Запихала и вторую коробку обратно. Из-под полотенца выудила вскрытую пачку сахара.

– Если тут покопаться, а потом в зале, на балконе, в ванной и коридоре – таких можно найти штук сорок… нет. Не конкретно сахара. Рис, овсянка, соль, чечевица. Всякий раз не помню – куда положила, куда задвинула или пересыпала? Покупаю новую пачку, открываю. Варю, например, кашу. А завтра в этом океане я навсегда теряю ее. Иногда находится. Иногда даже подъедается. Но факт есть факт – бардак множит бардак, и черная дыра хаоса поглощает. Кстати, еду выбрасывать нехорошо. Святотатство.

Полотенце само рядом с сахаром попалось, его за краешек и приподняла:

– Бесплатно дали при покупке в хозяйственном, акция у них была. Некрасивое, махровое. На нитки края распустились, цепляет везде – но ведь даром досталось, глупо не пользоваться, да? Экономия. Нет, честно, Ань, я очень хочу купить новые полотенца на кухню, нормальные. Эти на тряпки пущу, круговорот ткани в хозяйстве, но я вспоминаю об этом только дома. А потом быстро забываю.

Оставив все, я внимательно посмотрела подруге в лицо. Та сидела с приоткрытым ртом и абсолютно ошарашенным видом. И я стала объяснять главное:

– Вся эта квартира наполнена семейными реликвиями, обязательствами перед подарками, памятью прошлого и возможной ценностью будущего, жадностью потраченного, рациональностью полезного, страхом и неуверенностью, что, если завтра мне что-то понадобится, а я так глупо это выбросила вчера. Я трачу массу энергии на поиски предметов, массу сил на попытку вспомнить, куда и что положила, время уходит на попытки уборки и чистки, попытки упорядочить склад. Во всем этом нет воздуха, пространства, меня пожирают вещи, Аня, и бытие определяет сознания – в моей жизни нет места… новому, чистому, ясному, минимальному и простому. Тому, что мне на самом деле нужно. Я теряю концентрацию, мои мысли перепутаны, память забита. Хочется иногда отмыть тарелку до блеска и поставить ее, красивую, на кружевную салфетку. Но в этот же миг я понимаю тщетность этого желания эстетики. Все равно, что бомжу жемчужную запонку дать – ему ее даже наколоть некуда, и джентльмена она из него не сделает. Так что фиг с ней, с тарелкой, и стараться не стоит.

– Римма… но вот ты сейчас это говоришь, осознаешь, что проблема есть…

– Я осознала главное, подруга: я не кошка, у меня нет девяти жизней. Помоги мне, пожалуйста, все перетаскать на помойку. Сейчас за пакетами для строительного мусора сбегаем и прямо не глядя ни на что, все выбросим. К вечеру грузчиков вызову, чтобы с мебелью помогли, и техникой. Не пожалею ни плиту, ни холодильник, ни стиралку в ванной. А остальное – к черту. С зарплаты куплю две новых табуретки для себя и для гостя. Куплю такие, как хочется, какие понравятся по-настоящему, и только две. Одежду, обувь, продукты – все к черту! Чтобы ни одной мысли не зацепило на подумать «а может это стоит оставить?». Съедим только персики прямо сейчас, они единственные стоят того. Так что, Ань, поможешь мне?

– Римма, ты, конечно, даешь… но я тебе точно помогу! И не только потому, что хочу помочь, а потому еще, что я никогда в жизни таких радикальных вещей не делала, как все подчистую на мусорку вынести!

Я кивнула.

– Да. А еще я попрошу у мамы денег взаймы и завтра утром тут толпа отмывальщиков будет. Чтобы до бетонных стен и голых проводов все содрали. Ни клочка обоев, ни куска линолеума не оставлю в память о прошлой жизни. Ничего… первое время мне будет полезна настоящая аскеза. – Задумалась немного, и трезво добавила: – Прокладки и туалетная бумага. Вот то единственное, что я пока что готова оставить. Давай пакет, я аккуратно помою по штучке.

Аня протянула персики и огляделась. В глазах возник восторг разрушителя. А уж как я этим загорелась! У меня впереди новая жизнь и ни капли сожалений об утраченном! С таким облегчением смывают грязь с тела, дают коже дышать, промывают глаза, откашливают мокроту из легких, промывают желудок и облегчают кишечник!

Аня не ушла домой, даже упахавшись до состояния без ног. Мы вместе дождались вызванных срочно грузчиков, наблюдали, как те за дополнительные деньги разбирали самую громоздкую мебель на составные и спускали вниз. Я сразу предупредила – везу на выброс, так что, если кто что хотел оставит себе, пусть в кузове отдельно складывают.

– Пошли ко мне чай пить, Римм? Потом такси вызовешь и до мамы с ночевкой поедешь, а я тебя первая ужином покормлю. Коньячку можем выпить, отпраздновать!

– Давай!

Я залихватски махнула рукой, в которой держала тощую папочку с документами. Ключи в кармане, наличка тоже. Я даже кошелек выбросила. Завтра, как магазины откроются, еще и одежду в урну суну – новую в примерочной одену и не сниму.

– А зонтик? А аптечка? Римм, кажется, мы прям совсем-совсем ни про что не подумали.

– Никаких зонтиков. Будет дождик, буду решать. Каждая вещь, вплоть до булавки, в этом доме отныне будет появляться осознанно. Все, пошли коньячка накатим!

Глава девятая

Минералка с лимоном уже стояла на тумбочке. Я выпила весь стакан, едва проснулась. Домой или не домой? Провалялась минут пять, соскочив мыслями на вчерашнее финальное свидание с Володей, с телефоном и решением – мне со всеми ухажерами нужно распрощаться. Не пойдет у нас, без шансов. Мурыжить и их и себя, только издеваться.

– Софья Николаевна, здравствуйте. Задержитесь, пожалуйста.

Я только из комнаты вышла, как в полном недоумении обернулась. Вадим выходил из дверей дальше по коридору, с листами отчета в руках и махнул ими в сторону. Я собиралась в арку холла, а он указал на арку заднего дворика. В этом полугостиничном-полубольничном корпусе много красивых уголков, чтобы расслабить психику.

– Здравствуйте. Вы что, по мою душу нарочно пришли?

– Нарочно. Расшифровку самую свежую читал, едва напечатали.

– Опять радикально сработала?

Он так улыбнулся, что я не поняла – стружку критикой снимет или по голове погладит за успехи? Пошла за ним до крытой беседки, сев на лавочку и прикусив язык. Только бы не начать болтать, о чем не надо болтать.

– Валерия Донская. Предыдущий вызов. Расскажите мне о возможных последствиях ее решения сбежать из дома. Гипотетически, просто порассуждайте вслух.

Я надолго не задумалась:

– Ее родственницы могут по-настоящему обидеться, проклясть, и когда ей очень-очень понадобится помощь, даже на звонок не ответят. Валерия может стать виновницей инфаркта тети, бабушки, мамы, без шуток, и быть обвиненной в смерти. Она может потерять работу, лишиться средств и вернуться домой, попав в условия еще более жесткие из-за обиды и мести. Что еще? Депрессия может прийти из-за одиночества, Валерия не привыкла жить вне семьи, в первое время будет страшно, неуверенно.

– А если без резких движений – как она могла поступить в эти сутки?

– А никак. В подобном окружении ее мигом бы затянули обратно. Попыталась бы она по чуть-чуть границы отстаивать, но с возрастными людьми редко можно адекватный диалог строить, тем более, что мать – не подружка, сам статус «родительницы» – это корона. Не достучаться. Мечты бы высмеялись, пищевые привычки не поменялись, пыл к переменам угас. Я лишь отсекла у Валерии чувство вины и дочернего жертвенного долга, позволив ее храбрости действовать без груза. Она смелая!

– А Римма? – Вадим глянул в бумаги бегло и на самом деле не выискивая фамилии. – Тартова Римма. Ее случай?

Я улыбнулась. Неужели Вадим Михалыч, севший на лавку напротив, нашел повод ненадолго увести взгляд? Только вчера представляла его – потолще и полысее, а он меня прямо днем на работе словил. И сидит здесь бессовестно привлекательный. Я тоже нашла повод и немного помолчала, думая не над свежим вызовом, а подмечая детали.

На верхней губе справа есть еле заметный провал. Не шрам, но вот будто была ранка, что затянулась не до первозданной ровности. От ушей к нижней челюсти на коже легкая россыпь оспинок. Очень близко и гладко выбрито – поэтому видно. А темнота в подглазьях – она вообще на верхних и нижних веках. Кожа на тон смуглее, вот и кажется, что запылился бессонной ночью.