– Ну в каждой лжи, есть пуд правды. Или нету?

– Бабушка ближе к теме. Она из этой деревни была?

– Кто, Алиса? Не знаю.

– Бабушка…. Я умоляю, в двух словах.

Я замер. Даже задержал дыхание. Видимо духовная связь Ромы и бабушки была ближе, так как при мне она ни разу не обмолвилась о таком.

– Не знаю откуда она. Вроде в Марьинке с бабкой жила, пока та не померла. Приехали аж из Карелии на наши теплые юга.

– И? Какая связь?

– Говорят, ведуньей была она потомственной, – прошептала она.

– Ну, говорят. Алиса не была такой. Немного странной и все, – парировал брат.

– Ну, знаешь ли. Дар такой передается не всем. А если и передается, надо им уметь пользоваться или платить, если берешь от «жизни все».

– А с бабкой-то что стало, такие умирают разве? А она не была ведьмой?

– Если найдут преемницу, то да.

– Ну ты даешь, – рассмеялся цинично Рома. – Она-то? Алиса? – осмотрелся он. А я тут же прищурился и продолжал похрапывать, продолжая казаться глубоко спящим.

– Говори, что в мыслях?

– Тимур говорил, она касаться к себе не позволяла.

– А чего удивительного? Матвея она любила.

– Не понимаешь ты. Вообще касаний не терпела, будто кожа обжигалась от прикосновений. А ведь она была прекрасна. Кудрявые русые волосы, медовые глаза. Светлокожая и нееежный голосок. Невинный цветок.

– Когда любишь одного, а касается другой, это и есть ожог.

– Да пойми ты, бабушка…

– Говори на чистоту, – рассердилась она, тон ее очерствел.

– Есть ли еще какие доводы, что она ведьмой могла быть. Как это определяют? На что они способны. Кроме проклятий?

– Никак не понять, если она сама не захочет. А на что они способны лучше вам никогда не знать. Дьяволицы в человеческом обличии, могут улыбаясь сердце выдернуть на глазах и раздавить в ладони…

– Уууууужас, – вытянул Рома. – А внешне?

– Внешне самые обычные. Более чувствительные, говорят, что неловкость и недомогание чувствуют, когда глядят на них такие.

– Ну говорят же, они привлекательные. Мужчины рядом голову теряют, глаз оторвать не могут. А посмотришь, вроде ничего особенного. И тут же мысль «ведьма приворожила». Хотя, повторюсь, Алиса была прекрасна.

– Какой же ты омерзительный, – не выдержал я и сел, скинув плед.

– Вот только не заводитесь, – сурово вытянула указательный палец Аглая Архиповна, повернувшись в мою сторону.

– Я о него руки пачкать не собираюсь, – поднялся, – я спать. Ба, занеси молока перед сном.

– «Ба, занеси молока перед сном» теленку, – процитировал меня Рома, – а как же миндальное молоко, и безглютеновые диеты. Желудок смотри посадишь, – провоцировал дальше.

Игнорируя его, направлялся ко входной двери.

– Еще про Вальпургиеву ночь спроси, – усмехнулся я и ухватился за ручку двери. Ее будто кто-то задергал с обратной стороны, – да прекрати, Костя, – рассердился я и пытался дальше безуспешно открыть дверь.

– Кости здесь нет, – хором сказали они, испуганно глядя на меня. Я опешил, отошел на шаг. И мы отчетливо увидели, как металлическая ручка сама поднялась в исходное положение, ком сжался в горле. Я отбежал к ним.

– Что эттто?

– Заклинило может, – убеждать стала бабушка.

Она подошла, резко дернула и дверь распахнулась.

– Заклинило, бывает, – опустив глаза вошла внутрь, прихватив поднос с чашками.

Я вытянул трясущуюся ладонь и отчетливо помнил сопротивление секундой ранее.

– Неженка, испугался? Поехали, к маменьке довезу, – пытался шутить Рома. Но радость его не разделял ни морально, ни физически. – Испугался привидения?

– Вот если б знал, что это привидение. Не испугался бы. Пугает неизведанное.

– Оооо, приведение, – развел руками Рома. – Аууууууууууу…

И тут же со стороны улицы, позади ворот донесся резвый девичий смех, словно с насмешкой, с издевкой. Мы переглянулись.

Я ни то, чтобы испугался. Но какая-то тревога разрасталась в сердце еще с раннего утра. Но даже маленькая тревога может доставлять огромные волнения.

– Поехали, а то прекрасные радужки твоих поэтичных зеленых глаз от страха почернели. Скоро драматичное сознание исказится. Заедем в клуб, деревенские байки мигом из головы вытряхнут.

– Не ты ли интересовался, Алиса ведьма или нет? А теперь заливаешь мне, что байки.

– Это все Тимур со своими расспросами, – кинул брат взор на мои запястья, рукава рубашки были подвернуты по локти, – часы не забудь, я в машине.

Часыыыы… Кому я отдал часы? Если кому и расскажу, засмеют. Проще признаться самому себе, что просто спьяну потерял. Но я тогда был трезв. Cнова сжались виски. Надо срочно выкинуть тот странный вечер из головы.

Вошел в дом, бабушка гремела на кухне.

– Я поеду.

– В ночь? Не езжайте в ночь, хоть на рассвете. Вздремните, в пять разбужу, – взмолилась она.

– Я с удовольствием, – скинул тапки и направился в сторону спаленки, в которой ночевал, когда оставался на каникулах каждое лето. Снял одежду, нырнул под одеяло и накрылся по самые глаза. Аромат свежевыглаженного постельного белья, просушенного ветром, уже убаюкивал. Только опустил веки, дверь захлопнулась.

– Матвей, ты меня за идиота принимаешь, – ворвался в спальню обутый Рома.

– Куда обутый, да по коврам, – накинулась на него бабушка с кухонным полотенцем.

– Бабушка, мне ехать надо. Вера ждет, на работе аврал.

– Три часа ничего не изменят. Не пущу в такую темень! – сурово повторила она. – Иду ставни закрывать. Нет бы погостить остались, как выросли разлетелись, кто куда.

– Гаденыш, – прошептал обиженно Рома, увидев мою ядовитую ухмылку, ускользающую под одеяло.

– Прости братец, ко сну клонит. Не обессудь.

– Чтобы тебе черти приснились, – захлопнул он дверь, щелкнув выключатель.

Я повернулся лицом к узорчатому ковру, и прижимаясь каждой частицей тела к тяжелому шерстяному одеялу, расслабился, в надежде выспаться.

Ворочался часа три, проснулся от того, что простыня свернулась в канат и впилась в ребро.

– Полыыыынь – трава горькаяяяя, – напевал пронзительный женский голосок. Я словно повторял его во сне, произнося вслух. Пока отголосок не развеялся из сознания, и я не услышал мерный стук по калитке бабушки. Резко сел, осмотрелся в темной комнате. В окно тут же пробился свет с крыльца, наверное, бабушка или Рома отреагировали раньше.

Скинул одеяло, поднялся и направился в прихожую. Открыв входную дверь, понял, что во дворе никого и тут же потух свет. Но стук в калитку ритмично усиливался. Словно вибрации доносились до меня по тропинке ведущей от калитки. Вбежал в прихожую, пощелкал выключатель, но свет не загорелся, лампочка, видимо, перегорела, схватил фонарь, подвешенный на крюк старенького трюмо.

Вышел на крыльцо, еле уловимая стукотня доносилась со стороны улицы. Не подросток вроде, а в горле пересохло, в затылке запульсировало. Кровь хлынула к ушам. Спустился на два порожка.

– Кто там? – прикрикнул я. Стук не прекращался. – Кто там? – переспросил. Тишина…

Глава II

Густой сумрак ночи не позволял глазам привыкнуть к темноте. Фонарь крепко сжимал в потной ладони, но не включал. Подошел ближе к воротам. Выдохнул и наконец кинул свет на засов, чтобы потянуть. В ворота тут же протарабанили… И звонкий девичий смех отдалился.

– Архиповна, открывай, это Никитич, – послышался тихий мужской голос.

Потянул за задвижку, открыл калитку. Невысокий тощий мужичок, зажав плечи в жилет, глядел испуганными глазами и тянул руку в сторону дороги.

Я повернул взор в направлении его руки.

– Что-то случилось?

– Авария. На въезде в деревню черная машина в дерево втюхалась. Березу пополам переломило. Стекло лобовое пробило. За рулем мужичка скорая забирает, – размахивая руками рассказывал он.

– Жертв нет, значит?

– Так, у водителя голова повредилась.

– Так, а причем здесь бабушка, – перебил я его.