Пару секунд пересекшихся взглядов родных братьев, словно перечеркнули кровную связь. Стиснул зубы, хотел столько сказать. Чувствовал, что еще секунда и капилляры разорвутся в его глазах.

Его ноздри расширились от волнения, он задышал с особой частотой. Единственное, что я смог, это плюнул в его надменное лицо, набрав полный рот слюны, которая охватила всю его безупречную физиономию. Развернулся и вышел из дому.

Несся к дороге, словно умалишенный. В голове отрывки чудесного чистого утра, планы на день, и контрастом синие губы любимой женщины на фото в газетах с кричащими заголовками: «Утопленницу вынесло течением на берег». Ракушки и водоросли в мокрых прядях волос и навсегда закрытые глаза. Все это сопровождалось диким эхом моего крика, повторяющего: «верни! Верни мне ее! Верни!»

Верни, чтобы она ответила за свой проступок… А теперь верни, чтобы я вымолил прощение.

Выбежал на перекресток, ни одной машины, которая могла бы меня переехать вдоль и поперек, чтобы усмирить, выбить боль из груди. Стал звонить телефон. Бабушка, мама, Костя – младший брат… Вера и Майя супруги любимых братьев. Если позвонит и отец, то очевидно – я ничтожество, не подозревающее ничего. Швырнул телефон об асфальт, он с таким треском раскололся на тысячи кусочков… Направился в сторону остановки. Сидел на скамейке, зажав виски большими пальцами, но разум будто сотрясался. Хотел умереть…

Набежавшую тревогу и желание уничтожить свое существование, разрушил подъехавший, пыхтящий синий автобус, который не собирался долго стоять. Тут же вбежал внутрь, увидев на лобовом стекле табличку с маршрутом, где вычитал название остановки, которая манила меня в эту минуту «Центральное Северное Кладбище».

Спустя еще тридцать минут, уже в седьмом часу утра автобус высадил меня у ворот кладбища. Место, которое пугало и отталкивало всегда. Я думал, что буду всегда вечен и родные мои никогда не уйдут. Ушла только она, карма настигла – она ведь предательница, думал я. А вот и нет. Судьба диктует новую главу.

У низеньких ворот сидела неопрятно одетая бабка в полосатом халате и в заляпанных, явно, не вчерашней слякотью калошами. Подол халата, да и фартук тоже были в грязи. Она торговала искусственными цветами, венками и черными лентами. Я подошел, искоса взглянул на нее.

– Дайте, какие-нибудь цветы?

– Выбирай.

Схватил пучок пионов, повертел в руке и швырнул на самодельный прилавок из коробок, накрытый застиранной белой скатертью.

– Все не то! – прикрикнул и направился в сторону ворот.

– А ну вон пошел, болезный, – выпалила она вслед, разгневанная таким неуважением.

По уже забытым тропам кинулся искать могилу Алисы, скорее всего она заросла плющом. Либо ее сравняли с землей, а на молодом невинном теле, захоронили старенькую бабульку. Ведь она была сиротой.

Помню дуб и три абсолютно похожие друг на друга березы. Кладбище уже не то, что раньше. Вместо крестов, огромные гранитные или мраморные плиты, стоящие в ряды.

Бежал, осматривался, ничего не помню. Количество народу шло по нарастающей. Не понимал, с чего они стремятся в такую рань к покойникам? Вряд ли у них такой же повод, как у меня.

Слева от одной из троп заметил три близко стоящие березы, а рядом спиленный пенек, видимо от дуба. Замедлил шаг, подошел к могилам, вчитывался в фамилии. Нет моей Алисы. Нет.

Толпа людей с инвентарем и букетами цветов увеличивалась.

– Что сегодня за день? – уточнил я у молодой супружеской пары, идущей мне навстречу.

– Вторник Страстной недели, – прошептала, словно поучала меня молодая женщина. Вспоминайте Христа, его предателей и всех усопших.

Накрыло… Ее слова будто выдернули из крепкого сна.

Невероятной, и, наверное, неземной силы состояние, боль, пустота, я просто опустился на землю и горько разрыдался, не замечая прохожих. Рыдал, как истеричный ребенок, вбивая кулак в очерствевшую твердую землю.

Для меня словно произошел временной скачок. Прошлое, настоящее, прошлое… Я застрял посредине.

– Матвей, – послышался голос Кости, и тепло ладони согрело плечо. Как же они быстро.

Тело обдало кипятком. Поднял медленно голову. Брат и его любимая кудрявая Майя с жалостью глядели на меня.

– Поднимайся, бабушке нехорошо, – схватил он меня за запястье, попытавшись помочь приподняться.

– Пошли прочь! – выкрикнул я, выдыхая. Резко поднялся и свернул в сторону трех берез. Народу было нещадное количество, я втискивался между ними в надежде скрыться от брата.

– Алиса, Алиса Керн, – повторял я, всем подряд людям, выходившим мне навстречу. Все удивленно отмахивались. Понимаю их, я выглядел невменяемым. И вряд ли стану прежним, когда-либо.

Остановился напротив берез уже слева, поводил глазами по сторонам, и вдруг, взор остановился на одной могиле из черного мрамора, огороженного низеньким забором. Подошел ближе. Направил взор на фамилию и имя на надгробии: Алиса Керн. 1977-2005гг.

Слов не было. Эмоций не было. Я онемел. Вдавливая пальцы в глаза, пытаясь остановить поток слез.

Калитка от заборчика была не заперта, она болталась из стороны в сторону. Я, потеряв последнее уважение к себе и к ней, посмел вторгнуться в ее последнее пристанище… После всего, что сделал.

– Подонок, подонок, подонок, – шептал самому себе под нос, покусывая нижнюю губу изнутри.

Выдохнул, откинул голову назад, в надежде увидеть бесконечный небосвод, чтобы забыться, но густая крона деревьев окаймила всю территорию западного крыла кладбища. Только и слышно шевеление молоденьких листочков, трущихся друг о друга и скрежет стволов, покачивающихся на весеннем ветру.

Внимание привлек яркий куст розы в центре могилы, на котором распустился алый бутон. Шелковистые лепестки, нежно прижимаясь друг к другу дрожали. Протянул руку к цветку. Закрыв глаза, еле касаясь, провел пальцами по поверхности первого зародыша куста. Мысли унесли в прошлое. Эта роза была олицетворением Алисы. Броская и одновременно безмятежная, нежная.

Но, кто ухаживает за могилой? У Алисы никого не было. Вернее, я так думал.

Присмотревшись, заметил горстки земли на мраморном изголовье, капли воды, и следы, вдавленные в сырую землю, ведущие за калитку. Кто-то был здесь до меня.

Я присел на заборчик, в ожидании человека, который был до.

Прошло около получаса, продолжал бездумно глядеть на выгравированные буквы на мраморной плите. Болел каждый миллиметр головы, сердце сжималось, мысли душили. Как мои самые близкие, так беспощадно поступили с Алисой, со мной. За что?

Не знаю, сколько провел времени там, но лучи солнца уже нагло пробивались сквозь ветви, прилично припекая затылок. Поднялся, огляделся, тут и там люди, разговоры, шепот. Взор привлек куст сирени, опустившийся над тропой, ведущей к могиле Алисы. Скрутив с приличным усилием, оторвал веточку, поднес к носу и вдохнул настоящий аромат весны и приближающегося лета. Направился к выходу.

Выйдя, тут же заметил посреди заполнивших парковку у ворот кладбища машин делегацию семьи Нагаи.

Мать сидела на заднем сидении одного из автомобилей, видел ее едкий, осуждающий взгляд сквозь лобовое стекло, рядом была Вера – «примерная» супруга Ромы. Костя стоял, опершись о капот своей отполированной белоснежной машины, Майя тревожно кружила возле него, поправляя рыжую копну непослушных волос. Она была словно наш семейный маяк, из-за яркого цвета волос, да, и, наверное, была самой отзывчивой и доброй. Чаще имени ее звали «апельсинкой» из-за оттенка волос и веснушек, покрывавших всю бледную поверхность лица и тела.

Все в сборе. Не было гордости мамы – Романа Исааковича Нагаи, и отца, – главы семейства. Удивительно, кто же больше виноват и больше скрывает, присутствующие или же наоборот, отсутствующие? Я направился в сторону дороги, продолжая жадно вдыхать аромат сиреневой веточки, игнорируя всех.

– Остановись, – прикрикнул Костя, – имей уважение, хотя бы к маме. Сегодня твой день рождения. Приглашено около сотни людей. Поехали домой. Завтра поговорим, не разрушай старания, не позорь фамилию из-за прошлого.