Агуль любила рассказывать о Грехах, семи приближенных Смерти. Каждый из них был покровителем мирских забот: власти и статуса, побед в войнах, достатка и процветания, мести, искусства, сытых зим и полных семей. Агуль часто отмечала, что всем Грехам угодить невозможно, а потому они стараются перетянуть на свою сторону как можно больше человеческих душ. Те же Грехи, кого перестают чтить, строят козни, направляя своих самых верных приспешников.

Она пугала нас, когда мы были совсем юными, чтобы оберегать от неверующего люда вне церкви.

Если Агуль и была права насчет Грехов и их приспешников – в чем я ни на миг не сомневаюсь, – то с одним из них мне посчастливилось встретиться лично. Позже он едва не стал моим мужем.

Дойдя до небольшого двухэтажного домика в конце улицы, я мотаю головой по сторонам. Никого. Юркаю в проем, где должна была находиться калитка, и мелкими перебежками, держась тени деревьев, добираюсь до крыльца. Преодолеваю три ступеньки в один шаг и глубоко дышу, чувствуя, как остатки воды выплеснулись из ведра на ноги. Мокрые штанины облепили икры. Холодно. Пошарпанная дверь тихонько скрипнула и закрылась за моей спиной. В нос ударяет запах крепкого алкоголя.

Стянув кожаные сапоги, я не спеша прохожу по узкому коридору с голыми бревенчатыми стенами на кухню. Маленькая комната с низкими потолками наполнена сизым дымом.

Тихий, хриплый смех Амура. Катунь, сгорбившись, сидит во главе стола и жует сухой хлеб, запивая его из железной кружки. Хастах уселся на дощатом полу, зло поглядывая на Стивера, сидящего между темнокожим громилой и Амуром, некогда спасшим и вместе с тем сломавшим мне жизнь.

Давно я не слышала его смеха. Кажется, вечность.

– Вы что, пьете? – рычу я, уже коря себя за то, что полюбопытствовала. Парни переглядываются, ехидно улыбаясь.

– Это иван-чай, – безэмоционально отвечает Амур, делая глоток коричневой жижи из стеклянной банки. Во второй его руке сигара. На неистлевшем куске бумаги еще виден кусок карты. Амур сидит, закинув ноги на стол. Его черные ботинки рядом с хлебными корками, что не доел Катунь.

– Тогда почему так воняет горючкой?

Сбрасываю плащ и ставлю ведро на неровный пол. Сомы чуть не вываливаются мне под ноги. На плечо приземляется серый кусок гипса. Побелка с печи почти целиком отвалилась, оставшись лишь во швах между кривенькими глиняными кирпичами. Унылое местечко. В самый раз для преступников в бегах.

– Это кофе с горючкой, – брезгливо морщится Стивер, поправляя медные кудри. Он старательно скрывает, как некомфортно ему среди нас. Старательно, но недостаточно.

Семейство Ландау было примером жизни истинных праведников. Госпожа Ландау посещала Собор Крови и Пепла как собственный дом. Делала щедрые пожертвования, играла на свирели на службах по воскресеньям. Даже когда ее муж погиб на границе, она без устали продолжала нам помогать, поддерживала прихожан. Пока над ней не совершили жестокую расправу.

Праведники любят сплетни не меньше грешников.

– Мы празднуем, – поднимая чашку, вмешивается Хастах.

Отмахиваюсь от дыма. Я пожалею об этом, но все же спрошу:

– И какой же повод?

– Амур живым выбрался из передряги, хотя казалось, что это невозможно.

Я недовольно хмыкаю, скрестив руки на груди.

– Тогда можем смело отправляться в запой, ведь он постоянно делает невероятные вещи.

Разумовский болтает коричневую жижу в банке. Она омывает прозрачные стенки, покрытые мелкими трещинами, словно паутиной. Веселье сходит с его обезображенного лица, оставляя лишь тень улыбки.

Забавно, как время меняет людей. Он никогда не был особенно нежным или учтивым, но то, во что он превратился, я просто не узнаю. Тихий и мрачный. Жестокий. Где-то там, глубоко внутри, он должен был остаться тем парнем, ради которого я бросила все. Или не должен? Что, если Лощина изменила его навсегда? Смогу ли я вернуть все назад?

– Разделайте рыбу, – мои слова звучат как приказ. Говоря это, я вновь задерживаю взгляд на возлюбленном. Амур был бы не рад этому, если б видел. Но он не удостоил меня вниманием.

Разумовский нехотя мотает головой в мою сторону, и Катунь подскакивает на ноги. Они понимают друг друга без слов. Подхватив ведро, Нахимов вооружается ножом и, комично виляя бедрами, без единого звука исчезает в узком коридоре.

– Идэр, расскажи, пожалуйста, как все прошло? – учтиво обращается ко мне Стивер. Парнишка вежлив. Слишком вежлив, чтобы стать одним из нас.

– Хорошо. Никого не встретила. Кажется, у нас есть ночь в запасе… – не успеваю договорить, как меня раздраженно перебивает Амур:

– Выдвигаемся сегодня на закате.

Он оставил полупустую банку и поднялся из-за стола.

О нет, только не дорога!

Я надеялась, что мы задержимся здесь на какое-то время. Может, я смогла бы все исправить до того, как двинемся дальше. Мы не виделись несколько лет. Нам просто необходимо все прояснить!

– Может, останемся? Всего на одну ночь, – умоляюще лепечу я. Амур недовольно цокает и покидает кухню, оставив мою просьбу висеть в воздухе.

Какое унижение.

Стивер глядит с жалостью. Бледный как тень, он допивает то, что осталось в банке Разумовского. Он морщится, и только потом на его лице возникает вымученная улыбка.

– Приготовьтесь. Собирайте вещи, – цежу я сквозь зубы, поправляя золотые цепи на шее.

Не хватало еще ударить в грязь лицом перед этими дураками.

Хастах скалится в своей тошнотворной манере.

В который раз меня обижает наше очевидное внешнее сходство. Мы можем сойти за кровных родственников. Особенно в Райрисе.

– А разве это не бабское дело?

Я улыбаюсь, прилагая все усилия для того, чтобы это не походило на гримасу.

– У тебя не будет женщины, пока ты зовешь нас бабами.

Катунь хихикает, переступая порог кухни. В ведре все еще лежат рыбы. Хастах высокомерно задирает нос, отпивая из чашки. Спешу в другую комнату, боясь услышать вдогонку то, на что не смогу ответить.

Например: «Люби его сколько влезет, но он не обязан отвечать тебе тем же».

«Ты жертвуешь жизнью ради него, а его самым большим желанием все равно останется прикончить тебя».

Сидя под кленом, я рассматриваю сочный резной лист, усеянный светлыми прожилками. На потрескавшихся губах чувствуется кислый вкус незрелых яблок, съеденных на завтрак. По спине бежит пот. Расстегиваю верхние пуговицы черной рясы и впускаю немного воздуха под воротник.

Амур исчез без следа. Там, на болотах у Рваных Берегов. Один. Что, если он пострадал? В тех землях множество хищников. И Бесов.

Сердце ноет при одной мысли о том, что мы никогда его не найдем.

Марево. В лучах палящего летнего солнца впереди показалась длинноногая фигура. Молодой мужчина быстро двигается в мою сторону. Медные волосы горят всеми переливами огня на голове. Он закатал штанины выше колен и закрепил булавками. Его бледная кожа кажется прозрачной в ярком свете полуденного солнца.

– Добрый день.

Учтивый. Как мило.

Со вздохом поднимаюсь. От жары голова идет кругом. Карман оттягивают сувениры, что я украла.

– Я – Стивер Ландау. – Он пожимает костлявыми плечами и отводит взгляд в сторону. – Мы знакомы с Амуром Разумовским. Бегло, но все же. Он отказался помогать мне в поисках сестры, но, думаю, если мы найдем его, он мог бы пересмотреть свое решение.

Янтарные глаза выжидающе уставились.

Раз пришел, то согласен мне помочь.

– Где остальные?

– Здесь, – раздается позади басистый голос.

Я оборачиваюсь. Высокий темнокожий парень поправляет цветные бусины на волосах. Катунь Нахимов – лучший друг Амура. Стивера я знала еще ребенком – его мать, скромная и набожная учительница, часто посещала Собор Крови и Пепла. Рядом с ним Хастах.

– И с чего нам стоит начать?

Хастах презрительно фыркает.

– С того, что у нас получается лучше всего, – ограбим и без того неимущих, – с гордостью говорит Нахимов, потирая здоровенные ладони.