– Бешеный Конь. Откуда он взялся?..

Затем другой кольт, в котором оставалось ещё три патрона, был выбит из моей левой руки ударом боевой дубинки, одна стрела пронзила мне плечо, другая – насквозь прошла через бедро, каменный топор врезался мне в висок, и я больше ничего не помнил.

Призрачное лицо появлялось и исчезало, прекрасное и сияющее, как утренняя звезда в туманное утро. Сначала это было просто лицо, одно из тех необъяснимо красивых лиц, какие часто появляются во сне. Когда оно пришло ко мне с черного востока беспамятства, то принесло свет. На короткое время оно зависало где-то надо мной, казалось, предлагая мне быть моим проводником в бесконечной тьме. Затем бесконечная чернота опускалась снова.

Вскоре эти жуткие ночи стали короче. Звездный лик сиял всё яснее и дольше оставался на своей орбите. Теперь я чувствовал его присутствие, даже когда не мог видеть его света. Легкость пропитала черноту вокруг меня, там, где раньше мною владел почти панический страх.

Наступали долгие паузы, когда эта звезда зависала надо мной, перестав двигаться по своей орбите, и впервые то, что было беспорядочным видением красоты, обрело реальные черты. Облака, туман и кружащиеся вихри исчезли. Тьма отступила. Звезд не было видно, только лицо. Лицо, которое, даже если бы мне суждено было провести в полной тьме десять тысяч лет, в моей памяти никогда не утратит ни малейшей своей черты.

Оно было овальным по форме, ясным и чётким, как рисунок мастера. Кожа была восковой и прозрачной, как лепесток, оттенка девственной медной жилы, разорванной в подземной тьме, сияющей собственным неярким внутренним огнём, несущей в своём бархате живое медно-золотое сияние. Глаза были удлиненными, обрамленными угольно-чёрными ресницами и слегка раскосыми из-за высокой линии скул. Их цвет – чистый, бездонный зеленый, то холодными, как лёд Северного моря, то горячими, как огонь в сердце изумруда.

Нос и подбородок прямые и четко очерченные. Рот – полный, широкий, цвета дикой вишни, с той лёгкой полуулыбкой, которая сводила мужчин с ума с тех пор, как первая женщина приоткрыла губы и поманила его к себе.

Вокруг этого лица и над ним, сдерживаемые только двумя медными украшениями, по одному над каждым крошечным, близко прилегающим ухом, ниспадали густые волосы, черные, как оникс, и в то же время излучающие жизненную силу.

Ни один мужчина не любил женщину, которую не мог бы видеть, ощущая её присутствие только по неповторимому запаху – не искусственному аромату рукотворной парфюмерии, а Богом данному запаху её тёплого тела. Мужчина, который по-настоящему любил, поймёт, о чём я говорю.

Ко мне это пришло всего один раз, но навсегда. И этот аромат, обретённый мною раз и навсегда, появился вместе лицом из моих снов. Оно пришло со всей неописуемой мягкостью и таинственностью лесного воздуха, чистых озер, искрящихся ручьев, золотого солнечного света и аромата чёрной ночи, зимнего снега и летней травы, древесного дыма, ветвей кедра, сосны и бальзамина; запах оленьей кожи, свежей земли под дождем, северного ветра, свистящего над горным льдом, и южного ветра, гуляющего по цветам прерий. Оно пришло ко мне с запахом нагретых солнцем скал. Травы в прериях, колышущейся на западном ветру. Зарницами во время летнего ливня. Песком, светом звёзд и весеннем дождём.

Я буду помнить это лицо и этот аромат до тех пор, пока во мне будет теплиться дыхание, а так будет всегда. Однако, когда я проснулся, оно исчезло. На его месте сидела на корточках приземистая, уродливая женщина племени сиу, плотно закутанная в тускло-черное одеяло.

– Я далеко от дома, – сказал я, используя выражение индейцев сиу для понятия «заблудился».

– Ты долго бродил. Тридцать солнц, – серьёзно ответила она.

– Где я был? – спросил я.

– Гулял вечером, – ответила она, употребив поэтическое выражение языка сиу, обозначающее бессознательное состояние.

Я лег на спину, думая, возможно ли это. Тридцать дней, выпавших из моей головы, все еще живой, лежащий в типи индейцев сиу, и за мной, по-видимому, всё это время заботливо ухаживали.

– Почему я здесь, тот, кто должен был умереть? – спросил я.

– Х'г-ун! Х'г-ун !– произнесла она нараспев. Это был крик, которым подбадривали себя отважные воины сиу. – Хмунка, хмунка, магическая сила причинять боль. Тахунса.

Это последнее она сказала, после того как она указала сначала на себя, а потом на меня.

Я остался жив, потому что проявил большое мужество и могучую способность причинять вред. А еще потому, что мы были тахунса, кузенами. Мой разум все еще не работал достаточно ясно, но я смог понять, что бредятина Эда Гири, сказанная Тупому Ножу про то, что я великий вождь, была принята этими людьми. Я знал, что часто в их сражениях между племенами, воин противника, проявивший исключительную храбрость, был захвачен живым, его отвозили в вигвамы пленителей, оказывали ему всяческие почести и относились к нему не как к пленнику, а как к почётному гостю.

То, что со мной обращались подобным образом, было предположением. Но поскольку сиу, вопреки лжи белых, не пытают своих пленников и почти никогда не берут в плен взрослых белых мужчин, такой вывод не был нелогичным.

Сиу считали, что я принадлежу к их крови и сведущ в искусстве войны.

Я хотел расспросить её подробнее, но женщина велела мне выпить содержимое ложки, сделанной из рога бизона, которую она поднесла к моим губам. Я выпил эту жидкость, горькую и мыльную на вкус, и почти сразу же меня окутала ночь.

Когда я проснулся снова, в типи было пусто. Голова у меня была ясной, и я впервые почувствовал силу в своем теле. Я осторожно сел, не почувствовав никаких неприятных ощущений, кроме легкого головокружения, которое тут же прошло. Раны, о которых я помнил – стрелы в бедре и плече, удар томагавком по голове – при тщательном осмотре оказались почти зажившими, что свидетельствовало о том, что я долго восстанавливал силы, поскольку это были тяжелые ранения. Чудом было то, что я вообще выжил, не говоря уже о том, что полностью исцелился.

Пока я сидел там, осматривая свои раны и пытаясь разобраться в своём затруднительном положении, я заметил фигуру, стоящую у самого входа в типи. Мгновение назад её там не было, но я не видел, чтобы кто-нибудь входил. Я поднял глаза и увидел индейца среднего роста, прямого, как бревно, одетого просто, без каких-либо украшений или знаков отличия, кроме единственного пятнистого орлиного пера в толстых чёрных косах. Не требовалось второго взгляда, чтобы выделить его среди множества воинов. Его голос был глубоким и мягким, как рычание пантеры, и таким же завораживающим.

– Добро пожаловать в мой типи, – сказал Бешеный Конь.

– Войюонихан, – сказал я, указывая на себя, затем на него, демонстрируя тем, что я испытываю искреннее уважение к такому великому вождю.

Он кивнул и молча подошел ко мне, наклонившись и слегка коснувшись моей груди правой рукой. Затем, приложив ту же руку ладонью к своей груди, он произнес единственное слово «Тахунса», которое произнесла скво в черном одеяле.

Мы с Бешеным Конём были двоюродными братьями.

Так начались десять лет моей жизни в племени оглала сиу; кровный брат из общества Плохие Лица, полноправный вождь племени Ойат Окайю, верховного совета семи племен сиу; протеже и сын по обряду великого Ташунка Витко.

Я стал и другим человеком: их постоянным спутником на военных тропах и бизоньих пастбищах, на летних пастбищах и в заснеженных зимних лагерях; их постоянным защитником на армейских советах с «Красным Носом» Гиббоном, «Звездой» Терри, «Три звезды» Круком и «Желтоволосым» Кастером; их защитником, их учеником, их сыном.

За две недели, прошедшие между тем, как я пришёл в сознание и полным моим выздоровлением, я много раз беседовал с Бешеным Конём, с готовностью подчиняясь его силе и личным качествам. Он был не более чем на два-три года старше меня, но все же окутан тем вечным покровом духовной силы, который, кажется, окутывает великих людей, бросая вызов времени, чтобы одолеть или победить.