Понятно, какие чувства я к ней испытывала.

И в тот ветреный январский вечер, когда я увидела Валентину Ивановну лежащей около крыльца без движения, я не бросилась к ней на помощь. Просто стояла и смотрела, как ветер треплет подол её пальто и забрасывает пригоршнями снега.

Я подумала, что, наверное, ей стало плохо, и она упала с крыльца. И ещё я подумала, что, скорее всего старая ведьма уже мертва. Мне очень этого хотелось. Знаю, я ужасный человек. Я уже было хотела зайти в подъезд, как вдруг услышала стон. «Ветер, это всего лишь ветер» - промелькнуло у меня в голове. Стон повторился, протяжный, жалобный. Определённо не ветер, Валентина Ивановна была ещё жива и явно нуждалась в помощи.

Я стояла, вцепившись в ручку двери, и не знала, что делать. Одна часть меня слабо бормотала: «Немедленно помоги. Человеку плохо, если не поможешь, она замёрзнет!». Вторая часть меня, более сильная, более настойчивая холодно говорила: «Вспомни сколько крови из тебя выпила эта старая карга. Сколько нервов истрепала. Она это заслужила. Весь дом вздохнёт спокойно, если её не станет». Старуха опять застонала. Сжав зубы и чувствуя каждую свою мышцу, я рывком открыла дверь и скрылась в подъезде.

На следующий день весь подъезд гудел о том, что Валентина Ивановна, по всей вероятности, поскользнулась, упала с крыльца и сломала шейку бедра. Встать сама не смогла и замёрзла насмерть.

Человек так устроен, что какую бы подлость он не совершил, всегда найдёт себе оправдание. И я нашла. Убедила себя, что перелом шейки бедра в таком возрасте означает, что ходить Валентина Ивановна, скорее всего уже не смогла бы. Родных у неё нет. Кто бы о ней заботился? Соцработник или отправили бы в дом престарелых? Так себе перспектива. И вообще, когда я её увидела, старуха была уже мертва, а стон всего лишь ветер.

После похорон Валентины Ивановны прошло несколько месяцев. Мне дышалось легко и свободно, угрызения совести почти не терзали мою душу. Правда время от времени мне снились кошмары, но каждый раз проснувшись в мокрой от пота футболке, я совершенно не помнила своих снов.

Как-то я шла с работы и, подходя к дому, посмотрела горит ли свет в окнах нашей квартиры. У Павлика на носу была важная контрольная в школе, и я велела ему заниматься, а не подметать штанами улицу. Свет горел только в кухне. Я обрадовалась, неужели в кой-то веки сын решил разогреть для меня ужин. В окне появился силуэт. Приглядевшись, я увидела, что это не Павлик. Мы живём на третьем этаже и с такого расстояния своего сына я бы узнала. Может у Павлика кто-то в гостях? Всматриваясь в человека в нашем окне, я почувствовала как мерзкий холодок пробежал у меня по спине. В моей кухне находилась какая-то старуха. Точно, старуха, она стояла у окна и смотрела вниз, как будто прямо на меня. Такие знакомые очертания, пальто, пуховый платок … Но… этого не может быть… она… она же умерла.

На одеревенелых ногах я поднялась на третий этаж, дрожащей рукой сунула ключ в замок и открыла дверь. Квартира встретила меня сумраком, тишиной и неподвижностью. Ни гласа ни воздыхания.

- Павлик? Павлик, ты дома?- позвала я осипшим голосом.

Мне никто не ответил. Я включила свет в прихожей, во всех комнатах и, наконец, в кухне. Никого.

Весь следующий день я думала, что это было. Иллюзия, мираж, игра разума, персонификация чувства вины? Дня через три проходя мимо квартиры Валентины Ивановны, я услышала за дверью негромкий перестук. Я остановилась. Кто там может быть? Родственников у старухи не было, квартиру она не приватизировала и после её смерти двушка отошла государству. Кого-то заселили? Стук за дверью сменился царапаньем, скрипнули половицы. Дверная ручка опустилась вниз, затем поднялась, опустилась, поднялась. Вверх- вниз, вверх-вниз. Как будто кто-то хотел выйти, но не мог.

- Эй, кто там? Вам помочь?- спросила я.

Дверная ручка замерла. Из-за двери послышался невнятный шёпот. Я подошла поближе и прижалась ухом к двери.

- Я вас не слышу, говорите громче.

- Зачем ты меня убила, Наташа? – раздался за дверью вкрадчивый и такой знакомый голос.

Как будто кипятком ошпарило, я попятилась. Ручка вновь задвигалась, вверх-вниз, вверх-вниз. Судорожно ловя ртом воздух, я скатилась вниз по лестнице и выскочила из подъезда.

А ночью из болезненного пугливого сна меня выдернул скрип открывшейся двери. Сначала я подумала, что это Павлик зашёл ко мне в комнату, но включив бра над кроватью, я увидела Валентину Ивановну. То самое серое пальто с меховым воротником, засаленный пуховый платок на голове, синюшная кожа, глаза чёрные как потухшие угли. Я почти не дышала, забившись в угол дивана. Старуха шаркающей походкой прошла по комнате и села за стол. Она стала водить руками над столом, делать странные пассы, как будто раскладывала по столу невидимые карты. При жизни она вроде увлекалась гаданием на картах. Затем старуха посмотрела на меня, и я опять услышала:

- Зачем ты меня убила, Наташа?

Я хотела сказать что-нибудь в своё оправдание, но слова намертво застряли где-то в глубине горла, как пойманная рыба я безмолвно открывала и закрывала рот. Старуха ещё какое-то время смотрела на меня, затем встала и вышла из комнаты.

На следующую ночь она пришла опять. Села на кровать у меня в ногах, ткнула узловатым пальцем мне в грудь, затем указала на себя, широко открыла рот и с шумом выдохнула. Меня обдало смрадом, слёзы брызнули из глаз и я закашлялась. Когда пришла в себя, старухи уже не было. Больше она не появлялась, но после того ночного визита у меня всё пошло наперекосяк. Я стала плохо себя чувствовать, появилась не свойственная мне сонливость, апатия. Кожа начала шелушиться, волосы выпадать. Как-то придя на работу, я обнаружила, что ни моей должности, ни отдела, который я возглавляла, больше нет. Начальство, что-то там порешало и прикрыло отдел, а меня просто поставили перед фактом. Вот так, в один миг, я потеряла хорошую высокооплачиваемую работу и продолжала стремительно терять здоровье.

Ещё я заметила, что Павлик сильно изменился. Подвижный, деятельный, шумный, он вдруг стал мрачным и задумчивым. Из экстраверта превратился в клинического интроверта. На мои вопросы он долго не отвечал, но потом всё-таки признался, что уже несколько раз на улице он видел нашу соседку, которая умерла несколько месяце назад, ту вредную бабку — Валентину Ивановну. Она смотрит на него и зовёт с собой. И противостоять её зову всё сложнее и сложнее, последний раз он чуть было не пошёл за ней.

Я никогда не была близка к церкви, но, сейчас, в моей нынешней ситуации только в ней я и вижу спасение. Хожу туда каждый день, пытаюсь замолить свой грех. На себя-то мне уже наплевать, но вот Павлика я должна спасти во что бы то ни стало. Надеюсь у меня получится.

Развеянный по ветру

- Настя, когда я умру, то ты развей мой прах по ветру, - когда-то сказал мой муж то ли в шутку, то ли всерьёз.

Сейчас я уже и не вспомню, что стало причиной этой его просьбы, наверное, мы посмотрели какой-нибудь фильм, судя по контексту поверхностную мелодраму. Тогда я просто посмеялась, ведь давно известно, что смерть это то, что случается только с другими, а никак уж не с тобой или твоей семьёй.

За год до смерти муж притащил в гараж груду металлического хлама, гордо заявив, что это легендарный ГАЗ-67. Что такое ГАЗ-67 и чем же он легендарен, я не знала. Муж провёл для меня небольшой ликбез, из которого я усвоила только то, что это армейский автомобиль, участник Великой Отечественной войны. На мой вопрос, зачем он ему, муж ответил, что в детстве собирал модельки раритетных автомобилей и мечтал, когда вырастет заиметь себе коллекцию уже настоящих ретро машин и ГАЗ-67 это первый экземпляр его новой взрослой коллекции.

С этого момента всё своё свободное время муж проводил в гараже за реставрацией автомобиля. Раму и коробку передач он привёл в порядок сам, остальные же запчасти пришлось искать по всей стране. Самой большой проблемой оказалась резина, её удалось достать только в Америке. Муж сказал, что виллисовская резина шла по ленд-лизу и использовалась в качестве ремонтной для автомобилей такого рода.