Кирза пропал за одно неуловимое мгновение.

Батон и Калач продолжали слушать Кирзу, но смотрели уже не на него, а на лакированную красно-бордовую дверь, которую тот заслонял, прижимаясь к ней, и видели на ней лишь мутные разводы от пота и жира с его ладоней.

Кирзы как будто никогда не было.

– Куда, куда он делся? – закричал Калач, бросаясь к двери и шаря по ней рукой, и открывая её, и выглядывая в пустой коридор. – Кирза, ты куда пропал? Как это? Как такое может быть? Уж не обглючен ли я, а, Батон? Мы ничего с тобой не?

Батон схватился за живот и скрючился – у него вдруг разом перевернулись все кишки от непостижимой пропажи Кирзы. Он сложился пополам и застонал.

– Изв-вини! – просипел Батон и кинулся в уборную.

– Да что же это такое, – проговорил Калач, садясь на кровать. – Батон, потише ты там! – прокричал он в закрытую дверь, за которой Батон бушевал столь безобразно, что Калач поморщился.

Чтобы не слышать Батона, Калач поднялся и вышел из комнаты.

– Калач, что мне делать? – спросил Кирза из темноты противоположного конца коридора.

Калач вздрогнул и всмотрелся. На фоне едва светящегося, слегка заиндевевшего окна, Кирза был чёрной фигурой.

– Что ты?..

Калач не успел договорить. Кирза пропал.

– Что, чёрт побери, происходит?

Он пошёл туда, где был Кирза.

– Здравствуйте! – раздался сзади мягкий мужской голос.

Калач резко обернулся.

Мужчина лет сорока, с секунду постояв на лестничной площадке, направился к комнате, которая была сразу же за той, откуда вышел Калач и где уже притих Батон.

– Вы кто?

Нет ответа.

Калач бросился за мужиком, прошедшим в неосвещённую комнату.

Калач распахнул дверь, нащупал выключатель, зажёг верхний свет – комната была пуста.

– Да что же это? Какие-то кошки-мышки… прятки, будь они не ладны… дурные шуточки.

– Помоги мне, Калач. – Кирза стоял за его спиной, в проёме двери. – Я не знаю, как мне выпутаться. Я не хочу здесь оставаться. Придумай что-нибудь. Ты у нас башковитый. Ты сможешь. Здесь какая-то временная или пространственная ловушка. Я мечусь, скитаюсь меж двух миров. Я проваливаюсь в мир, где царствует осень. Я наслаждаюсь её красотой, но потом листва облетает, мир тускнеет, и тогда наваливается тоска, и мучают воспоминания. Ты же знаешь, что мне есть, что вспомнить… и лучше бы этого не вспоминать. Мне плохо там, Калач. Я хочу назад. Помо…

Кирза исчез.

Был и нету. Враз. Был человек и – пустота, а за ней – стена.

– Какие-то адские штучки… проделки дьявола… ужастики, чест слово… – бормотал Калач, выходя в коридор. – Кирза, – позвал он, чтобы спросить, – ты в аду?

– Нет.

Кирза был в комнате, из которой вышел Калач.

– Это мир вечной осени. Мир уединения и тоски. Мир спокойствия и мудрости. Умиротворения, которое не достижимо, если ты не пройдёшь испытания воспоминаниями и всем, что тебя мучило при настоящей жизни. В нём по-своему хорошо. Но путь долог. Я не вынесу этой муки! Если же ты страшишься испытания, если ты его не выносишь, то ты возвращаешься назад, в самое начало осени, и начинаешь путь сначала. Это кошмар, сулящий мирную сказку. Но достичь её трудно. Почему, – спросил Кирза, – почему в этом доме больше нет людей? Раньше здесь было полно людей. Это же гостиница. Она стоит при дороге. Здесь останавливаются проезжающие. Где все? Правда, когда здесь были люди, они пугали меня, и я возвращался где-нибудь рядом, на улице. А на улице сейчас всё та же тоска, что и там, в тот момент, когда тобой овладевают самые мучительные мысли. Они сжимают душу холодными щипцами и давят невыносимой тоскливой мукой. И ты бежишь от неё… от муки этой. Теперь я всякий раз попадаю в дом. Внутрь дома. В «Кольчугу». Здесь лучше, но это ловушка, клетка. Я встречал здесь нескольких таких же горемык, как я. Но мы никак не можем поговорить. Мы постоянно пропадаем. А там мы одиноки. Там каждый бродит сам по себе, никого не бывает рядом. Но там тебя мучают совсем другие вопросы. Там будешь говорить совсем о другом. Опять! Опять ветер, озноб… кто-то идёт…

Кирза протянул руку, указывая за спину Калача, и пропал.

На Калача сзади повеяло холодком. Он ощутил приятную свежесть ранней осени и услышал до боли знакомый шелест.

По его ногам потянулись почерневшие листья дуба.

Калач брезгливо отпрыгнул и, ища незваного гостя, нервно вздёрнул голову.

Батон стоял в освещённой комнате, затягивал на штанах ремень и глядел на него с довольной миной на потном лице. Он деловито спросил:

– Чего тут? Где Кирза? Куда он подевался? Ты его нашёл?

Батон оправил одежду, приблизился к Калачу и поразился: его друг был бледно-синим и весь в пупырышках, и его трясло.

– Тебе что, – спросил Батон, – тоже, как и мне минутой назад, холодно? Может, ты тоже занемог животом? Тут в каждой комнате свой туалет. А в мой пока лучше не ходи. Иди, облегчись. Разом согреешься и станет радостней. Не пожалеешь.

– Идиот! – крикнул Калач. – Здесь творится сущая чертовщина, а ты! Кирза находится в каком-то предбаннике ада! Понял? Попадаешь туда, когда чувствуешь твой, ядрён батон, холод или когда натыкаешься на того, кто оттуда пришёл, или что-то в этом роде. Нам лучше отсюда убираться, пока мы сами ни того! Понял? Понял, довольный урод? Нагадил и веселится. Какого тебе будет, когда тебя утащат в ад? Уж там ты этого добра нахлебаешься вдоволь.

– Ты чо? – Батон посуровел. – С катушек двинулся? Какая собака тебя укусила? Меня не было всего пару минут. Когда успел свихнуться? Фильмов ужасов ты, вроде, давно не смотрел. Да и не творили мы ничего такого особого тоже давно. Чего на тебя накатило? Что тебя гложет, Калач? Ты чем-то недоволен? Я что-то не так…

– Всем я доволен! Валим отсюда!

– Как скажешь. Как скажешь, друг. Мне что? Мне всё равно. Только вот…

– Что?

– Как же Кирза?

– Хрен с ним! Пусть сам выкручивается.

– Э, брат! Мы, вроде как, не бросаем товарища в беде, или как?

– Пошли отсюда. Потом будешь мозгой крутить.

– Потом? Это можно. Почему не потом? Потом, значит, потом. А потом хоть потоп, да?

– Заткнись!

Они спускались по лестнице, когда их окликнул Кирза:

– Вы куда? А как же я? Батон, Калач! Вы не оставите меня. Тоска. Она гложет, разрывает меня. Идите сюда. Помогите. Не оставляйте меня. Я этого не прощу. Я буду являться вам в кошмарах, а потом приду воплоти и заберу к себе. Так и знайте. Мы же не бросаем друг друга в беде, разве не так? Хуже предательства, может быть только наказание за предательство. Вспомните наш уговор.

– Кирза, – сказал Калач, – ты потерпи. Ещё чуток потерпи. Мы выйдем на улицу, подышим воздухом и всё спокойно обмозгуем. Хорошо? Мы никуда не уходим. Мы не оставляем тебя. Мы что-нибудь придумаем.

– Да, – сказал Батон.

На кухне зажёгся свет.

От неожиданности Батон с Калачом аж присели.

Кирза смотрел на них сверху, с лестничной площадки и молчал.

Послышался шёпот, затем – шаги.

Калач с Батоном подумали о нагрянувшей полиции и запаниковали. Они подались назад, чтобы укрыться в комнатах. Но Кирза всё стоял, нависая над ними. И они не посмели сдвинуть его с места, освобождая себе путь.

– Что будем делать? – прошептал Батон в ухо Калачу, пугливо косясь на Кирзу.

– Давай выйдем навстречу как ни в чём не бывало. Если это полиция, то скажем, что увидели свет, и потому вошли, думая, что здесь грабители, но никого не нашли. На стоянке были люди – они подтвердят, что свет был перед тем, как мы оставили машину.

Батон кивнул, соглашаясь.

Они деловито потрусили, громко стуча ботинками по ступеням.

На кухне было пять человек: Чвакошвили, который нервозно проверял, всё ли цело на кухне и в хозяйской комнатёнке, Егор с Кокошкиным, поджидающие его, вооружившись длинными кухонными ножами, и Сёма с Лёшей, жмущиеся друг к другу за их спинами.

– Здорово, мужики! – бодро сказал Калач. – О, да я гляжу, всё знакомые лица!