К воде спускаются многочисленные поселения «татар», которые встретили русского священнослужителя с большим почтением и гостеприимством. С чего бы? Напрашивается предположение, что они тоже христиане. Почему же русский монах не радуется, что встрече с единоверцами? Скорее всего, они христиане другой конфессии, возможно, несториане..
Сеяли на Дону и хлеб. Я уж не говорю об огородничестве и бахчеводстве, кое в Россию пришло с юга, с земель населенных тюрками, тюрко – хазарами и тюрками -казаками. Характерно: сельскохозяйственные работы велись так, как они и в конце ХIХ века велись казаками на обильных землями Урале и в Семиречье. Не сплошь н не регулярно, но Старое Поле пахалось издавна (ниже 1000-го года не спускаемся). «В то время они жали рожь, – писал монах Гильом де Рубрук, проезжавший средний Дон в июле 1253 г. Пшеница не родилась там хорошо, а просо имеют они в большом количестве».
Двести лет спустя венецианец Иосафат Барбаро, долго живший в Азове-Тане рассказывал: «Около февральского новолуния устраивается клич по всей орде. чтобы каждый, желающий сеять, приготовил себе все необходимое, потому что в мартовское новолуние будет происходить сев в таком-то месте, и что в такой-то день такого-то новолуния все отправляются в путь. После чего те, кто намерен сеять сам или поручить сев другим, приготовляются и уговариваются между собой, загружают телеги семенами, приводят нужных им животных и вместе с женами и детьми – или же с частью семьи направляются к назначенному месту, обычно расположенному на расстоянии двух дней пути от того места. где в момент клича о севе стояла орда. Там они пашут, сеют и живут до тех пор, пока не выполнят всего, что хотели сделать. Затем они возвращаются в орду. (Отражение этого общинного совместного действия – сабантуй. Праздник плуга. Праздник первой борозды сохранившийся у поволжских народов Б.А.)
Хан поступает со своей ордой так же как мать, пославшая детей на пpoгулку, и не спускающая с них глаз. Потому он объезжает все посевы сегодня здесь, завтра там, не отдаляясь (от своих -людей) больше, чем на четыре дня пути. Так продолжается, пока хлеба не созреют. Когда же они созреют, то он не передвигается туда со всей ордой, но уходят туда лишь те, кто сеял, и те, кто хочет закупить пшеницу. Едут с телегами, волами и верблюдами и со всем необходимым, как при переезде в свои поместья.
Земли там плодородны и приносят урожаи пшеницы сам-пятьдесят, причем, она высотой равна падуанской пшенице, а урожай проса сам-сто. Иногда получают урожай настолько обильный, что оставляют его в степи».
В отличие от русских запашек в XIII в., окружавших села и города, татарские в XV-м. как явствует из текста, могли находиться в любой точке Старого Поля «на расстоянии двух дней пути от того места, где в момент клича о севе стояла орда. Таким образом, «дикость» Поля заключалась не в его нетронутости плугом, а лишь в отсутствии землепашества стабильного, системно локализованного на российский крестьянский лад». Так, кстати, до 1917 года шла пахота в Уральском войске.
Почему же, впоследствии, казаки все время просили жалования хлебом из Москвы? Из-за войн исчезла запашка, а население значительно увеличилось и сильно переменилось. Казаки стали только охотниками и воинам. Земли не пахали. Подобно своему современнику арабскому путешественнику ибн Батуте, который странствовал по Золотой орде и всех жителей этого государства считал татарами, не заметив ни славян, ни угро-финнов, кои составлял на его пути большинство населения, так и для Пимена все степняки на одно лицо – «татары».
А как же «русские, которые живут по Дону»? Живут, но только у самых истоков. Если поискать на карте, где плыла лодка русского путешественника, то это окажутся самые верховья – Липецкая область, район города Новомосковска то – есть приграничная ( по отношению ко всему «Дикому полю») Россия. Далее, действительно, «Полоса отчуждения», то самое ПОЛЕ, которое разделяло казачьи территории и земли княжеские. Именно сюда ходили казаковать дворяне и охочие воинские люди и из Руси, и с Дона. Ельчане, Волуйчане, Куряне и Белгородцы называли казаков «Заполяне», то есть люди, живущие за ПОЛЕМ. Люди оттуда, из тех краев, кое в отличии от ПОЛЯ ( условно «полосы отчуждения»), они называли Полем Старым или Казачьим Присудом. Это разные территории. Туда уходили артели охотников из русских городов – «ухожаи», и оттуда приходили люди охотиться на нейтральную степную полосу в Поле, и ближе – в города на службу. Когда же Пимен вступил в густонаселенные районы, это и было Старое Поле – земля казаков. Сами казаки считали Старым Полем степи от Яика, включая Волгу ниже Саратова, Нижний и Средний Дон, Причерноморье, Среднее и Нижнее Поднестровье и южные степи до Дуная. То есть земли входившие в состав Ногайского и Крымского ханств, наследовавших распавшийся Золотой Орде, и часть Левобережной Украины, находившийся под властью Польши.
– Ого!
«Ого то, ого»,…но не надо представлять население этих районов по сегодняшнему дню. В XVI столетии московское правительство посылало жалование на Дон на 1000 казаков, а сами казаки исчисляли себя тогда в 6000 тысяч, что дает основание историкам считать это всем казачьим населением Дона, но я смею предположить, что это только воины. А населения, (как и в наши дни, по отношению к армии), по крайней мере, в 10 раз больше, то есть тысяч шестьдесят. Учитывая, что и в конце XIX века, когда здесь проживало более 2 –х миллионов человек, и все равно, степь считалась слабо заселенной, можно смело утверждать, что пять столетий назад можно было проехать все Старое Поле, из конца в конец, ни с кем не столкнуться. Что, однако, не означало, что путник следовал в пустоте, и его маршрут не отслеживался степняками: двигался ли он от Ельца к Азову или от Азова к Воронежу.
Начиная с XIV века, русские профессиональные военные, стали уходить из Руси далеко в степь, оставляя свои семьи и близких в городах. Вот с этого времени, считают историки, и стали появляться «казаки»… Но не в степи, а в русских летописях! Ведь то же самое можно сказать и о других народах, с кем Русь и европейцы столкнулись в ХУ веке впервые, однако, это не означало, что они не существовали и прежде, до этого первого контакта.
Тюркские общины – основа будущего казачества. Именно они, следуя обычаям степняков всех времен, принимали в свои кочевья пришлых, беглых из ясачных полонов, выкупленных полоняников или собственных освобожденных кулов – рабов-пленников, собственный ясак. Поскольку основу их жизни составляло скотоводство, много рабов им не требовалось, ясыря скоро отпускали на волю и принимали в общину. Из все этой мозаики народов, в XV века, в основном тюркских, складывался новый степной этнос. Под влиянием большого числа людей из разных краев и народов, древние тюркские общины стремительно перерождались, превращаясь в новое население степи – казачье. Скоро из разноплеменного кочевого свободного населения, не подчинявшегося ни одному государству, выделяется мощное профессиональное войско, то есть объединение вооруженных людей. Жили они за счет скотоводства, охоты, как и остальное степное, вероятно существовавшее здесь всегда, подчиненное им население, и за счет военной добычи. Так в средневековой степи жили все кочевые или полукочевые народы.
Для защиты кочевий, охраны промыслов, охотничьих угодий и мест рыболовства, степь стала быстро покрываться сетью опорных крепостей-городков. На Низу, где опасность внезапного нападения конных кочевников была больше, они располагались на расстоянии трех километров друг от друга, На Верхнем Дону, где было потише и народу поменьше, – от 10 до 18 километров. В городках стоял постоянный гарнизон, постоянно собирались вооруженные казаки. В основном, бессемейные. Возможно, что в городках существовала та же традиция, что и в Сичи, в них не было женщин и детей.
Но, вообще-то, у казаков семьи были. И наверняка, во время набегов противника, они укрывались в городках. Хотя обычно оставались в кочевьях – станицах, жили на Руси, в Турции, в Польше. С XV века казачьи семьи, постоянно, шли в степь, где их ждали и встречали родные. При малейшей возможности, казаки вывозили свои семьи из северной России на места древних кочевий, в степь, основывая новые городки и станицы. Бессемейные же, «отказаковав» свое в степи, шли в монастыри, которые казаки содержали на свой счет, в России, подальше от боев и набегов кочевников, в тишине и покое. С большим трудом, только после раскола, в конце XVII века, удалось вывести эти монастыри из фактического подчинения казакам, и переподчинить Московской патриархии русской православной церкви.
