– Билетик, ― произнес Костя.

Он понял ― они ничего не говорил, это был какой-то ментальный язык.

Кондуктор кивнул. Даже как-то по дружески.

– Он меня заберет, ― понял Костя, ― и там меня будут мучить, и нет ничего другого, более сильного. Это ― Абсолют боли. Человеку не дано этого понять, пока он сам не столкнется с этим. В глазах у него поплыло. Его будто поили каким-то непонятным напитком, сделанным из выдернутых нервов, содранной кожи, крови, вылитой из вынутого руками сердца.

– Билетик, ― произнес Костя, судорожно вдыхая воздух.

Тут произошло странное. Время еще более замедлилось. Тетечка, что содрогалась от невиданной боли, нанизанная на ноготь кондуктора, остановилась. Костя увидел время ― оно было густым и неравномерным, структурированным. У него возникло ощущение, что все это он уже знал ― когда-то давно, быть может, в другой жизни. Окна в тот момент прояснились, и там уже не было тьмы. Он увидел станцию ― и на ней ― множество людей. Но это были и люди, и не люди. У одних были лишние части тела, у других лица были перекошены какими-то уродливыми рудиментами. Само здание станции было дополнено барельефом в виде острых клыков, а на фронтоне красовалась ужасная морда.

Небо было красноватым, и на краю его ― насколько позволял вид из окна ― была видна какая-та иная Луна. Она также была красновато-рыжей, напоминающей Марс на небольшом удалении. Кондуктор же вынул из кармана пиджака какую-то бумажку и ухмыльнулся:

– Вот мой билетик, ― хохотнул он.

– Хорошо, ― ответил Костя.

Билет был черный. С чудовищным зубасто-клыкастым гербом. Дальше шло несколько рядов красных иероглифов. Костя тут понял, что он понимает, что там написано. Он вопросительно посмотрел в глаза кондуктору.

– Что не так? ― взвизгнул кондуктор.

– А где отметка компостера? ― спросил Костя.

– Компостеры отменили, ― ответил адский кондуктор обиженно.

― Да, я забыл, ― сообразил Костя.

За окном было видно движение. Уродливые люди шли к вагонам, чтобы сесть в поезд.

– Двери, ― догадался Костя, ― двери.

И в этот момент время встало на место. Вагон залился шумом, криками, суетой. Костя попятился назад, натолкнулся на кого-то спиной. К нему вернулся прежний животный ужас. Кондуктор, таща за собой жертву, добрался до столика, за котором сидел камрад Буффало.

– А ваш билетик? ― спросил он.

Насекомое, сидевшее в одной из дыр его лица, соскочило на стол прямо перед камрадом и злобно затрещало.

Камрад икнул. Он не мог произнести ни слова.

– Нет билетика, ― заключил кондуктор.

Насекомое подтвердило этот факт яростным треском.

И тут произошло самое ужасное. Кондуктор подскочил к камраду, схватил его одной рукой за голову. В другой ― появился консервный нож. Он ткнул им в голову Виталика и принялся вскрывать его череп.

– А-а-а-а, ― тихо простонал тот.

Вскрытие произошло необыкновенно быстро. Кондуктор отбросил крышку в сторону. Виталик моргал, ничего не понимая.

– А теперь будем есть, ― заявил кондуктор.

Он вынул большую блестящую ложку, готовясь запустить ее в мозги камраду.

Костя не увидел продолжения. Кто-то потащил его назад.

– Бежим! ― крикнули ему.

Он так и не понял, кто же это был. Его вдруг прорвало ― он побежал, не замечая никого вокруг себя. Выскочил из злополучного вагона. Вбежал в следующий. За спиной у него началась суета. Он остановился и оглянулся.

У дверей стояла толпа. Ручку дверей завязывали проволокой. Пуще всех старался Саша Петькин.

– Вот тебе и паркур, ― подумал Костя.

И, первая же мысль сработала, будто спусковой крючок. Он даже сам был не рад, что решил сказать что-то мысленно. Его восприятие вмиг содрогнулось. Время замедлилось. Все, что происходило, было покрыто какими-то полупрозрачными червоточинами.

– Сильнее затягивай! ― прокричал Петькин.

Но голос его лился медленно, будто кто-то удерживал диск, на котором он был записан.

– Чего ― удерживай? ― отвечали ему. ― А если он с другой стороны зайдет?

– Так беги туда! Проверь окна! Проверь дверь!

Костя поразился своим чувствам. Ему было все равно. Он пошел назад, как-то непонятно обогнал того, кто бежал завязывать проволокой следующую дверь, прошел в следующий вагон. Локомотив в этот момент просигналил ― поезд вздрогнул и тронулся. Костя остановился у окна. Время было все таким же медленным, масляным. Ему это нравилось. Хотелось оставаться в этом состоянии как можно дольше.

В вагоне же было подозрительно тихо. Не то, что в соседнем. И не то, что в вагоне-ресторане, где все это началось.

Поезд набирал обороты. За окном прояснилось. Впрочем, Костя не был уверен, что все это так и есть. Он предполагал, что все это видит лишь он один.

Ему вдруг вспомнился давний разговор с Петькиным и его товарищем, Лешей Гудеевым.

– Что ты понимаешь в экстриме, ― отмахнулся от Кости Леша.

– Мне это не нравится, пойми, ― ответил Костя.

– Знаешь, на какие типы делятся люди?

Он остановился, будто выжидая.

– Нет, не знаю, ― ответил Костя с иронией, ― а ты с понтом знаешь.

– Мы многое, что знаем, ― сказал Петькин.

– Ну, и…..

– Не говори никогда ― ну, и, ― уточнил Леша.

– И почему?

– Просто так. Надо жить, а не ждать.

– А ты…..

– Паркур, брат, ― произнес Саша, покачиваясь, точно репер.

– Я не знаю, что такое паркур.

– О чем нам тогда говорить? ― спросил Леша. ― Пойми, одни люди созданы для наслаждений, а другие ― для вечной ночи.

Воспоминание об этой мысли особенно улыбнуло Костю.

– И? ― спросил Костя.

– Да пойми, брат! Не надо икать! Икают только неудачники и менеджеры самого низкого звена.

– Я не менеджер, ― ответил Костя, ― я учусь еще только.

– Да мы тоже учимся, брат, ком-он, ― ответил Саша, покачиваясь, ― все мы, ты ды джь, студенты, йо, прохладной жизни, йо. Мы любим паркур, ком он, ком он. Тебе этого не понять, чувак. Наверное, никогда. Но ты еще можешь. У всех в этой жизни есть шанс.

…. За окном было уже совсем светло. Поезд ехал по серо-зеленой равнине. Ее бугристая поверхность уходила вверх. Там был голубовато-красный горизонт. При чем, сложно было определить дистанцию. При желании, можно было представить, что там находится пропасть ― бесконечный провал в никуда.

Глубокая пропасть……

– Нет, пусть он, йо, скажет, ― настаивал Лёша.

– Я уже сказал, ― ответил Костя.

– Значит, все это тебе чуждо, чувак?

– Нет. Мне просто все равно.

– Йоу! Все равно!

– Да я не думал об этом, пойми!

– А представь себе экстремальную ситуацию!

– А зачем оно мне надо?

– Йоу!

– Я не собираюсь попадать в экстремальную ситуацию, ― проговорил Костя.

– А. А представь.

– А, ― вдруг нашелся Петькин, ― а вот представь, к твоей Аньке кто-нибудь приклеится.

– И что? Кто это будет.

– Ну, например, он, ― сказал Леша, указывая на Петькина.

– Он?

– Думаешь, я не смогу?

– Да пошел ты, ― ответил Костя.

После этого разговора Петькина как будто отпустило. Он перестал выделываться, меньше употреблял свои «йоу», и вообще, они общались достаточно корректно. Один раз, вместе с группой, они пошли в поход. Александр там занялся паркуром. Он бегал по лесу, кричал «йоу», но, в целом, все было корректно.

– Ну что, ― произнес Костя.

Но он и сам не знал, почему так говорил. Даль была все та же ― зелено-серая, лысая. Поезд бежал достаточно быстро, и сложно было сказать, чем покрыты плоские холмы ― травой, землей или чем-то еще. Например ― стеклом. От этого вида душа замирала. Шел некий дух, стремящийся привести разум в состояние оцепенения.

Спустя минуту что-то разорвалось. Должно быть, это было связано с тем, что Костя ощущал иное время. Вагон вдруг заполнился людьми. Все это были перепуганные пассажиры. Они суетились, бегали взад-вперед, смотрели в окно.