Графине Линтон сейчас было двадцать два года. Последние тяжелые пять лет, казалось, никак на ней не отразились: все то же личико в форме сердца, те же полные любопытства глаза.

— О чем вы думаете, любимый? — спросила она мужа.

— Вспоминаю прошедшие годы. И еще размышляю о том, как мало вы изменились со дня нашей первой встречи. Мой милый сорванец!

— С вашей стороны нехорошо так говорить, милорд. Ведь теперь я солидная матрона с двумя детьми.

Джастин вздрогнул:

— Обещайте мне никогда не превращаться в матрону. Вы можете быть солидной и уважаемой, но только не матроной!

— Не думаю, что в будущем нам предстоят еще какие-нибудь приключения, подобные тем, что мы успели пережить. Но знаете, Джастин, я по ним скучаю!

Линтон посмотрел на жену и рассмеялся:

— Вот видите, как вам еще далеко до настоящей солидности! — И, помолчав, прибавил: — С сожалением должен вам сообщить, что с меня уже довольно всяких приключений. И если вы не забыли, что мы договорились всюду ездить только вдвоем, то и вам придется от них отказаться.

— Вы правы, — уныло ответила Даниэль. — Как прикажете…

— Черт побери, любовь моя! — воскликнул Линтон, забыв на мгновение про детей. — Я, наверное, никогда не научусь вас понимать!

Но эти слова были сказаны таким ласковым тоном. И лицо графа выражало безоблачное счастье. По поцелую, которым тут же одарила мужа Даниэль, Джастин понял, что жена испытывает такие же чувства…

В те же августовские дни, когда в Англии наслаждались теплым солнцем и своим счастьем обитатели Мервенуэя, пришло радостное сообщение из Франции. Заседавшее в израненном и уставшем от крови Париже Национальное собрание призвало к прекращению террора и провозгласило всеобщее Равенство и Братство. Это был призыв из самой глубины сердца Франции. Призыв, с которого началась Великая французская революция.