Он засмеялся.

– Вы – нормальная тетка, и красивая к тому же. Зачем вы глаза прячете за этим уродством?

– Чтобы не смущать юные, неокрепшие души своим неземным обаянием, – усмехнулась я. – К тому же, таких глаз в природе не бывает по определению. Если ты видишь такие глаза – значит, это линзы.

– Странная вы, Марианна Ивановна…

Мы поднялись на обшарпанном, вонючем лифте на 14 этаж и позвонили в дверь квартиры с ярко-красной металлической дверью. На удивление открыли сразу, как будто не было двух часов ночи, и нас ждали с распростертыми объятьями. Севка за мгновение до распахнувшейся двери обхватил меня за талию и ткнул мой фейс себе под мышку. Я обмякла вполне натурально, почувствовав опору. Готова была даже на шее у него повиснуть, до того мне захотелось сбросить обувь и попасть в душ, под горячие струи.

– А, это ты, – сказал невидимый для меня хозяин. – А я думал, Кныш вернулся. Забыл свою «трубу» у меня в сортире.

– Колян, пусти ночку скоротать.

– Что так? Или Ленке гайки завинтили? Ленусик, – он потянул меня за голый локоть. – Мамаша начала борьбу за нравственность?

Я поняла, что парень пьян.

– Это не Ленка, Колян.

– Ну, ты, Ложка, озадачил. Кого же краше Ленки нашел?

– Тебе что за дело?

Хозяин густо икнул и, видно, обиделся. Сейчас пошлет нас куда подальше…. Я отлипла от мальчишки и лучезарно улыбнулась в красную физиономию.

Челюсть отъехала у Николая к низу, как в рисованном мультике. По-видимому, моя персона не была для него загадкой. Мне тоже показалось, что я где-то с ним встречалась… танцевала под Новый год… давно.

– Что поделаешь? – сказала я нагло. – Это любовь.

Он пустил нас в квартиру.

Я двинула прямым ходом в ванную с твердым намерением вымыться немедленно. Даже если нас собираются выпереть, это будет после моего омовения. Голова, замученная сопливым гелем, чесалась уже нестерпимо и была согласна даже на гильотину.

– Решительные женщины всегда приводят меня в трепет, – философски гукнул хозяин, немножечко протрезвев.

Я принялась раздеваться и подслушала разговор парней, завернувших на кухню – акустика в наших домах – радость шпионам!

– Дай белье чистое, – сказал Севка грубо.

– Жалко, – откликнулся Колян вредным голосом. – Стирать потом кто будет, ведь изгваздаешь все на радостях-то.

– Я ведь к тебе не с вокзальной шлюхой пришел.

– Это правда. Удивил, Ложка, так удивил.

Я нещадно драла кудри расческой.

– На, держи. Смотри, Ложка, узнает Данька Майоров о твоих подвигах…

Я не удивилась, что мужик знает Данилку. Его, по-моему, весь город знает. Все, кто имеет транспортное средство, способное передвигаться. Данька – автослесарь от Бога. Этот озадаченный Кент, наверняка, приезжал со своей проблемой к моему бойфренду, там меня и заприметил. Я потрясла головой. Отчего пришла фантазия с танцами?.. От нестерпимого зуда в голове, не иначе.

– Если узнает, Колян, то только от тебя.

– Ну, я-то ему ничего не скажу.

– Вот и хорошо. Ты бы мне пожрать предложил, что ли? Я как зверь голодный.

– «Виагру» не пожелаешь?

Я включила душ и со стоном ступила под упругие струи. Вот настоящее наслаждение, почти экстатическое! А мальчишки пускай потреплются…

В дверь ко мне постучали.

– Ты есть будешь? – Севка вжился в роль органично.

– Нет, дорогой, спасибо, – откликнулась я.

Спустя полчаса я скрипела чистотою и подумывала с ленивой грацией явить свое нагое тело миру. Трусики и лифчик я постирала, платье хорошенько вытрясла и обхлопала влажными ладонями. Желания одевать его на себя у меня не было. Приоткрыв дверь, обнаружила висящую на ручке простынь, льняную и, ей-Богу, накрахмаленную. Бурнус для одалиски! Оставалось только кричать: «Куда мне, мальчики?».

Севка караулил меня и потянул за собой в маленькую комнату.

– Вы ложитесь. Я бельё чистое постелил.

Я рухнула на расхлябанный диван прямо в намотанной простыне и начала посапывать ещё в воздухе.

– Помоюсь тоже… – пробормотал мальчишка сконфуженно.

Надо было сказать что-то простое и веселое, чтобы разрядить нараставшее напряжение, но я уже спала, предоставив Севке самому справляться с двусмысленной ситуацией.

Впрочем, это благостное небытие длилось недолго. Во сне я увидела неживой взгляд, резавший меня напополам, и проснулась с отчаянно бухавшим сердцем.

– Крест…. Сволочь…

Я крутнулась на бок и закопалась носом в подушку. Напрасно. Мозг возбудился, как после большой порции «Маргариты»; стал чистым и ясным. Что-то во всей этой истории было гадостно не так…. Я закусила губу, стараясь уловить ускользавший хвостик понимания…

– Ты чего бритый? – гукнул Колян в коридоре.

– От вшей лечусь, – ответил Севка и прикрыл за собой дверь.

Я вздрогнула от их пересудов; хвостик по-свинячьи весело махнул и скрылся навеки.

– Давай, ляжем «валетом», – предложила я Всеволоду, видя его почти что панику.

– Я бы лучше на пол, – сказал он честно. – Я за себя, Марь Иванна, не ручаюсь.

Да уж, перспектива сражаться остаток ночи за свою нравственность не прельщала.

– Не дури. Пол у Коляна не моется годами.

Это была правда. Севка гадливо поморщился, но остался стоять на месте.

– Всеволод, давай попробуем, – Лисой Патрикеевной мяукнула я.

Он притулился на самый краешек, зацепившись одним хребтом.

– Давай, я расскажу тебе про Даньку.

Конечно, он всем им казался героем, и я завела сказку про удачливого гонщика, отважного и бесшабашного. Про аварию, после которой он, по своим меркам, не мог ездить достаточно хорошо. Про жизненные метания и извечный поиск. В общем, Чарльз Диккенс, да и только.

Дыхание Севки стало глубоким и ровным. Похоже, он спал.

– Интересно, позвонил он тетке или нет… – спросила я потолок и заснула.

Утро преподнесло сюрпризы. Подлый Колян дрых без задних ног, презрев свое обещание разбудить нас пораньше.

Было уже почти восемь. То есть, дорогая Машенька, через полчаса ты должна быть у себя в кабинете и усиленно готовиться принимать своих выпускников со знанием божественного французского языка. Одевалась я в привычном ритме, то есть по-спартански. Гардероб мой нынче состоял из единственного туалета, поэтому времени было достаточно, чтобы заняться макияжем. Платье обязывало к таким коррективам. Не могла же я предстать коровой в позолоченной сбруе? Или соответствуй, или шпарь во все лопатки к «Капитану Дрейку». Там, в мусорном бочке, возможно, еще валяются мои тапочки и драная юбка, от которых Крест избавился без зазрения совести.

Севка оделся тоже быстро и даже успел заварить «Нескафе», правда, без сахара.

– Колян сахар не признает, – извинился он, как будто я была у него в гостях, а он оплошал. – Пьет кофе с медом. По-моему, настоящая блевотина.

– У него нет для тебя костюма? – спросила я обеспокоено, прихлебывая горькую, ароматную жидкость.

– У него есть фрак, – засмеялся Ложкин. – Николай поет в камерном хоре по воскресеньям. Хобби у него такое. Да вы не переживайте, Марь Иванна, на меня и внимания не обратят.

Я окинула взором его клешеные джинсы, изрядно потертые, мятую футболку…

– Ты в этом уверен?

– Сто пудов! – Он засмеялся. – Все будут таращиться исключительно на вас.

– Да, Всеволод, умеешь ты прибавить женщине бодрости.

Я заставила себя переступить порог школы с безмятежным видом. Лицо нашего охранника удлинялось по мере скольжения взгляда по моим ножкам, прикрытым сиреневым подолом едва-едва. Чулки, конечно, пришлось выбросить. Правда, ноги у меня загорелые и не волосатые. Эстетического восприятия не портят, но наводят на мысли фривольные, если не сказать хуже.… В учительской я сделала вид, что для меня в порядке вещей заявляться в вечернем платье на государственный экзамен. В первую очередь я позвонила Таньке. Сонное её «аллеу» с подвывом на конце было неподражаемо.