Та в ответ тихо засмеялась:

— Первым делом, милорд, я продам свои драгоценности.

— Будем считать, что вы тоже пошутили, Данни. Но я честно признаюсь, что не нахожу в этом деле ничего забавного.

— Я понимаю, милорд, — проговорила Даниэль, опустив глаза.

— Возмутительно, — беззлобно проворчал Линтон. — Конечно, Данни, вы можете поступать, как найдете нужным, но все же не переходите границ разумного в своей филантропической деятельности. Решено?

— Решено, — эхом откликнулась Даниэль и лучезарно улыбнулась мужу. — Я все очень аккуратно записываю, Джастин. Не хотите посмотреть?

Она подошла к столу, выдвинула один из ящиков и извлекла из его дальнего угла лист бумаги, сплошь испещренный цифрами. Джастин внимательно изучил записи, и лицо его расплылось в довольной улыбке: итоговая сумма расходов Даниэль не превышала размеров проигрышей, которые многие увлекающиеся фараоном ветреные жены позволяли себе каждый вечер. Вдруг Джастин неожиданно резко спросил:

— Даниэль, а вы доверяете д'Эврону? Ведь, насколько я понимаю, он часто действует от вашего имени.

Даниэль вспыхнула от возмущения:

— Вы считаете меня совсем безмозглой дурой, сэр? Неужели я предоставила бы этому человеку карт-бланш в пользовании вашими деньгами, если бы ему не доверяла?

— Нет, конечно, нет! Извините меня, Даниэль. Я вовсе не хотел поставить под сомнение честность шевалье или ваше умение разбираться в людях. Хорошо. Будем считать этот разговор законченным. По крайней мере, на сегодня. Но прошу вас информировать меня о том, как идут дела, в той мере, какую сочтете необходимой.

— Хорошо. И еще одна проблема. Среди этих эмигрантов есть семья Дюкло. О ней мне также рассказал шевалье д'Эврон. Я хотела бы объяснить вам, милорд, как именно собираюсь им помогать…

Даниэль не спала почти всю ночь, терзаясь чувством вины: впервые она солгала Джастину. Попытки успокоить свою совесть тем, что это был не прямой обман, а просто умолчание о некоторых деталях, успеха не имели. Факт оставался фактом: Даниэль намеренно сказала мужу полуправду и сделала это для того, чтобы иметь возможность участвовать в работе группы д'Эврона, а также устранить подозрения Джастина в отношении остальных ее дел.

Линтон же спал безмятежным сном рядом с супругой, положив руку на ее обнаженное бедро. Когда же он проснулся, то обнаружил, что Даниэль все еще спит, причем очень крепко. Джастин осторожно сполз с кровати, прикрыл одеялом плечи жены и долго всматривался в ее почему-то нахмуренное лицо. Видимо, даже во сне Даниэль не отпускало чувство внутреннего напряжения, о чем говорила тоненькая морщинка между густыми бровями. Такое выражение лица часто бывало у нее в Париже, когда она изображала из себя уличного забияку. Линтон подумал, что, возможно, горестное положение соотечественников пробудило в Даниэль трагические воспоминания из собственной жизни. Если это так, то все его попытки оградить жену от страшных дум о прошлом пропали даром. Но ведь есть пределы возможностей для человека, который задался целью вылечить другого. Многое зависит от «пациента», а в том, что Даниэль всегда умела крепко держать в руках свою судьбу, сомневаться не приходилось. Об этом говорила вся ее прошлая жизнь — сорванца и бездомного бродяги с живым, как ртуть, темпераментом и дерзким, порой даже злым языком.

Прошло еще около двух недель. Как-то раз филантропическая деятельность привела Даниэль на еще одну узкую и грязную улицу, но уже в другом конце города. На этот раз графиня ехала не в экипаже шевалье, а гордо плыла одна, сидя в кресле на носилках. Около Флит-Маркет она приказала носильщикам остановиться и сошла на землю.

Даниэль уже не в первый раз совершала подобные экскурсии без сопровождения д'Эврона, поэтому без малейшего колебания направилась к почерневшему от грязи и копоти дому, где, по ее сведениям, жила очередная эмигрантская семья. Повернув дверную ручку, Даниэль вошла в темную прихожую.

Из-за левой двери доносились приглушенные голоса.

Графиня решительно открыла ее и вошла.

Это была маленькая, очень холодная комната, в которую через единственное, покрытое толстым слоем грязи окно с трудом пробивался дневной свет. Кроме того, в углу мерцала полузаплывшая свеча. Сидевшие за длинным столом девочки-подростки что-то делали. Их руки напоминали тоненькие палочки, там и здесь просвечивавшие сквозь рваные рукава. Ни одна из них не подняла головы и даже не взглянула на вошедшую в комнату даму. Причина отсутствия у детей всякого интереса к происходящему стала для Даниэль понятной, как только она посмотрела в дальний угол. Там, на старом стуле, сидело существо, лишь отдаленно напоминавшее женщину. Каждая ее покрытая огромными коричневыми веснушками рука была толщиной с древесный ствол, одежда — если это можно было так назвать — состояла из бесформенного, серого от грязи тряпья, голову покрывала засаленная косынка, из-под которой выбивались грязные, свалявшиеся седые космы.

— Что вам угодно? — прохрипела женщина, с трудом преодолевая одышку. Даниэль в лицо повеяло таким запахом винного перегара, что она невольно отступила на шаг к двери.

— Почему вы разрешаете детям работать в темноте, — властным тоном начала Даниэль. — Вы хотите, чтобы они совсем ослепли?!

Миссис Бамбри — так звали женщину — опешила от столь неожиданной атаки. Нижняя ее губа отвисла, а усыпанные мелкими коричневыми крапинками глаза уставились на незваную гостью: ей еще никто и никогда не делал подобных выговоров. И уж конечно, миссис Бамбри не ожидала их услышать от молодой знатной дамы, неведомо откуда объявившейся в ее вертепе. Впрочем, ей еще не доводилось встречаться со сливками лондонского общества. Сидевшие за столом девочки занимались изготовлением предметов дамского туалета, а именно, нижнего белья для высокопоставленных леди. Бамбри имела дело лишь с агентом, дававшим ей заказы, снабжавшим материалом и торговавшимся по поводу цен.

За столом прошел легкий смешок. Рука миссис Бамбри мгновенно взметнулась вверх, и сидевшая с краю девочка оказалась на полу вместе со своей табуреткой. Даниэль стоило большого труда сдержаться и не кинуться на защиту несчастных детей. Но этого нельзя было делать: как только «знатная дама» уйдет, здесь начнется самая настоящая расправа.

— У вас есть официальный договор с этой девочкой?

— С Эстеллой Ланчон? А вам какое дело?

— Такое, что я хочу его расторгнуть. И прежде чем все эти девочки продолжат работу, нам придется с вами очень серьезно поговорить. Разумеется, не здесь.

Даниэль повернулась и пошла к двери, но тут же почувствовала, что кто-то схватил ее за юбку. Обернувшись, Даниэль увидела перед собой миссис Бамбри; лицо старой ведьмы выражало полную растерянность. Графиня брезгливо посмотрела на эту омерзительную тварь:

— Здесь есть еще какая-нибудь комната или чулан, где мы могли бы поговорить наедине? Пусть там будет так же грязно. Меня это уже не смущает.

Мадам Бамбри, давно свыкшаяся с грязью и следившая только за чистотой рук девочек, растерянно огляделась по сторонам. Казалось, она только теперь заметила, что комната мало чем отличается от самого запущенного свинарника. Бросив злобный взгляд на молодую, элегантно одетую даму, стоявшую посреди этой несусветной грязи, Бамбри кивнула в сторону маленькой двери, почти затерявшейся среди сваленных в кучу и покрытых толстым слоем пыли обломков старой мебели.

— Вон там.

Они вошли в малюсенькую темную комнатушку, и хозяйка подвинула графине полуразвалившееся кресло, от которого во все стороны расплылось густое облако пыли. Даниэль сморщилась и осталась стоять.

— У вас есть договор с Эстеллой, мадам? — повторила она.

— Есть. Сроком на три года.

— Тем не менее, мадам, я приехала, чтобы расторгнуть его уже сейчас. О цене мы договоримся.

Глаза Бамбри забегали. В голове у нее мелькнула мысль, что за приличную цену от услуг Эстеллы можно было бы и отказаться. Желающих получить работу кругом было хоть отбавляй. Пусть и не таких искусных, как Эстелла, но ведь научить можно кого угодно.