Она ждала Пина на опушке до захода солнца и, когда красный диск почти исчез за горизонтом, поползла обратно к своему взводу. К тому моменту, когда Третий корпус воссоединился с остальными частями Красной армии, Юн, хотя и зареклась переживать из-за Пина, просто не находила себе места от волнения. В надежде, что оружейник уже вернулся, она обошла расположения других подразделений. Лейтенант пересчитал личный состав по головам, и когда обнаружил, что одного человека не хватает, Юн сделала шаг вперед и сказал ему, что Пин отправился к госпиталю.

– Он хочет совершить подвиг и спасти раненого товарища, – отчеканила она.

– Глупость и себялюбие, – отрезал лейтенант, жуя сушеное тофу, которое выдал взводу интендант соседнего корпуса. – Какой нам толк от калеки? Ровным счетом никакого. А если мы потеряем оружейника? Это может нам стоить жизней многих наших товарищей.

Возразить на это было нечего, и Юн обругала про себя Пина за то, что ей пришлось его выгораживать, потеряв лицо перед лейтенантом.

– Пойду поищу его, – сказала она, берясь за винтовку.

– Никуда ты не пойдешь! – Дао аж топнул ногой. – Думаешь, я не видел, как вы во время привала отправились искать укромное местечко? Видел, но решил не обращать внимания. Не заставляй меня об этом сожалеть.

Юн оставалось только мерить шагами опушку леса. Время от времени она замирала и устремляла взгляд в сторону гор – вдруг оттуда покажется Пин. Красная армия должна была выдвинуться до рассвета, прежде чем гоминьдановцы займут позиции и подойдет основная масса войск Чан Кайши, преследовавшая их. Если к этому моменту Пин еще не вернется, его объявят дезертиром. Никто оружейника специально дожидаться не станет. Ноги девушки ныли от усталости, и она прислонилась к платану, устремив глаза на вершины холмов, усыпанные огоньками костров.

Юн никогда не думала, что ей придется покинуть Тецзиншань, и психологически не была к этому готова. Она запросто могла представить, как после победы живет старухой в пещере, а ее дети, давно уже взрослые и живущие в окрестных деревнях, работают на рисовых полях. На каждом столе, даже у крестьян, появятся рыба и молоко, а общественные лабазы будут ломиться от изобилия. Недавно в ее фантазиях и мечтах начал фигурировать и Пин в образе умудренного годами старика с длинной седой бородой. В новом Китае, который им еще предстояло построить, Пин станет пользоваться почетом и уважением. Он будет учить грядущие поколения, как делать оружие, причем такое, что окажется даже лучше советского или японского. Возможно, сама Юн также станет наставницей, военным инструктором, и станет обучать новобранцев ловчее обращаться с винтовкой и контролировать дыхание, чтобы метко стрелять.

Юн проснулась от несущего запах дыма сильного ветра, завывающего среди ветвей. Она села и чихнула. Утерев нос рукавом, девушка вернулась в лагерь, отчаянно надеясь, что Пин пришел и где-то храпит в расположении, закутавшись в спальный мешок, и понимая, что шансы на столь счастливый исход ничтожны, поскольку если бы он вернулся, то первым делом отправился бы на ее поиски.

Откозыряв лейтенанту, она произнесла:

– Товарищ командир, разрешите задержаться тут подольше.

Лейтенант как раз навешивал на Секиру седельные мешки с припасами, как своими, так и раненых, которые не могли тащить на себе тяжести.

– Даже не думай, – сказал он, затягивая потуже один из ремней. – Кстати, напоминаю, что по коммунистическим законам дезертирство приравнивается к измене. После поражения на реке Фуцзян снисхождения от командования можешь не ждать.

– Ну и ладно, – Юн пнула ногой лежавшую на земле ветку.

Позади лейтенанта Третий корпус строился в две колонны. Юн лихорадочно соображала, силясь придумать какой-нибудь предлог остаться, и вдруг увидела вдалеке силуэт Пина. Утро выдалось жарким, и силуэт оружейника бесплотным призраком дрожал в мареве над усыпанной мелкими белыми камнями землей. Пин кого-то тащил на спине, и когда он подошел поближе, Юн поняла, что оружейник несет на себе Хай-у.

– Прошу прощения, – промолвил Пин, тяжело дыша, ссаживая Хай-у на землю.

Мастер рукопашного боя поднял на девушку взгляд и расплылся в улыбке.

– На склонах горы полно гоминьдановских патрулей, поэтому пришлось двинуть в обход, – продолжил Пин. – Если честно, в какой-то момент я уж думал, нам крышка. Чудо, что мы добрались. Думаю, патрули нас видели, просто, видать, гоминьдановцам было жалко пуль на психа с калекой.

Хай-у схватился за ветку дерева, подтянулся и встал. Из левой штанины торчал отливающий перламутром протез.

– Теперь я на одну шестую дельфин, – сказал он. Будто красуясь, калека заковылял по кругу, вскидывая и опуская плечо. – Может, я даже изобрету новый стиль боя. Стиль дельфина.

Что за надоедливый коротышка! Ногу потерял, и при этом совершенно не изменился. Ничему человек не учится! Все, что Юн выпалила ему в лицо на собрании во время речи Мао, было правдой лишь отчасти. Девушка действительно считала поступок кунфуиста смелым, но вся его доблесть нивелировалась дурацкой назойливостью, от которой ей хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. От этого поступка ее удерживало лишь одно: опасение, что Хай-у воспримет это за проявление чувств к нему. Когда он забрался ради нее на финиковую пальму, девушка еще плохо знала Хай-у и потому, не подумав, чмокнула его в щеку. С этого момента он только и делал, что доставал ее, при всяком удобном случае принимаясь рассказывать о боевых искусствах, книгах или еще какой ерунде, которая приходила ему в голову. Да, она позволила ему прикоснуться к ее груди, но только потому, что он дал слово после этого оставить ее в покое – обещание, которое так и не сдержал.

– Получается, зря Пин рисковал жизнью, – Юн посмотрела на оранжевую ящерицу, которая ползла по протезу Хай-у. – Ты и сам мог сюда дойти.

Пин скинул ящерицу ногой и подставил Хай-у руку, чтобы тот за нее ухватился.

– К протезу нужно привыкнуть, – пояснил он. – Но даже когда он навострится на нем ходить, бегать вряд ли сумеет. Так сказали врачи.

– Бегать я, может, и не смогу, а вот кое-что другое вполне себе. То, чем вы занимались с Пином… – ухмыльнулся Хай-у.

Юн закатила глаза и посмотрела на марширующую колонну.

– Пойдемте уже. А то еще минута – и нас объявят дезертирами.

Объединенные силы Красной армии насчитывали около двадцати тысяч солдат. Лейтенант Дао сказал взводу, что они направляются на восток, чтобы оборонять столицу республики Жуйцзинь, от которой их отделял двухнедельный переход. Удивительное дело, но, вопреки ожиданиям Юн, Хай-у не нуждался в ежесекундной опеке. Он не отставал от взвода, и Пин нес его на себе только в дождливые дни, когда дорога раскисала настолько, что грязь доходила до щиколоток. Всякий раз, когда армия останавливалась, красноармейцам приходилось вступать в бой с местными бандами, которые не упускали ни единого шанса пограбить крестьян и захватить сочувствующих коммунистам, чтобы сдать их Гоминьдану. Все понимали, как важно, чтобы Красная армия всякий раз давала разбойникам бой. Крестьяне должны воочию видеть: коммунистов победить нельзя.

Еду приходилось строго нормировать. Единственный раз бойцам довелось вдоволь наесться, когда армия добралась до озера, на берег которого выбирались для спаривания диковинные полурыбы-полуящерицы. Местные жители называли их «уа-уа»: крики этих созданий напоминали плач младенцев. Ночью солдаты закатали штанины, зажгли факелы и воткнули их в ил. Привлеченные светом, уа-уа устремились к огню огромными стаями, и бойцы ловили их сетями. Юн с Пином поймали сорок, а то и пятьдесят штук, и даже Хай-у, чей протез постоянно увязал в грязи, сумел изловить с полдюжины тварей.

Несмотря на эти усилия, к тому моменту, когда они прибыли в Наньцзицунь, густонаселенный сельский район в сорока километрах от Жуйцзиня, у армии почти закончились запасы продовольствия. За воровство у простых крестьян карали повешением, и чтобы экономить средства, командиры потребовали денег у кулаков и местного старосты, проницательного, умудренного опытом селянина, который сообщил, что неделей ранее помещик Кай приютил гоминьдановцев в своем особняке на вершине холма Юньшань. Узнав, что их взводу приказано занять холм и поставить Кая на место, Юн задрожала от волнения.