Возвращаю свое внимание к смеющемуся Каллану. Нэш усмехается и медленно подходит к Сурку, чтобы исцелить его рану. Энох фыркает и, проводя ладонью по лицу, явно расслабляется, когда понимает, что я не пытаюсь сбежать по-настоящему.

– Я думал, папа убьет меня, – бормочет он, в очевидном раздражении взъерошивая волосы.

– Не волнуйся, времени еще полно, – миленько отвечаю я.

Посох в моей руке исчезает, и я смахиваю случайные травинки с футболки и штанов.

Шагаю обратно по направлению к своей новой роскошной тюрьме, игнорируя боль в теле от падения.

– Да уж, Винна, очевидно, что легко с тобой не будет, – говорит мне Энох, и блеск его глаз ясно дает мне понять, что ему это, может быть, даже нравится. – Но мы в ответе за твою безопасность. Ты не можешь просто сбежать. – В его голосе слышится мольба, но также я чувствую, что в нем скрывается нечто более глубокое, что-то, что я не могу определить.

– За мою безопасность отвечаю я. Ну и давай начистоту: благодаря этому ебучему магическому миру мне некуда бежать. Но это не значит, что ты, твой ковен, твой дорогой папаша или его приятели-старейшины – мои хозяева и командиры. Да, мы вместе выкарабкались из полнейшей жопы, но правда в том, что вы не знаете меня, а я не знаю вас. Если вы ждете, что я пообещаю хорошо себя вести или слепо поверю вам и буду повиноваться, – ждите этого от кого-нибудь другого. Никто из вас не заслужил моего уважения и послушания. Поэтому, мать вашу, я буду делать все, что захочу.

Мы подходим к излишне большой входной двери, и он быстрее меня хватается за бронзовую ручку, чтобы открыть ее. Я знаю, что мне не стоит видеть в этом жесте что-то большее, чем просто проявление манер, но все равно чувствую раздражение. В любой другой день я бы не моргнув глазом спокойно прошла в дом, но из-за этих гребаных кастеров я во всем вижу какой-то тайный смысл и подтекст.

Иду прямиком в выделенную мне комнату. Закрываюсь на замок и отдаюсь злости. Если бы пол не был выложен полированным бетоном, я бы уже протерла в нем дыру от бесконечного хождения. Мне нужно позаниматься и выплеснуть эту злобную, безудержную энергию, но будь я проклята, если пойду спрашивать, где у них тут спортзал. Разумеется, это единственное, что мне не показали во время экскурсии.

Мои мысли возвращаются к моим ребятам, и я гадаю, что сейчас происходит в мегаособняке. Как их встретили дома после слушания со старейшинами? Если бы я собственноручно не стала свидетельницей перепалки, которая случилась после заявления Валена, то решила бы, что Лахлан и остальные будут только счастливы от меня избавиться. Но почему тогда Лахлан просто не отказался от своих притязаний, когда его об этом спросили? Зачем это вообще было? К чему удерживать, если ненавидишь? Очередная загадка в духе Бет. Хотя теперь я знаю, что Бет никогда меня не желала, – ее к этому принуждал Талон.

Неутихающая боль в душе при мысли о Талоне вытесняет собой все остальные мысли. Только я начинаю думать, что научилась держаться на плаву в бассейне своего горя, как вдруг происходит что-то еще, и меня вновь утягивает на дно, желая потопить в безысходности. Я снова и снова прокручиваю в голове предсмертные слова Талона. Я проанализировала каждую деталь и досконально изучила каждое откровение. За последний месяц со мной произошло множество безумных вещей, но я и представить не могла того, в чем признался мне Талон. Его слова потрясли меня до глубины души, и я не понимаю, как ко всему этому относиться. С одной стороны, я обязана Талону и безмерно благодарна ему за то, что он присматривал за мной. Без него, его влияния и наставничества я бы не стала тем, кем являюсь сейчас. Но с другой стороны, я просто в бешенстве. Не могу избавиться от ощущения, что мной манипулировали, и злюсь, что он держал меня в неведении.

Я могу смириться с тем, что у него не было возможности обо всем рассказать, когда я жила под крышей у Бет, но почему, черт возьми, он ничего не сказал, когда нашел меня на улице? С того самого момента, как Талон представился, он должен был, мать твою, признаться мне, кто я и что я такое. Сколько недоразумений и одиночества можно было бы избежать, если бы он поступил правильно. Не говоря уже о том, что он знал моих родителей, о том, что теперь утеряно навсегда.

Голоса в доме постепенно становятся громче, и это отвлекает меня от тревожных мыслей. Кто, черт возьми, там кричит? Я выхожу из комнаты и, следуя за громкими злыми голосами, иду к их источнику.

– Вас здесь быть не должно. Уважайте решение Совета и отступите.

– Оставьте все там, потому что в дом вы точно не пройдете.

Выворачиваю из-за угла, готовая наброситься на Эноха и Нэша за то, что они кричат на ребят. И замираю, когда у двери оказываются не мои Избранные, а Айдин. Он стоит посреди горы коробок, и стоит ему только заметить меня, как становится очевидно, что он больше не слушает ничего из того, что говорят ему Энох и Нэш. Скрещиваю руки на груди, и мы пристально смотрим друг на друга.

– Я принес твои вещи.

– Вижу. Вопрос в том, почему ты еще здесь.

Айдин вздрагивает, как будто мои слова физически ранят его, и я изо всех сил стараюсь задавить ту часть меня, которой становится от этого плохо. Я знала, что Лахлан ненавидит меня, а Сильва не доверяет. Киган скорее был поглощен тем, чтобы во что бы то ни стало поддержать Лахлана, вместо того чтобы составить собственное мнение обо мне, а Эврин относился ко мне хорошо, но по большей части был равнодушен к моему присутствию.

Айдин же был тем, чье присутствие помогало мне переносить их. Он был тем, кто давал мне надежду. Тем, из-за кого я думала, что, быть может, однажды и остальные начнут относиться ко мне иначе. Он был моим другом – по крайней мере, я думала, что он может им стать. Но сейчас, когда я стою здесь и смотрю на этого рыжего гиганта, единственная мысль в моей голове – это… лжец.

– Я не уйду, пока ты не поговоришь со мной, – говорит Айдин.

– Ну, тогда не стесняйся стоять здесь всю оставшуюся жизнь.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, одновременно пытаясь обуздать нестабильные эмоции, захватившие меня, когда я его увидела.

– Винна, мне жаль!

Громкий возглас Айдина многократно усиливает боль, что слышится в его словах и голосе. Возможно, из-за моей скорби или же из-за стресса, который принес мне этот дерьмовый день, что-то во мне ломается и я несусь в его сторону.

– Еще бы тебе, твою мать, не было жаль! Ты притворялся моим другом. Ты знал, через что я прошла. Ты знал это, потому что я открылась тебе, позволила увидеть себя настоящую, но тебе было мало. Ты раз за разом отступал в сторону и молча позволял им высасывать из меня всю кровь. Ты гребаный трус и лжец. Тебе не просто должно быть жаль. Тебе должно быть чертовски стыдно.

Я яростно вытираю стекающие по лицу сердитые слезы. Энох и его ковен стоят у двери, не давая Айдину войти. Они молча наблюдают за нашим разговором, не отрывая глаз от пола, пока я выплескиваю боль и ярость на стоящего рядом Айдина. Меня бесит, что меня эмоционально распирает на глазах очередных людей, которым я, скорее всего, не могу доверять.

– Я ушел из ковена. Попросил, чтобы меня перевели. И Эврин тоже.

Из всего, что, как мне казалось, Айдин может сказать, вот этого я не предвидела. Твою мать… Айдин смотрит на меня с болью и мольбой в глазах. Я бегу от натиска вопросов, что вижу в них, и отвожу взгляд, зарываясь пальцами в волосы. Натягиваю пряди, словно пытаясь за что-то ухватиться и немного заземлиться, и внезапно ощущаю предельную опустошенность. Закрываю глаза и прерывисто вздыхаю. По моим щекам все еще текут слезы, которые я не смогла бы остановить, даже если б попыталась.

– Чего ты хочешь, Айдин?

С моих губ срывается глухой вопрос, и я открываю глаза и смотрю на него. Он переносит вес своего тела с одной ноги на другую, и мы встречаемся взглядами, пытаемся друг друга прочесть, предугадать, что из всего этого выйдет.

– Ты была права: я бросил тебя под грузом боли Лахлана. Я позволил сомнениям и прошлому замарать мое собственное впечатление о тебе. Я знаю, что подвел тебя.