Пока Бо Гу говорил, Хай-у дернул Пина за штанину, велел ему отойти и, отталкиваясь от земли оставшейся ногой, придвинулся к Юн.

– Почему меня не навестила? – прошептал он.

– Ты хочешь поговорить об этом именно сейчас, когда выступают наши руководители? – спросила Юн, не отрывая взгляда от сцены.

– Я считаю, что заслужил право на ответ.

Юн кинула взгляд на Ло, и тот поменялся с ней местами.

– Здоро́во, кунфуист, как самочувствие? – спросил он.

Хай-у на него даже не посмотрел.

– Я тебя от пули закрыл, а ты? Нашла себе другого придурка, чтоб он тоже пулю себе поймал? Ни стыда у тебя, Юн Яочжун, ни совести!

Пин положил руку Хай-у на плечо:

– Слушай, давай обождем до завтра, когда все остынем.

– Послушай, твой друг дело говорит, – промолвил Ло. – Вишь, новый командующий к нам обращается, так прояви к нему хотя бы капельку уважения.

Хай-у развернул коляску и от души двинул Ло оставшейся ногой в промежность, отчего тот отлетел, наткнувшись на солдат, расположившихся позади него.

– Эй, в чем дело? – кто-то крикнул недовольным голосом. – Дайте спокойно послушать, что там говорят!

Ло встал, схватил Хай-у за грудки, отчего у того запрокинулась голова, но тут подскочила Юн и оттолкнула Ло бедром.

– Ладно, будь по-твоему, – проговорила она. Глаза девушки сверкали от ярости. – Желаешь получить от меня ответ, почему я так себя веду? Не хотела тебе говорить, но раз ты так настаиваешь, слушай. Лучше б эта пуля досталась мне. Она предназначалась мне. Ты поступил храбро, но при этом нечестно! Эгоистично! Ты поставил меня перед выбором: либо чувствовать себя обязанной, либо бессердечной. Так вот, лучше пусть я буду бессердечной, потому что лучше посвятить жизнь делу революции, чем тебе. Лучше уж я разобью сердце одному человеку, чем стану портить жизнь всем окружающим, снедая себя чувством вины. Теперь ты понимаешь, почему я так себя веду?

Хай-у закрыл лицо руками и заплакал, издавая тонкие скрипучие всхлипы, напоминавшие мышиный писк. Юн взяла себя в руки, села и сделала вид, что сосредоточена на выступлении Бо Гу. Ло резким движением оправил гимнастерку, гневно посмотрел на Пина, словно оружейник был виноват во всем случившемся, и сел на землю между Юн и Хай-у, оттолкнув бедром коляску.

Подбежал лейтенант Дао.

– В чем дело? Что происходит? – рявкнул он.

Когда никто не ответил, он посмотрел на Хай-у, а затем перевел взгляд на Юн и процедил:

– Нашли время ерундой заниматься! Пин, отвези Хай-у обратно в госпиталь.

Спуская Хай-у по лестнице, Пин размышлял, кто на самом деле прав. С одной стороны, руководство с командирами всегда призывали солдат быть отважными и самоотверженными, и Юн даже признала, что поступок Хай-у был смелым. Но с другой стороны, Юн тоже права. Можно ли назвать поступок Хай-у бескорыстным? Нет. Им двигал эгоизм, и геройствовал он только ради себя. Пину казалось странным, что храбрость и себялюбие не исключают друг друга.

По этой причине он не мог полностью принять коммунистическое учение: в нем было слишком много противоречий. Мао сказал им «учиться у масс, а затем учить их», но Пин не знал, чему следует учиться и чему следует учить. Как вы можете учиться у человека, а затем его же и учить?

Добравшись до подножия холма, оружейник решил, что все же правда скорее на стороне Юн. Несмотря на ее черствость, он поймал себя на том, что теперь из-за этого любит ее еще больше. Возможно, чтобы изменить Китай, стране нужны такие, как она. Пин завидовал ее самоотверженной преданности делу и понимал, что единственный способ произвести на нее впечатление – верить в коммунистические идеалы столь же истово, как она. А он вел себя как эгоист, когда ставил под сомнение слова руководства. Мы люди простые, думать – не наша забота. Такие, как Юн, это прекрасно понимали. Даже до Ло это стало доходить. Мы лишь винтики большого механизма, от нас многое не требуется, просто делай, что тебе велят, и все. Внезапно Пин почувствовал себя очень глупо из-за того, что так гордился своим искусством оружейника. Он ведь простой солдат, совсем как его однополчане, вот только, в отличие от них, слишком много о себе воображает. Ну и на кой он сдался Юн? Он не заслужил ее. Она слишком хороша для него.

На следующее утро поздно вернувшийся вчера в расположение взвода Пин обнаружил, что поведение сослуживцев странным образом изменилось. В пещере стояла практически гробовая тишина, лишь изредка нарушаемая шепотком. Все сидели по углам и занимались своими делами. Знаменосец Шаоху затачивал навершие на древке. Пэнпэн, самый грамотный во всем взводе, писал письмо родителям.

– Скоро выступаем, – пояснил лейтенант Дао, решивший побыстрее ввести Пина в курс дела. На вчерашнем собрании, пока оружейник отсутствовал, командование рассказало, что Чан Кайши приказал построить по периметру нашей территории цепь бетонных дотов. – Наши разведчики назвали эту операцию «Железный котел», – продолжил лейтенант Дао. – На следующей неделе мы выдвигаемся в составе Третьего корпуса. Создадим собственный рубеж обороны и дадим отпор наступающим гоминьдановцам. У нас каждый человек на счету, так что ты с Ло отправляешься с нами.

Известия обрадовали Пина. Главное, теперь он будет занят, и это поможет ему отвлечься от мыслей о собственном убожестве.

На протяжении следующих нескольких дней их взвод готовился к предстоящей кампании. Помимо припасов, которые должен был нести каждый солдат, Пин уложил в свой рюкзак и мешки четыре свинцовых слитка, несколько ручных зажимов с формами для пуль разного размера и пару щипцов. Поверх рюкзака он нацепил огромный, двадцатикилограммовый котел, в котором плавил свинец. Ло тащил оставшиеся материалы для изготовления пуль, в том числе еще восемь слитков, двадцать запасных кремневых механизмов и три дюжины спусковых крючков. Устроившись в укромном уголке пещеры, Юн протерла свою новенькую винтовку и пересчитала патроны, которые ей выделил интендант. Она отполировала каждый до такой степени, что они стали сверкать, как жемчужины в ожерелье.

За день до того, как им предстояло выступить, девушка ушла прощаться со своими друзьями из других подразделений. Ло подошел к Пину и протянул ему флягу горячего грушевого сидра.

– Как дела, Маленький брат? – спросил он.

Пин так удивился, что пересчитал узлы со своим скарбом: вдруг чего пропало.

– Пожалуй, волнуюсь маленько, – ответил он. – Нынешняя кампания не то что прежние.

Ло улыбнулся. Он схватил один из самых больших узлов, которые должен был тащить Пин, и кинул в кучу своих вещей.

– Я бы не стал переживать почем зря. Мы в надежных руках, – подбодрил он. – Бо Гу многому научился в России. Кроме того, в наших рядах есть даже европеец. – Он принялся топать ногами, пока не поднял целую тучу пыли. – И все же все как раньше, у нас с тобой есть только мы.

– Пожалуй, ты прав, – кивнул Пин.

– Как и всегда, – Ло развернулся и направился к остальным.

Пину подумалось, что ему следует попрощаться с Хай-у перед разлукой, поэтому он направился в сторону госпиталя. Оружейник чувствовал себя неловко. По сути дела, Ло предлагал ему помириться и снова стать друзьями, но что для Ло дружба? Прикрывать друг другу спину в бою или нечто большее? Интуиция подсказывала Пину, что дружелюбие Ло не к добру и теперь надо ждать беды. Но какой? И откуда она явится? «Ишь ты, – думал Пин, злясь еще больше, – решил, что раз вызвался тащить один из моих узлов, то я теперь все прощу и забуду».

Когда он добрался до другой стороны горы, то увидел, что от госпиталя осталась в лучшем случае треть палаток. Остальные разобрали и нагрузили на мулов, длинная вереница которых шагала вместе с армией вниз по склону к долине. Бойцы сворачивали последние из снятых палаток. Помахав им рукой, Пин отвел полог в сторону и проскользнул внутрь шатра, где лежал Хай-у.

– Говоришь, Третий корпус выдвигается? – спросил калека, почесывая культю. Бинты уже сняли, и Пин теперь мог разглядеть десять дырочек в тех местах, куда были воткнуты иглы. – Первый раз в жизни так сильно зудит.