— Надеюсь, ты не собралась его таранить? — осведомился я, глядя через ее плечо на эти манипуляции. Она обернулась ко мне и деловым тоном потребовала:

— Садись ко мне на колени.

— Что? — опешил я.

— Быстро, у нас несколько секунд!

Бывают ситуации, когда лучше ни о чем не спрашивать. Я поспешно отщелкнул ремень и полез в ее кресло, стараясь не задеть ручку управления и не думать, как это все выглядит со стороны, особенно с учетом моего наряда. Едва я уселся, по возможности отклонившись влево, чтобы из-за моего плеча можно было рассмотреть приборы (гироджет был уже совсем рядом, почти нависнув над нами), как последовала новая команда:

— Заткни уши!

Я вновь поспешно повиновался, зажав уши пальцами — и вовремя. В следующий миг с грохотом сработали пиропатроны, отшвыривая секцию крыши над покинутым мной креслом, а затем, одновременно с ворвавшимся в кабину ревом турбины, само это кресло выстрелило вверх, обдав мою голую ногу жаром близкого реактивного выхлопа. В ту же секунду рука, протянувшаяся мимо моего бока, вновь вогнала РУД в красный сектор, возвращая турбине предельную мощность. Разгонная перегрузка прижала меня спиной к обтянутому комбинезоном женскому телу. Впрочем, куда больше меня волновало то, что происходило у нас за кормой.

Не знаю, какие были бы шансы попасть в преследователя катапультированным креслом «на глазок», но комп все рассчитал точно. Кресло взмыло прямо перед носом гироджета — слишком поздно и близко, чтобы пилот успел отвернуть. Удар пришелся прямо в лобовое стекло, а автоматически выстреливаемый парашют, стропы которого выдерживают рывок при раскрытии на сверхзвуковой скорости, угодил в лопасти — возможно, что и вместе с куском кресла. Обломки лопастей брызнули в разные стороны, и гироджет, реактивные двигатели которого все еще работали, стал падать в море, едва не протаранив нам корму (наш рывок вперед оказался исключительно своевременным). Практически в момент удара о воду автоматически отработала его собственная катапульта — почему-то только правая. Вероятно, левая заклинила из-за столкновения с нашим креслом, пробившим стекло — впрочем, пилота такое столкновение в любом случае должно было размазать в месиво. Но если в норме на любом винтокрыле при катапультировании сначала отстреливаются лопасти, то сейчас — очевидно, из-за полученных повреждений винта — этот механизм не сработал. Одна уцелевшая лопасть продолжала вращаться и ударила как раз по взлетавшему справа креслу, разрубив пополам сидевшего в нем человека. Не знаю, был ли в салоне кто-то еще — катапультными, во всяком случае, были лишь передние пилотские кресла. В следующий миг туча брызг взметнулась над местом падения гироджета.

Все это заняло какую-то пару секунд; лишь пересмотрев сделанную камерой заднего вида запись в замедленном темпе, я смог понять последовательность событий, а в первый момент лишь осознал, что с нашими преследователями покончено. Мгновение спустя наша машина вошла в крутой левый разворот, а поскольку экранопланы обычно делают это по-автомобильному, а не по-самолетному, то есть почти без компенсирующего крена, меня едва не выбросило на то место, где только что было мое кресло — а теперь лишь темнели на полу закопченные пятна да торчали остаток кронштейна и разъем кабеля. К счастью, благодаря форме крыши, в кабине, несмотря на образовавшуюся сверху дыру, не бушевал ураган — воздух в основном продолжал скользить по поверхности, но оглушительный рев двигателя бил по ушам (которые мне к тому же пришлось отпустить, чтобы ухватиться за пульт и удержать равновесие). Впрочем, рев быстро пошел на убыль — мы сбрасывали скорость.

— Слезай! — услышал я, как только обрел способность слышать что-нибудь, кроме турбины. Я кое-как сполз на пол, стараясь держаться подальше от дыры в крыше и в то же время не пораниться о кронштейн. Двигатель вновь взвыл, теперь уже в реверсе. Еще несколько секунд — и я ощутил, как мы плюхнулись в воду.

Обе боковых двери откинулись вверх. Я выглянул наружу. Экраноплан продолжал неспешно плыть вперед на минимальной тяге среди болтавшихся в воде обломков крушения. Повинуясь своему пилоту, он слегка повернул влево, и я невольно вздрогнул: прямо мимо меня, в какой-то паре футов, проплыла верхняя часть второго пилота гироджета. Воротник спасательного жилета исправно надулся (спасжилеты последних моделей чертовски надежны — как их ни кромсай, всегда останутся секции, сохранившие герметичность) и старательно поддерживал над водой мертвую смуглолицую голову в шлеме. Если бы он, воротник, мог испытывать эмоции, он бы, наверное, радовался, что ему так легко выполнять свои обязанности — ведь вес, который приходилось держать на плаву, был намного меньше расчетного. Рот и нос были на безопасном от воды расстоянии — это было самым важным, а то, что ниже остались лишь шея, плечи, обрубки рук примерно по локоть и торс где-то по солнечное сплетение, не имело для воротника никакого значения. Ниже, хорошо различимая в прозрачной воде, колыхалась какая-то рваная бахрома, еще слабо курившаяся бурым дымком расплывающейся в воде крови, и расторопная золотистая рыбка уже нетерпеливо дергала ртом эту требуху.

— Видишь где-нибудь спинку его кресла? — раздался у меня над ухом уже знакомый решительный голос. — Кресло целиком тяжелее воды, за счет двигателя и всего прочего, но если спинку оторвало, она должна плавать.

Я заставил себя оторвать взгляд от плавающего в воде куска человека (скорее всего, именно он был снайпером, который пытался меня подстрелить, напомнил себе я) и принялся рассматривать другие остатки крушения. Все это была какая-то бесформенная мелочь — тут кусок пластика, там обрывок парашюта…

— Ага, кажется, вот! — увидев то, что хотела, со своей стороны экраноплана, она вновь развернула машину и повела ее к намеченной добыче. Я повернулся и тоже увидел едва выглядывавший из воды подголовник; впрочем, я не был уверен, что это обломок кресла гироджета, а не нашего собственного. Я уже открыл рот, чтобы высказать это соображение, как вдруг обломок, до которой оставалось еще добрых десять футов, начал погружаться. Должно быть, вода, пропитавшая обивку изнутри, нарушила равновесие.

— Ах, дерьмо! Держи управление! — и с этими словами моя спасительница сиганула в воду.

Мне ничего не оставалось, как вновь забраться в ее кресло, теперь уже в одиночестве. Я прибрал РУД на малый газ, дабы экраноплан не уплыл от своей хозяйки, и уставился на воду в ожидании ее возвращения. Увы, солнечные блики, игравшие на воде, мешали рассмотреть, что происходит в глубине. Секунды бежали одна за другой, а ныряльщицы все не было. Я посмотрел на часы на приборной панели, тут же пожалев, что не засек время ее прыжка, затем снова перевел взгляд на воду. Отсчитав еще двадцать секунд, я обеспокоенно встал, уперевшись руками в края проема люка. Что делать? Прыгать следом? Плаваю я неплохо, но нырять без всякого снаряжения… сумею ли я найти ее под водой, донырнуть до нее и вытащить? Если она уже погрузилась больше чем на пятнадцать футов, то едва ли… Опять же, в этой воде, куда вылилось несколько литров крови, запросто могут быть акулы, а у меня нет даже ножа… и не в этом ли, кстати, причина ее невозвращения?

Но, пока все эти неприятные мысли проносились в моей голове, и я, понимая, что время уходит, не знал, на что решиться, под водой замаячила гибкая тень, и в следующий миг облепленная мокрыми каштановыми волосами голова с громким плеском пробила жидкое зеркало, вырываясь на воздух. С полминуты она тяжело и шумно дышала, прежде чем почувствовала себя в силах для объяснений.

— Плохо видно без маски, — пояснила она извиняющимся тоном, — мутное все. Я в первый миг за каким-то обрывком ткани погналась… потом только спинку эту увидела… Уфф, еще секунда, и пришлось бы ее бросить.

Теперь я уже разглядел в ее руках желанный трофей. И зачем ей далась эта отрубленная спинка? Нового кресла взамен отстреленного из нее все равно не смастеришь.

— Плыви сюда скорее, — недовольно сказал я. — Здесь вот-вот будет полно акул.