– Здесь нет волков.

– Правильно, не верь легендам.

– Пошли со мной. Темноты боюсь.

– Тебе до полуночи время. Задержишься, станет душе больно.

– В тыкву превращусь?

– В протертую кукурузу, – направилась она к огню и опустилась на пень.

– А лыжи какие или коньки, не предложишь? Или сплети лапти.

Она продолжала молчать.

Я вышел из домика, осмотрелся на этот раз. Перед ним стояло сухое дерево. Высокие корявые ветви будто крышей были. Мокрый снег валил. Было вроде и не холодно, откуда быть снегу в мае.

Рассматривая домик, кинул взор на подобие обувницы… На полке были мои кеды, и, наверное, ее странная обувь, похожая на сандалии. Тут же вспомнил про окарину, прощупал карманы и не нашел, в тоннеле потерял…

Нацепив на голые стопы обувь, направился вглубь леса. Ошиваясь полчаса по одинаковым тропам, бесцельно наломал две-три ветки, то тут, то там.

Не отпускала мысль о побеге. Постоянно оглядывался. Ее не было.

Примерно помнил дорогу к трассе. И все-таки, рискнул.

Выбежал окольными путями. Направился вниз по дороге. Ни одной машины. Тишина и подвывание ветра.

Шел минут тридцать, ни души, и она не хватилась, больше часу меня нет.

Вышел к деревне, вряд ли бабушкиной, домики располагались уж слишком далеко друг от друга. Подошел к одному. На козырьке мигала лампочка. Услышал голоса.

– Хозяева, – прикрикнул в калитку.

Спустя пару секунд ее отворила женщина средних лет.

– Добрый вечер, – оглядываясь выдал я.

– Так полночь.

– Заблудился я, мне бы позвонить. Можно телефон попросить, я при вас поговорю и уйду.

Женщина недовольно оглядела меня.

– На алкаша не похож вроде. Не наркоман?

– Заблудился я.

– Пусти человека, неприлично на пороге держать, – окрикнул женщину мужчина, стоящий на крыльце, прикуривая.

Я вошел в калитку и устоял, не потерял сознание. Хотя ожидалось. Подошел, протянул мужичку руку, приветствуя. Женщина поднесла мобильный, я набрал тут же матери, она не ответила. Рома сменил номер, наизусть его не помнил. Костя недоступен, и пришлось набрать Тимуру. Он ответил с первого гудка. Это его отличало от всех, он был более ответственен, но лишь в некоторых вопросах.

– Тимур, это Матвей, – прошептал я.

– Матвей, тебя все ищут. Куда ты уехал?

– Я не уехал. Подожди секунду. Скажите адрес и название деревни, – обратился я к женщине.

Она тут же продиктовала мне, а я Тимуру, он пообещал выехать …

Я выдохнул. Еще полчаса и все.

Меня пригласили внутрь. Я вошел в уютную кухню. Сел за стол. Женщина расставила чашки и разлила в стаканы горячий ароматный чай.

– Спасибо вам еще раз, – без устали повторял я и продолжал находиться на взводе. Считал секунды в ожидании, что Тимур вот-вот засигналит у ворот, но его не было.

– Давно в наших краях? – спросил мужичок, вряд ли его волновало это. Он просто хотел поддержать разговор, который не клеился минут двадцать.

– Дня три, – водил глазами по стенам и потолку кухни. И тут сигнал машины, раздавшийся с улицы.

– Приехал, – вскочил я и мужичок резко поднялся.

– Не рано он из пригорода явился? – причитал он, следуя за мной к калитке, я открыл дверь осмотрелся – тьма. Нет машины.

– Я же сказал рано еще и десяти минут не прошло.

– Как десяти. Полчаса уж прошло.

– Не больше десяти.

– Почему время… – прошептал я и земля тут же ушла из-под ног.

День 4

Пронзающая боль по всему телу встряхнула. Открываю глаза на кушетке лежа полубоком. Не могу даже головы поднять, болит каждая мышца. Еле перевел глазами по сторонам, подол платья промелькнул к печи. Чувствую чье-то присутствие, помимо нее.

Холодно, знобит.

В комнате темновато. Но уже видно, снегопад прекратился. Сгущенные тучи нависли над лесом.

Внезапно стены окрасились в багряный, за пару секунд воздух словно прогрелся. Я перестал дрожать. Боль в теле немного стала улетучиваться, но сильнее стала болеть щиколотка. Острой резью охватило по самое бедро. Я с трудом вытянул шею и закричал от увиденного. Оглушило.

Все помутнело, сознание провалилось во мрак.

Открываю глаза в полусидячем положении, на правой ноге словно гиря. Она сидит напротив и смотрит в лицо…

– Открой рот.

– Нет! – прикрикнул я.

– Какой же ты предсказуемый, – презренно прошептала. – Ты будешь есть, я сказала, – протянула она правую руку, схватив из миски, которую держала какие-то ягоды. – Открой рот, я сказала.

И тут я не выдержал! Скинул миску рукой, которые на удивление были не связаны, она тут же отвела глаза, и я всем телом, опираясь на левую ногу оттолкнулся от кушетки, вцепившись ей в шею, повалил на пол. Вонзил в горло пальцы. Она должна умереть, только так я спасусь.

Она стала извиваться подо мной, как змея. Всю боль, которую испытывал, я направил в ладони, которые душили ее. Она пыталась всмотреться в глаза. Я отчетливо понимал, для чего, и тут же отводил свои. Но голова уже стала кружиться. Видел, как она хватает воздух ртом, капилляры полопались у карих зрачков, ноздри расширились, отчетливее выражалась ведьмина горбинка на носу. Я зажмурился, чтобы она взглядом не вырубила, но внезапно острая боль в плече, резко открываю глаза и вижу воткнутый ржавый гвоздь в левом плече откуда хлещет кровь. Перевожу взгляд на нее. Жгучие озлобленные глаза объяли и невесомость…

День 5

Смрадный запах обволок носовые пазухи. Резко открываю глаза. Я лежу полубоком на кушетке. Она сидит напротив с закрытыми глазами, что-то шепчет, на шее ее синеватые следы от моих пальцев. Плечо, то ноет, то простреливает. Нога болит до безумия, не понимаю, откуда этот запах. Осматриваюсь и вновь задерживаю взгляд на ее лице. Только сейчас поймал себя на мысли, разве ведьмы не рыжие? Не зеленоглазые? Не конопатые с когтями вороны, гнилыми зубами. А может это ее прикрытие, выглядеть, как обычная добродушная селянка?

Вытянулся, опершись на локоть, пытался осмотреть щиколотку, из которой несколькими часами ранее торчала раздробленная кость. Как вспомню, язык немеет до основания.

– Что ты там шепчешь, – прикрикнул, она даже не дрогнула, лишь резко открыла глаза.

– Сядь, – словно снова приказала дикарка.

– Переломишься… Сначала калечишь, потом лечишь. Хочу заметить, это у тебя выходит плохо. Как и готовить. Не успел закончить фразу, как она впихнула мне в рот горсть ягод, заталкивая их пальцами, резко зажав челюсть обеими руками.

– Тщательно пережевывай, – прошептала она, разжав мне челюсть продолжая засовывать в рот кислятину. У меня перекосилось лицо.

– Гадость.

– Завтра в меню личинки муравьев, гусеницы и хрустящие кузнечики. Не пытайся подавить аппетит, – стряхнув руки, поднялась она, скормив мне тарелку, каких-то ягод.

Сплюнул, все, что не смог проглотить.

– Надо было тебя придушить.

– Не дорос еще, тебе раз пять бы переродиться, – направилась она к печи и села спиной ко мне.

– Что за дрянь на ноге? Я смогу ходить? Мне бы к врачу. Так и гангрену можно заработать.

– Десятого, как младенец новорожденный будешь, только достану одну вещь. И все готово к ритуалу. Роман Нагаи.

– Какому ритуалу?

– Узнаешь.

Откинулся на спину и закрыл глаза ладонью, согнув локоть на голове.

– Что это тебе даст? Ты станешь счастливее и почему Ро… – чуть не оговорился. – Что я сделал, в чем провинился?

– Узнаешь, меньше, чем через сутки.

Снова тишина. Молчали оба.

Временами начинал стонать от боли, прикусывая свой кулак. Болело так, что пот тек по вискам, как в душе вода. Она подходила, водила ладонью, отправляя тело в невесомость. Затем прикладывала, что-то холодное непонятной консистенции к больной ноге, от этого и воняло так, что порой меня оглушало от вони, а не от боли, которая спустя сутки и правда стала затихать, и я наконец уснул, не чувствуя приступов.