– «Огонь да вода все сокрушают» знаешь?

– Знаю.

– Смотри, как огонь поедает ветку, так и чернь поедает душу.

Я перевел глаза на пламя, слушая ее наполненный разными оттенками звучный голос.

– Смотри, огонь – это не твои мысли, в которые ты погружаешься, когда видишь языки… Это фиолетовый перетекающий в багровый, который утопая в красном растягивается в оранжевом. А оранжевый, словно взмахивая руками тянется к лучам солнца, превращая острые языки в золотой цвет. Там и твои мысли… – замолчала она и взглянула на меня, я же, открыв рот увлеченно слушал.

– Дааа…

– А я ведь тебя обманула… Вода и огонь – это движущая сила мыслей, советчик… в просвечивающихся языках пламени и торопящейся воде, нам приходит недосказанная истина, – прошептала и подсела к печи, преградив мне весь обзор. Еще долго что-то шептала. Я только и расслышал четверостишье, то ли отрывок, который она напевала, в особом ритме, с паузами, подкидывая веточки:

– Жнец на капище стоял

Да руками все махал,

До того он на махал

Что Богов всех распугал! – тут же она повернулась.

– Запамятовала?

– Забыла. Резко приподнялась и выбежала, позабыв закрыть дверь. Внутрь тут же влетел ветер, занося внутрь вихрь снежных хлопьев.

– Чудеса… – прошептал я. Видел, как она скрылась за деревьями. Тут же скрутился плотно в позу эмбриона с визгом от боли в запястьях, перевел руки вперед, еле просунув ноги меж обвязанных ладоней. Поднялся, подпрыгивая, еле удерживаясь на ногах направился в сторону печи. Протянул руки внутрь, обжигая кожу, огонь объял путы… Прутья ослабли, выкручивал запястья и отводил из стороны в сторону. Наконец они порвались.

Тут же схватил спички и начал подпаливать прутья на щиколотках. Освободил их и кинулся на улицу босой, схватив охапку снега, растер обожженные кисти.

Вбежал в лес, в противоположную той стороне, которой направилась она. Летел на одном дыхании. Не замечал, как наступал на острые камни, траву, засыпанную снегом. Чувствовал лишь боль в грудной клетке от скорости вдыхаемого ледяного воздуха, охватывающего легкие. Только и видно мелькающие стволы деревьев. Словно наперебой они вставали перед глазами, сбивая с толку. Несколько раз споткнулся, упал разорвав в кровь колени и ладони…

Выбежал из лесу на поляну… Слышен только стук замороженного дождя по моим плечам и незрелым листочкам… Закрыл глаза, среди шума ветра послышался приглушенный гул транспорта.

Где-то дорога.

Помчался в сторону, где, как показалось звук доносился отчетливее. Спустя три минуты выбежал к трассе. За несколько секунд промчались три фуры, ни одна не остановилась. Я бы сам не остановился.

Простояв еще пять минут, побрел вниз по дороге. И внезапно, рядом заглушил мотор грузовик. Я обреченно взглянул в опускающееся окошко.

– Чудной, ты откуда? – высунул голову мужичок на вид лет сорок.

– Заблудился, третий день в лесу. Довези до коттеджного городка, так отблагодарю, век не забудешь.

– Запрыгивай, – не раздумывая прошептал он.

Я с трудом забрался внутрь, захлопнув дверь, пряча обожженные руки меж коленей, и растирая заледеневшие стопы друг о друга.

– Только без фокусов, вырублю за секунду, – пригрозил мой спаситель.

– Мне бы домой, какие фокусы.

Он тут же завел двигатель, и мы тронулись с места.

– Вот погода дает, не помню такого в наших южных краях, как себя стал понимать.

– Понимать себя? Это возможно? – растерянно взглянул я на него и перевел глаза на дорогу, которую замело в прямом смысле слова.

Он в ответ лишь покачал головой.

Извилистая дорога несла меня домой. Не верил счастью своему. Еще немного и дом, тепло, уют. Золотом одарю этого человека.

Спустя час мы въехали в коттеджный городок. Только тогда я выдохнул.

– Подъедем, постой у ворот, – указал я на поместье, – я вынесу деньги.

– И чего вам богатым не живется спокойно, понесло же тебя в лес в праздники?

– Так вышло, – считал я секунды, как ввалюсь в свое пристанище и запру двери изнутри.

– У меня времени мало, – недовольно ответил он, – чтобы быстро.

– Времени у него мало… – не успел я закончить фразу и нечто острое полоснуло щеку снова, тут же приложил ладонь к лицу. Почувствовав, как теплая струя пронеслась вниз, но рука чистая крови нет. Необъяснимое ощущение, и тело словно перышко.

Машина резко затормозила у ворот, я выскочил, даже не закрыв дверь.

– Три минуты – прошептал я, вытянув три пальца интуитивно. Голова закружилась от волнения, набираю код вваливаюсь в калитку и падаю.

В голове сумбур, открываю глаза, вижу ее, сидящую у камина.

Я вернулся к ней…

– С добром ли? – прошептала она, резко взглянув мне в глаза.

День 3

Плавно поднимаю веки, лежу полубоком на кушетке, ладони связаны спереди, ноги затянуты в путы. Не успел обежать глазами комнату, увидел тень, нависшую над головой и невесомое дыхание. Она резко присела.

– Подышал воздухом?

– Кто ты, кто ты чччччччерт подери такая… – уже затрясся я, осознавая, что спасения от нее нет.

– Ведунья… – оголила зубы, рассмеявшись.

– А? – только челюсть задрожала.

– Ворожея, – оскал ее стал ярче. – Сядь. Уж вечереет, сутки спать нехорошо.

– Пппошла вввон.

Она опустила голову и злобно посмотрела из-под нахмуренных строгих бровей.

Я резко присел, свесив ноги.

– Мне б искупаться, поможешь? Спинку потрешь?

– Потру печенью, твоей, – усмехнулась, в руке у нее была глиняная тарелка. Она зачерпнула содержимое похоже на грибной суп.

– Сегодня я направлюсь в Париж, после твоей стряпни или на Канары?

– Рот открой, – поднесла ложку к лицу.

– В это время есть грибы?

– Для тебя созрели мухоморы…

Видимо, лицо у меня говорило за себя.

– Сморчкиии… – резво протянула она.

Я вынужденно открыл рот. Она скормила мне всю тарелку. И отсела к печи. Выбросив остатки стряпни за дверь, тут же вымыв тарелку с ложкой в небольшом ведре.

Тишина. Какие-то шевеления у дальнего угла и треск дровишек в печи. А она что-то вышивала и напевала.

– Долго ты меня истязать будешь? – спросил я, но она не реагировала. Отложив вышивку, скрестила ладони, опустив голову, что-то шептала себе под нос.

Я уже выучил наизусть каждую щелочку и текстуру древесных стен. Трещинки на полу, облупленность оконных рам, и стиль их создания, они были словно скрученные тоненькие стволы деревьев. Изучил каждый кирпичик на печи. Рисунок ее платья: синие цветочки с белой серединкой, вышивку на платке: узоры похожие на крылья птицы. Запомнил форму и размер ее изящной стопы, столько она маячила перед носом. Изучил посуду на столе, который был пристроен к подоконнику. Птичьи перья в углах избы. Потолок из балок, узор паутины в левом углу отличался от узора в правом. Один был словно закрученный, второй, как зигзагообразный и тут задумался, почему они разные и как…

– Это пауки-кругопряды, или, как в народе говорят, пероногие, – вмешалась она в мои мысли не поворачиваясь.

Я был просто в шоке, c трудом выдохнул:

– А?

– Тоже задумывалась, почему одни плетут так, а другие иначе, все по наитию. У них заложено здесь, – протянула она ладонь к голове, – либо здесь, – приложила к груди. – У них все проще. Они просто выживают. А людишки живут за их счет, за счет других. А собака просто живет на улице… просто живет… живет… выживает… Но как?

– Как ты это творишь? Проникаешь.

– Подумала о тебе, разум отвел в угол к паутине – все просто. Это вы усложнили.

Просидев еще полчаса, она резко повернулась. Я вздрогнул.

– Иди за хворостом, снег будет еще сутки.

– Сама иди.

– Нельзя.

– Бесы уведут?

– Кто страшнее для меня в ночной мгле?

– Дьявол?

– Мы течем в разных с ним параллелях… Я развяжу, – поднялась она и подошла ко мне, схватила за ладони, руки словно прогрелись и путы соскользнули с запястий, присела на корточки, обхватив мягкими ладонями щиколотки и они тут же прогрелись. Она поднялась, сжав веревки в руке, – подумаешь сбежать, кости наружу выведу и выброшу в лесу, на съедение волкам.