Однажды Патэ Тэйкка забрел на лесопилку. Там вовсю шла работа, крутились колеса, стоял шум. От всего этого в его душу проникло какое-то беспокойство. Казалось, времени осталось очень мало и надо спешить. Его никогда не привлекала работа на заводе, где нужно жить по гудку. Здесь человека превратили в мула, который только ждет — ждет обеденного перерыва, конца рабочего дня, получки — и не знает никакой радости труда. Жизнь заводского рабочего похожа на заведенные часы. Они тикают свое время: тик-так, потом останавливаются и взамен их приобретаются новые. Насмотревшись на заводскую жизнь, Патэ Тэйкка почувствовал беспокойство и страх: возьмут и сделают из него такое же колесико. Пожалуй, надо отправляться куда-нибудь, куда глаза глядят.
Бродячего лесоруба тоже можно сравнить с мулом, он тоже рабочий скот, только он пасется на воле и может строить свои планы, у него своя жизнь, свои приключения.
На лесопилке он встретил одного из старых знакомых, бывшего лесоруба. Теперь тот имел постоянную работу и даже женился. Он с какой-то затаенной гордостью пригласил Патэ Тэйкку к себе — гляди, мол, чего я добился: квартира, мебель, граммофон, жена, двое полненьких то смеющихся, то плачущих детишек. Он казался довольным жизнью.
— Вот так я теперь живу и не жалею, что женился. Когда у человека есть семья, он словно к чему-то привязан и знает, для чего живет…
«Привязан, — мелькнуло у Патэ Тэйкки. — Ну, да — на якоре». А он не хочет быть на якоре, во всяком случае пока. А то сядешь на якорь — и все. И вряд ли заставишь себя поверить, что это и есть настоящая жизнь. Может быть, так и будешь влачить свое существование, постоянно думая, что жизнь не здесь, а где-то далеко…
Вскоре Патэ Тэйкка отправился с начальником Пасо осматривать лес, подлежащий вырубке.
В НАЧАЛЬНИКАХ
Стоял морозный зимний вечер. Небо было усыпано звездами, а северную половину его охватывало полярное сияние. Сполохи переливались, покачивались, словно гигантский зеленоватый занавес.
Патэ Тэйкка проводил инспектора компании в свою комнату.
…Итак Патэ Тэйкка делал успехи. Он снимал уже отдельную комнатку и был начальником лесоучастка в Кайранкюля.
Сегодня утром его позвали в кооператив к телефону. Хриплый голос начальника Пасо донесся словно из подземелья:
— К тебе приедет господин… Как его фамилия? Это не важно. Прими его как следует… Он мало что смыслит, и его поездка не имеет никакого значения. Кто знает, может, он неплохо разбирается в морских и портовых делах, может, он и неплохой специалист по части погрузки… А в наших делах с его замечаниями можно не считаться. Решил, видно, просто прокатиться, делать-то зимой нечего…
И вот из огромного волчьего тулупа вылез господин, полный, румяный, добродушный с виду. Он щеголял в пимах из оленьей шкуры и в красных лапландских гамашах. Потирая руки, пожаловался, что ездить на лошадях старомодно и утомительно. Кучер втащил в горницу его огромный чемодан и ушел в людскую.
В комнате было тепло: в голландке, где еще пылала груда жарких углей, сгорело несметное количество сухих сосновых поленьев. Комнату освещала керосиновая лампа. Постель была взбита и аккуратно застелена белой простыней. На сей раз она предназначалась для гостя. Для Патэ Тэйкки было сооружено временное ложе. Со стен, некогда оклеенных газетами, свисали пожелтевшие обрывки, на которых можно было прочитать новости времен мировой войны. Сохранилось сообщение императорской ставки:
«Противник отброшен…»
Ну и что из того, что отброшен? Царь и царская власть значили теперь не больше, чем прошлогодний снег. Но в тот раз воины царя в кровопролитном бою доблестно отбросили противника.
На столе лежали книги и газеты.
— Почитываете? — спросил обладатель волчьего тулупа и стал перебирать книги.
— Общественно-политические, социалистические… — Он бросил на Патэ Тэйкку быстрый, пытливый взгляд.
— Вы социалист?… По-моему, основатели этого учения чудаковатые люди, кабинетные доктринеры, абсолютно не понимающие жизни…
Патэ Тэйкка оказался несколько в затруднительном положении. Отразится ли как-нибудь на его жизни, что этот обладатель волчьего тулупа увидел на его столе кое-какие книги? Он ответил, что он не социалист. Просто захотелось на досуге узнать, что это такое.
— Неважно, — быстро реагировал гость. — Каких только наук нет в этом мире. Финская пословица гласит, что под небом всему места хватит. Компания не вмешивается ни в чьи частные дела, пока от них нет вреда. Главное — работа. Я лично полагаю, что история идет своим ходом, независимо ни от каких теорий… Кстати, как идут у вас здесь дела?
Патэ Тэйкка доложил обстановку. Потом они сели ужинать, ели оленье жаркое со старых пожелтевших тарелок. Гость о многом расспрашивал и расхваливал езду на оленях…»
Когда подошло время спать, гость пожаловался на жару и открыл вьюшку. Он облачился в спальную пижаму, нарядную, в красную полоску. Патэ Тэйкка снял только сапоги и пиджак.
Под утро Патэ Тэйкка услышал кряхтенье гостя.
— Почему здесь так холодно?
— Не знаю. Может быть, потому, что вы вечером открыли вьюшку. На улице мороз, а стены ветхие.
Гость поднялся, закрыл вьюшку, оделся потеплее и, недовольно кряхтя, снова забрался в постель.
Встали они рано. В комнате было так холодно, что при дыхании изо рта шел пар. Окно за ночь обросло толстым слоем льда. Гость недовольно пробурчал:
— Ну и окно! Почему нет второй рамы?
— Хозяева дома не поставили, а деньги компании надо беречь. Сам я получаю не ахти как много, так что приходится держать тело в холоде.
— Ну и жилье! Я уже схватил такой насморк, что хуже быть не может. Никогда еще я не ночевал в такой халупе, и никогда больше не буду ночевать. И вам не советую. Вы потеряете здесь здоровье.
— Не знаю. Это самое лучшее жилье, в котором я когда-либо жил. Скажем, в бараке на Рункаусёки волосы и рубашка каждую ночь примерзали к полу. Как только ни приходилось изворачиваться, чтобы подняться утром. Рубахи трещали и рвались, их каждый вечер приходилось чинить.
Гость засмеялся.
— Конечно, чуточку преувеличиваете. Ну и, разумеется, много значит привычка. Но все же во всем этом проявляется, как бы это сказать… беспомощность, безалаберность. Например, вот здесь. Здоровье можно сберечь буквально за несколько десятков марок. Вставьте-ка сюда вторую раму за счет компании.
Они растопили печку, приготовили закуску и кофе. Как только рассвело, отправились обходить участки. Сначала зашли на биржу. Обладатель волчьего тулупа долго осматривал штабеля крепежного леса, провел кожаной перчаткой по стволу, потом, сняв перчатку, потрогал замерзшее бревно голыми пальцами.
— А нельзя ли лучше обрабатывать древесину?
— Разумеется, можно, господин начальник! Но это стоило бы денег. А компания ведь работает по принципу — все делать как можно дешевле.
— Значит, окорять лучше нельзя, не повысив издержек?
— По-моему, нет. Тогда пришлось бы тратить на каждое бревно больше времени. А время-деньги и деньги — хлеб.
Больше гость ни о чем не расспрашивал. Они молча направились по тракторной дороге к лесу. Им навстречу шел стальной конь. Лязгая гусеницами и натуженно ревя мотором, он тащил тринадцать огромных возов. Компания как раз испытывала трактора на вывозке.
Патэ Тэйкка и инспектор сошли на обочину дороги. При виде тягача гость приободрился.
— Вот это воз! Вот это кубики! Это тебе не овсяный двигатель. Не какая-то кляча!
— Да. Воз, конечно, не тот. Но зато и цена этого стального коня не та и корм другой нужен и дороги другие. По целине он не попрет…
— Но это же только эксперимент. Конечно, когда будут подведены итоги, станет ясно, насколько это дело рентабельно. И, разумеется, не только на основании одной серии испытаний… А вы, кажется, сомневаетесь в успехе этого новшества. Не считаете ли вы, что тракторы в этом деле вещь невыгодная?
