– У вас губы совсем синие.

Ничего удивительного, учитывая, сколько крови я потеряла. При чахотке больные только отхаркивают кровь и уж точно не в тех количествах, что я.

Это всё очень странно и неправильно. И это кажется настолько неестественным, что невольно снова вспоминаю романы о вампирах.

Некоторое время мы с Давыдовым молча пили горячий чай, как говорила Маруся, «с таком», то есть без ничего. Принести баранки и шоколад или хотя бы сахар Давыдов не догадался. Удивительно, что он всё делает сам.

– Это потому, что я подозреваемая? – поинтересовалась я, не ожидая, что он ответит.

– Что вы имеете в виду?

– Вы сами приносите еду, вместо того чтобы позвать Соню. Наверное, чтобы она не передавала мне письма?

Он выгнул бровь и неожиданно улыбнулся уголком губ, кивая на книжную полку над кроватью. Там книг совсем мало, только те, что я смогла приобрести на карманные деньги.

– Это вы из своих романов взяли?

– Что? – тут уже я не поняла, к чему он клонит.

– Про передачу писем… наверное, ещё в ваших фантазиях служанка должна пронести напильник и револьвер, чтобы организовать побег. Или собираетесь совершить подкоп чайной ложечкой? – Он наклонился чуть вперёд, заглядывая мне в глаза. – А ну-ка, отдайте ложку.

Непонятно, зачем он её вообще положил, если забыл про сахар.

На самом деле, шутка показалась смешной, но я презрительно фыркнула чисто ради приличия, чтобы он не зазнавался и ни в коем случае не принял улыбку за знак симпатии.

– Ничего подобного я не подумала. Но вы не пускаете ко мне крепостных, это странно.

– Крепостных в усадьбе не осталось.

– Как так? Вы всех прогнали?

Он посмотрел на меня с некоторым то ли подозрением, то ли недоверием, я так и не разобрала, но не ответил и продолжил пить чай.

Стоит отметить, что пусть чай и пустой, а заварен хорошо. Давыдов явно порылся в запасах, ещё летом и осенью заготовленных Марусей, потому что положил в чайник шиповник. Помню, как мы собирали его вместе. День стоял тёплый, солнечный. Ещё ничего не случилось. Ещё всё было хорошо.

Наверное, эгоистично так рассуждать. Пусть я не знала ничего, но, пока мы с Марусей собирали шиповник и цветы, отец и граф в то же время убивали и мучили крепостных в своей лаборатории. Зло всегда находилось где-то поблизости, пусть я его и не замечала. Но теперь, когда зло вырвалось на свободу и разрушило наши жизни, мне вдруг отчаянно захотелось ослепнуть, лишь бы всё стало как прежде.

– Вы читаете только такие книжки? – спросил Давыдов.

– Какие?

– Про любовь и приключения.

Если судить по тому, что стоит на полке, можно и вправду принять меня за крайне несерьёзную девицу, у которой в голове сплошной розовый туман. Но дело в том, что в библиотеке графа можно найти литературу на любой вкус, кроме современной развлекательной. Её Ферзен как раз не уважает, называет глупой и вульгарной, а потому не покупает. Так что я трачу карманные деньги на, признаю, весьма… сомнительную литературу про девушек в беде, запертых, совсем как я, в замке, или про вампиров, оборотней и настоящую любовь. Но я же их только читаю, а не пишу! Это только для развлечения и ничего не говорит о моих умственных способностях. Вот к авторам, которые создают такие истории, даже у меня порой возникают вопросы.

– Я много чего читаю. Чаще научную литературу, которую советует папа.

– О, а вы читали популярный ныне трактат «Кровожадный лойтурец истязает крепостных и ставит на них опыты, пытаясь изобрести сверхчеловека»?

Я едва не пролила на себя кипяток.

Увы, но на этот раз выдержка моя сдала. С дребезгом поставив чашку и блюдечко на столик, я скрестила руки, прижимая к себе плед.

– Нет, – голос мой звенел от гнева совсем в тон чашечке и блюдцу. – Ничего такого не читала.

Не знаю, что заставило Давыдова перемениться. Может, он и сам понял, что перегнул палку, потому что голос его резко потеплел и зазвучал куда человечнее, а не так, словно он зачитывал приговор на суде.

– Я не понимаю вас, Клара, – произнёс он задумчиво, тоже отставив чашку на столик. – Вы же сами прислали дневник Михаила Белорецкого профессору Афанасьеву. Это вы просили его позвать сыскарей. Так почему теперь не желаете с нами говорить?

– Я…

Мне и себе-то это было тяжело объяснить, куда уж другому человеку.

– Я написала всё, что знаю в том письме. Что… что мой отец и граф, кажется, ставят опыты над людьми. И что Мишель пытался их разоблачить, после чего пропал. Все доказательства, что у меня были, я передала Афанасьеву. Я же сама… я…

– Вы всего лишь девушка, которую бросил собственный отец, – кивнул Давыдов. – И которая боится мышей.

Он снова взял чашку.

– Допивайте чай и ложитесь спать. Постарайтесь сегодня хорошенько отдохнуть. Завтра будет тяжёлый день.

– Станете меня пытать?

Он скосил на меня глаза и улыбнулся, покачивая головой.

– Допрашивать, господица Клара, я буду вас допрашивать, а не пытать. Честное слово, эти ваши романы. – Он фыркнул от смеха, опуская взгляд. – Точно не стал бы советовать их своим сёстрам.

– У вас есть сёстры? – не знаю, зачем спросила об этом. Мне на самом деле нет никакого дела до господина Бобра и его сестёр. Уверена, это чванливые высокомерные и крайне вредные девицы с ужасными манерами и маленькими злобными глазками.

– Да. Две. Младшая из них как раз вашего возраста.

– Вы с ними дружны? – пришлось поддержать беседу чисто из приличия.

– В детстве мы много играли вместе, хотя не с Лизой, это как раз младшая. Она была совсем крохой, когда я уехал в училище.

– Училище?

– Военное Императорское.

– Ну конечно, – кивнула я, поджимая губы.

– Что, «конечно»?

– Конечно же вы закончили военное училище. Это очевидно.

– Вы тоже своего рода сыскарь? – произнёс он с такой интонацией, что её можно было принять почти за шутливую. – Собираете информацию о других? По деталям одежды, привычкам, манере говорить и двигаться можете составить портрет человека?

И кто из нас перечитал приключенческих романов? Судя по всему, господин Бобёр большой поклонник детективов.

– Всё проще. Гадаю на кофейной гуще. Мы же в Великолесье. Тут люди дикие и суеверные.

– Ха, – неожиданно засмеялся он. – А это хорошо.

– Что? – От его реакции я растерялась, не понимая, как вообще общаться с этим странным человеком.

– Вы умеете язвить. Не ожидал такого от книжного червя. Видимо, что-то из ваших романов о разбойниках?

– О сумасшедших учёных, которые препарируют назойливых невоспитанных сыскарей и пришивают их головы собакам.

– В гробу я видел такие романы.

– Вот-вот, – только и сказала я, допивая чая. – Благодарю вас за беседу, господин Давыдов. Мне намного лучше.

Он ушёл почти на миролюбивой ноте, пожелав добрых снов. Как же хочется и вправду снова видеть мирные сновидения, в которых нет места крови и страху.

Как хочется верить, что всё снова станет хорошо. Уйдёт моя болезнь. Вернётся папа. Найдётся Мишель.

Прежде никогда не ощущала себя одинокой. У меня всегда были книги и мечты. Когда мне хотелось с кем-то поговорить, я шла к отцу или Марусе. Когда желала поиграть, то заходила в гости к Николя.

Но на самом деле я всегда ощущала себя свободной и счастливой, находясь сама с собой, ни в ком не нуждаясь. Люди же существа вольные. Мы не можем ни в ком нуждаться и никому принадлежать.

И только теперь, оставшись совсем одна, я ощущаю тянущую пустую необходимость в чужой близости.

Потому что я впервые узнала, что такое настоящее одиночество. И что такое – нуждаться в ком-то.

Мне так одиноко. Пусть он вернётся. Пусть он вернётся.

Пожалуйста, не оставляй меня, не оставляй. Я здесь совсем одна.

Всё на свете готова отдаться, душу бесам готова продать, лишь бы он вернулся.

Скрежещут. Пищат. Они повсюду. Их глаза горят огнём и кровью.