Ребята разом обернулись и уставились на Борьку.
Тот перепугался, засуетился и принялся расставлять-поправлять то, что жена успела выставить на стол.
Ещё не было одиннадцати, когда ребята въехали в Ростов. Они проехали мимо стадиона, мимо кирпичных пятиэтажек, новых и старых, порой заброшенных, частных домов, обогнули местный Кремль, где за бело-розовыми стенами с бойницами и башнями было огромное множество всевозможных куполов, то ли церквей, то ли аж целых монастырей, и верно были там и княжьи терема да палаты. Вокруг сновал любопытствующий люд, фотографируя и прицениваясь к товару торговцев, расположившихся на жухлой траве-мураве вдоль стен Кремля. Там же беспокоились экскурсоводы, таксисты и зазывалы из ближних магазинов. Ребята остановились у Городского сада и вышли, чтобы размять ноги и спросить у местных, где недорогая гостиница.
Оказалось, что Кирилл утомился от проживания в дали от цивилизации не меньше Риты, и когда они въехали в Ростов, то город настолько ему приглянулся, что Кирилл рьяно запросился остаться. Лёша с Сёмой не возражали. К тому же у Кирилла, в отличие от Сёмы, имелись водительские права.
Добравшись до гостинице и разместив в комнате Риту и Кирилла, Лёша с Сёмой подались в обратный путь, к осиротелой «Кольчуге» и к Борьке Чавкину, умолившего ребят не съезжать, а дать ему задаток всего лишь в двести рублей, и за столь малую сумму иметь возможность в любой момент аж целую неделю пользоваться его с женой жилплощадью. В начале первого Лёша с Сёмой уже были на парковке возле «Кольчуги».
После бурной, но безрезультатной ночи, почистив одежду, отогревшись, поев, Кокошкин завалился на боковую и проспал весь день. А Егор, покемаривший ночью, сидел у окна и смотрел в бинокль.
Через пять часов пассивного и неинтересного наблюдения Егора сморило. Он уснул прямо за столом. Спал он спокойно, ни о чём не заботясь, ни о чём не переживая.
У «Кольчуги» не происходило ничего примечательного, если не считать тех людей, что временами заворачивали к ней, желая перекусить. Чвакошвили, которому Егор всё-таки позвонил, обещал приехать только к вечеру. Сёма же с Лёшей вернулись в первом часу, принимая таким образом от Егора эстафету по наблюдению за объектом, – но Егор об этом уже не знал. Егор спал. Кокошкин спал.
Лишь только стемнело, Кокошкин подскочил на постели. Он в одних трусах и майке устремился к окну и схватил бинокль.
Как только вещи были заброшены в номер и принят душ, Кирилл с Ритой выбежали на улицу – им не терпелось видеть и знать.
Несколько часов они гуляли по городу. Они смотрели во все глаза, грызли облитые топлёным сахаром семечки, ели мороженое, посидели в кафе на улице, подсчитывая снежинки, которые, падая на асфальт, тут же таяли, между делом посетили Княжьи терема, поглазели на церковные древности в музее. На латке у стен Кремля приобрели красивые безделицы от фабрики миниатюрной живописи по эмали «Ростовская финифть». Слушали колокольный звон, с регулярной периодичностью повторявшийся за стенами Кремля. От этих звуков внутри у них всё вибрировало и вроде как очищалось, и просветлялась душа, измождённая тоскою и печалью, истерзанная тягостными мыслями о бытие, что забирались в голову в «Кольчуге», и уходил угарный чад вчерашней пьянки. В эти минуты Рите и Кириллу настолько светло и радостно смотрелось на серый мир, что в какой-то миг подумалось им, что сама природа прониклась их настроением – взыграла природа блеском, показав людям, уж было позабытое всеми великое небесное светило. За две недели это был первый раз, когда Рита с Кириллом увидели солнце.
Они радовались, радовались, как дети.
Они прыгали, бегали, кричали, смеялись. Кирилл подхватывал Риту на руки и кружил её, кружил, кружил…
А колокольный звон снова плыл над городом. И озеро Неро, никак не замерзающее, с наползающими на берег бурунами, поднятыми холодным ветром близкого декабря, разбрасывало снопы искрящихся брызг. И Кирилл, в пылу безудержного веселья, поцеловал Риту в губы. Поцеловал по-настоящему – жарко, страстно, с наслаждением.
…Мир закружился, завертелся…
Они испугались. Они остановились. Они оторвались друг от друга. И в глазах у них застыло недоверчивое замешательство – это страх смешался… с желанием.
Как же они не додумались до этого раньше? Им же хорошо вместе! Они молоды. Они всегда рядом. Они во всех жизненных напастях подставляют друг другу плечо. Они симпатичные ребята! Они одиноки. Они нуждаются в близости. В конце концов, им просто нужен секс.
Рита улыбнулась. А Кирилл, чтобы скрыть своё смущение, не нашёл ничего лучшего, чем ещё один продолжительный и горячий поцелуй.
Они поспешили в гостиницу.
Они захлопнули дверь и заперли замок.
Они торопливо и пугливо разделись при тусклом свечении торшера. Они боялись проронить хоть слово, которое ненароком испортило бы доверчивое очарование момента.
Они нырнули под одеяло.
Они с опаской касались друг друга, исследуя постороннее обнажённое тело, привыкая, пробуя на вкус, на приемлемость, на качество.
Был вечер, было темно за окнами, приближался холодный декабрь, но двум молодым людям было жарко от тесных объятий.
Кирилл и Рита стали любовниками.
У них впереди была вся ночь, – жизнь перед ними стлалась махровым ковром, которым они оборачивались, как банным полотенцем. Только – это ковёр, на котором можно сидеть, спать, есть и танцевать или предаться вожделению.
Всё былое сгинуло, как не бывало. Только эта ночь и близость влажных тел, созданных вроде как из ничего, оставались на протяжении быстротечных, но вечных часов.
Пока Кокошкин собирался-одевался и разбирался с Егором: стоит ли тому тоже отправляться в ночь к «Кольчуге», – к тоскующим на стоянке Лёше и Сёме присоединились Калач с Батоном. Они тихонько подъехали и встали в другом конце площадки от единственного на ней автомобиля. Всё время после разборок с ночным дежурным «Кольчуги», они провели в обществе пацанов, бывших при пропаже Кирзы.
Поначалу Калач и Батон восприняли столкновение с каким-то там Егором Жулиным, как должное, как справедливый, честный бой, в котором они оказались слабее или менее подготовленными. Потому, исчерпав идеи о дальнейших самостоятельных поисках пропавшего товарища, они не придумали ничего лучшего, чем ещё раз потолковать с пацанами, косвенно виноватыми в пропаже Кирзы. В тот момент, к сожалению или радости, у пацанов шумела пирушка, которая быстро приближалась к апофеозу. Калач с Батоном сразу же были приглашены за общий стол, накрытый на съёмной роскошной даче за бетонным забором. Им были поднесены чарочки с вином и кусманы поросёнка, кувыркающегося на вертеле. Калач с Батоном захмелели, расслабились и рассказали о своих поисках Кирзы, о визите в придорожную забегаловку-ночлежку и… проговорились о ночном стороже Егоре – это был промах. Все ужаснулись. А потом подняли их на смех и начали подначивать на доблестный ратный подвиг во имя спасения пацанской чести. При этом из-за стола их не отпускали – сворачивать веселье никто не собирался. Банкет продолжался. На очереди были девочки! И Калач с Батоном, облизнув губы, жирные от свинины, раскрасневшиеся, более обычного заинтересовались процессом, движущимся в правильном направлении. Как только подвезли девочек, и те обжились, вальяжно прохаживаясь мимо ржущих и ухмыляющихся пацанов, Калач с Батоном отловили себе по завидному экземпляру. Усадив краль на колени, они принялись тискать и лапать их, отпуская непристойные шуточки. Гулянка продолжалась. Раны, нанесённые Егором, перестали ныть и на время забылись.
Как известно, всё хорошее рано или поздно заканчивается. Веселье, устроенное новыми товарищами Калача и Батона, не было исключением из этого правила. Народ незаметно рассасывался, разъезжаясь по своим норам. Иные же оставались, лёжа или валяясь, где ни попадя – спали беспробудным сном, отравляя алкогольными парами свежий воздух близкой зимы, заползающий в приоткрытые окна. Никому уже не было никакого дела до нужд Калача и Батона, всем было по фигу. Поэтому Калач с Батоном, оставив изрядно поредевшую приятную компанию, поспешили спасать пацанскую честь самостоятельно. Ведь даже страшно помыслить, что случится в противном случаи, когда вся шатия-братия очухается и вспомнит о позоре бравых братков в длиннополых велюровых пальто.
