень опасно. Нужно годами присматриваться к ним, чтобы позволить себе полюбить их. Чаще всего лучше стоять в стороне. Почти всегда – в стороне.

– Рита, что с тобой? Что с тобой? – сквозь потоки дождя дрожал голос Васи.

Силуэт Риты покосился и упал на руки Васи и Кости, которые бежали рядом с ней.

– Мне плохо, плохо…

– Что такое? Что такое?

– Это, наверное, то сотрясение… С игры.

– Ты заработала сотрясение?

– Да, меня ударили посохом…

– И ты не поехала в больницу?

– Да всё в порядке… Всё… – Рита попыталась встать и снова рухнула – на этот раз прямиком в объятия Васе.

– Что случилось? – спрашивал ускоривший шаг Аркадий.

– Рита в обмороке! Рита в обмороке! – отвечал Вася, и голос его заглушал шум ливня и проезжающих мимо машин.

Аркадий хотел спросить, не нужна ли его помощь, но не успел – Вася взял Риту на руки и понёс сквозь дождь.

– Ты в порядке? Ты в порядке? – нервно шептал Рите Вася.

В кофейне он сел рядом с ней, обнял её, укрыл её пледом, который принесли заботливые официанты, заказал ей горячего чаю.

– Всё… хорошо… – слабым голосом отвечала Рита.

– Как же так?! Как же ты могла не поехать к врачу?! Ты видел, как она упала, Костя?

– Конечно же видел, я же был рядом.

– Что, если бы нас рядом не было? Что, если бы рядом не было меня? Бедная, бедная Риточка!

Он нежно гладил её и трогательно целовал в макушку.

– Бедная, хорошая моя Риточка…

Синеволосая девушка грелась на его груди, как уставший, вернувшийся в свою норку лесной зверёк. Это был до боли знакомый Аркадию сюжет, но теперь он персонажем в нём не был. И не хотел быть. Он устал.

Аркадий даже не присел к ним за столик. Он только стоял в стороне, наблюдая за ними, и думал о том, действительно ли стало плохо Рите, или это тоже была – ролевая игра. Что бы это ни было, Аркадий должен был сбросить карты. Сегодня вечером ему не стать победителем.

Никто не заметил, как Аркадий вышел из кафе, открыл зонт и пошёл в сторону метро. Одному в дождливую ночь в городе делать нечего.

Если это был удачный период в жизни Аркадия Скромникова, то каков же был неудачный? О, это, конечно же, детство и юность! Но из той поры, о которой Лев Толстой написал не один, а три романа, Аркадию было вспомнить практически нечего – ранние, самые чистые, невинные и впечатлительные годы своей жизни он прожил как настоящий отличник – от лингвистического детского сада для одарённых детей, художественной и музыкальной школы для дошкольников до лингвистическо-экономического лицея, в котором он отбыл, как наказание, 11 лет, не видя белого света между беспощадным школьным расписанием, занимавшим всю солнечную половину дня, и полуночными попытками угнаться за неиссякающим потоком домашних заданий. Тогда Аркадию казалось, что так жизнь и выглядит, и другой жизни нет, – уроки, контрольные, обед на скорую руку, а после – бесконечные исписанные тетрадки под светом настольной лампы, и всё на разную тематику: одни были разрисованы треугольниками всех форм и пропорций, другие – числами, иксами и игреками, в третьих были помещённые в таблицу эпохи развития культуры, эпохи Возрождения и Средневековья, в четвёртых мерещились каллиграфически переписанные рассказы Пришвина и Паустовского, в пятых были заметки о распределении натуральных ресурсов по территории России и так далее. Установить связь между разными предметами не представлялось возможным, да и времени совершенно не было – лишь бы успеть доделать хоть часть, пока не влепили роковую тройку, которая могла бы испортить четвертные (не дай бог, годовые!) оценки. Ведь после одной тройки уже не получить пятёрку в четверти! Так, по крайней мере, Аркадию рассказывала его мама. Сам он за все школьные годы ни одной тройки не получал. Была у Аркадия и другая тетрадка, которую он втайне от всех завёл лет в 14. Тетрадка со стихами.

О чём же писал Аркадий, откуда находил он в себе поэзию? Ответ прост – в себе он, конечно же, найти её не мог (что видел он в своём затворничестве?), но её было предостаточно в классиках, которых Аркадий, как молитву, заучивал с самых ранних лет своей жизни. И вот у него рождались стихи о Прекрасной Даме (о какой – он сам не знал), о Дороге (ох уж эти русские стансы!) и даже о притеснённых крестьянах. Каждое стихотворение тогда Аркадию казалось непременно гениальным, и так он с 14 до 18 лет написал целых три полновесных книги стихов, ценность которых, пожалуй, была лишь в том, что, возможно, только они не давали ему сойти с ума от монотонности школьной рутины.