День 6

Три щелчка над головой, открываю глаза. Она снова стоит рядом. За окном тьма.

Бездумно поворачиваю голову в ее сторону.

– У тебя слюни протекли изо рта, – прошептала она.

– Чего тебе еще. Я еще не умер? Надеюсь, когда умру тебя там не увижу.

– Какой смысл ты закладываешь в слово жизнь?

– Не видеть тебя, открывая глаза – это для меня жизнь.

– Мир – это призма. Ты то, через какую призму смотришь.

– Я хочу видеть мир, где нет таких как ты.

– Скоро увидишь, – хитро отвела она глаза.

– Очень страшно.

– Пора. Садись.

Она вытягивает ладонь над моей головой и ведет вниз к ноге, снова опираюсь на локоть. Пытаясь запомнить, все, что она делает. Поднесла руку к щиколотке, подержала над ней, ведя кругами по часовой стрелке, что-то шепча. Затем начала снимать полотенца и тряпки, которыми была завернута нога. Недоумевал, неужели от них такая тяжесть, а вонь, наверное, нога гниет.

Скинув около десяти тряпиц разных размеров. Мой взор привлек сгусток, чего-то черного. Она схватила рыхлый кусок и приподняла, неимоверный смрад охватил все помещение, даже она нахмурила чуть вздернутый нос, поднесла к печи и бросила в пламя, которое резко затрещало, а потом затухло, через мгновенье вспыхнуло.

– Что это было?

– Плоть, – ответила она.

– Надеюсь не человеческая? – в страхе спросил я.

Подойдя снова к ноге, резко схватила стопу и согнула пальцы вперед, затем вытянула, потянув за большой палец.

– Как ты восстановила кость? – ликовал я недоуменно.

– Рано радуешься, еще неизвестно, какие лишения тебе подготовила судьба. За то, что сделал.

Мои глаза удивленно забегали по ее лицу…

– Если это смерть, то хотя бы отрави.

– А ты отравил кого-то?

– Нет…

– Ну…

Ее перебил стук в дверь, она резко подошла и отворила ее. Повеяло болотистой гнилью. Я никого не заметил за ней, но отчетливо слышал женский голос с хрипотцой, она вытянула руку, затем сжав кулак убрала в карман и захлопнула дверь, со словами: «добра тебе». Медленно повернулась.

– До рассвета четыре часа. Спи.

– А что потом?

– А потом, потом… – протянула бездушно.

Я скрутился, было безумно холодно, дикий страх окутал. Расширив глаза, смотрел на ее очертания со спины, лишь бы не уснуть. Но веки тяжелели. Тело словно потеряло упругость и силу сопротивления, я отключился.

Щелчок. Открываю глаза.

Она надо мной. Телом не могу пошевелить, на мне куча тряпья и лохмотьев. Поднимает их и тащит в дальний угол комнаты. Бросаю взор на окно, еще и не думает светать.

– Вставай, – внезапно встает напротив.

– Куда? – забегали мои глаза.

– В нетронутый лес… Сядь.

Я неохотно присел. Оглядел еще раз комнату.

– Сел, – прошептал я.

– Путы использовать не буду. Попытаешься сбежать, кость выведу наружу. Черепную.

– Хоррррошо. Но лучше завяжи, – протянул я руки. – Соблазн велик.

– Корзину нести будешь.

Она подошла к печи, достала пару затухающих угольков, закинула в горшочек, накрыв крышкой. Сняла с крюков пару связок полыни и других трав, сложила все в корзину. Из деревянной бочки зачерпнула немного воды в кувшин, и тоже, накрыв крышкой, поставила в корзину. Подошла ко мне, схватила за ладонь, вытянув безымянный палец левой руки попыталась отрезать ноготь странными кусачками, я резко отдернул руку.

– Ээээ!

Она молча снова схватила ладонь и чикнула разок, зажевав тупыми ножнами мясо под ноготь, так, что пошла кровь.

– Больно больная, – не выдержал. Она откинула ладонь, тут же заслюнявил его, пытаясь остановить кровь. Сама замотала отрезанный ноготь в платок и убрала в карман. Накрыла белым платком корзину, что-то прошептала и направилась ко входной двери. Я поднялся, схватил корзину и направился следом. Только коснувшись деревянной ручки, обернулась. И взглянула мне за спину, словно позади кто-то есть.

– Мы уходим, не дай очагу уснуть, друг мой.

Я интуитивно обернулся, резкий рывок холодного ветра пронесся мимо лица, но я никого не увидел.

Она открыла дверь и направилась по натоптанной тропинке. Я следом.

Шли минут двадцать. Подходя иногда к деревьям, она прикладывала ухо, тесно прижимаясь, словно считывая какую-то информацию, дальше меняла тропу. Касалась травинок, садясь на корточки, шептала им что-то, ведя рукой. Когда мы подошли к старому корявому дубу, резко остановилась, достала из кармана свой нож, не разглядел орнамент рукояти. Подошла ко мне, я остолбенел от страха, протянула ладонь и вытянула из-под моей рубашки шнурок, туго затянутый на шее, я даже не заметил его. Не имею представления, когда она его обвязала. Хотя, о чем это я…

Все время под ее надзором, я либо вынужденно и борясь, засыпал, либо стонал, либо ел гадость. Натянув веревку, только коснулась острием, и она слетела с шеи. Тут же сжав ее в ладони, поднесла к дереву и обвязала им ствол, что-то шепча и обнимая дерево, затем схватила меня за руку, сжав в тиски ладонь, мы обошли его три раза.

– Пошли, – заторопилась она вглубь леса.

– Ты потихоньку оставляешь меня на съедение корягам?

Она молчала.

– Имя хоть назови. Умру и не узнаю от чьей руки.

– После смерти у человека остается имя, а у медведя шкура… Так зачем тебе мое, ты о своем помни…

Дальше я молчал.

Спустя неизмеримое количество времени лес стал погружаться в густой, словно взбитые облака туман.

Шел в метре от нее и видел лишь пятки странной обуви, только успевал наступать на следы от них. Не хотел ни на что отвлекаться. В пору было бы сбежать. Но я до жути насторожился шепотом, появившимися вместе с туманом. Заторопился, внезапный треск, где-то в небесах, и слышу, какая-то громада несется сверху на меня, отскочил в сторону.

Шепот за спиной усилился. Будто кто-то хватал за предплечья, тянул во мрак в гущу плотно рассаженных деревьев. Глаза стали закатываться от этой нечисти. Внезапно, за запястье хватает белая ладонь. Перед собой никого не вижу, но следую молча. Выволокла меня из гущи и резко оттолкнула. Дошли до тропы и разглядел во мраке цветочки на ее подоле, выдохнул.

– Непутевый, – прикрикнула она, грозно осмотрев.

– Это дерево меня чуть не придавило? Или?

– Непутевый, – повторила она, стиснув зубы.

Мы вновь направились по протоптанной тропе, которая как мне показалось, слегка освещена чем-то, хотя, мутное пятно луны еле видно.

– Через три минуты рассвет, – прошептала она.

– Засекала?

– Смотри на небо.

– Смотрю, – поднял я голову.

– Мрак посерел, но черные языки тьмы все еще цепляются за небосвод. Словно некто, невидимой рукой стягивает темное покрывало ночи, освобождая светлое взбитое одеяло с подушками. Рассвет старательно будит небеса. Сонные лучи ленно пытаются пробиться сквозь еще синеватый простор. Кончики елей самых высоких словно обволакиваются светлыми оттенками красок. Будто этот некто, опрокинул ведро краски. Птичьи трели пронзают слух с незамысловатым мотивом, который знали предки, увы, потомки вряд ли расслышат. Бусинки росы обсыпали листья и травы, и воздухом надышаться сможешь вряд ли. Ведь он так свеж и прозрачен, его хочется «пить».

Ей уникальным образом удалось описать то, что можно было увидеть только глазами и не суметь передать словами.

Мы вышли на место, чем-то похожее, на небольшую поляну, а неподалеку располагалось восхитительной красоты все еще затуманенное ущелье.

На полянке подсвеченной словно красным светом располагался дуб. Она подошла ближе, я следом, увидел костерок, обставленный в круг камнями, в центре были сложены просыревшие деревяшки. Она выхватила корзину из моей руки, поставила у костра. Скинула платок, достала глиняный горшок и высыпала угольки в круг, пришептывая:

– Угли из очага ведьмы из Воттоваара, – угольки затрещали и внезапно вспыхнул такой огонь, пламя которого было с нее ростом. Изгибы лица залились багряным. Очертания словно засияли, а в глазах засверкали искры. Она наклонилась к корзине и вытащила связки с травами, размотав, начала по одной скидывать в пламя пришептывая: полынь – горькая трава, шиповник – не быть потомству у врагов, осина – защити от врагов…