У меня пронеслась мысль, вслед всем событиям, произошедшим после моего недавнего пробуждения, я немедленно её озвучил, обращаясь к случайным (вот, мысль такая и была: к случайным ли?) встречным. Хоть я и предполагал, что моё участие в процессах, даже в виде адресных вопросов для облегчения понимания, ни к чему не приведёт. Но, цитатник на все случаи жизни, выдававшийся вместе с основами родного языка, требовал от моей незаконченной мысли внедрения в шаблон, ведь я только и нашёл себя, когда начал игнорировать социальные пазлы.

– А лопаты ваши где? Мы же на поле чудес опаздываем? Или как? – проговорил я, наблюдая, пока приближался к концу фразы, как меняются лица моих собеседников, с приветливых на печальные.

– Лопат у нас нет, – вздохнул и пожал плечами Фучик, – мы же капитан и переводчик, нам ни Йориков откапывать, ни буржуазию зарывать некогда, да и скучно это. А повстречать летом мужчину в жёлтых резиновых сапогах, в фиолетовой шубе и с варежками на резинках на шее – это даже похоже на какую-то примету, скорее всего, добрую, благодаря вашей жизнерадостной цветовой гамме. Вот. Пошли мы, одним словом, пение птиц слушать и азори здесь тихие встречать.

И они ушли, толкаясь на ходу, Колпак задирал голову, видно, что хохотал над словами Стасика, но звуков их речи до меня не долетало, их заместил шум улицы.

Я почувствовал себя кисло, всё-таки инициатива брякнуть обидное исходила от меня, это было не по-моему и вообще, зачем я повёлся на эти загадки духа, навёл тень на плетень. Хотя, ладно, что себя ругать, общаться мне тоже не по душе, собутыльников я никогда не искал, само собой все разрешилось, забыли!

"Касатику пора в магазин", – сказал я сам себе и зашаркал к заклинившей в полуоткрытом (или в полузакрытом, давай, лепи, не заплёл ещё извилины до конца) положении двери. Протиснулся внутрь, зацепился варежкой на резинке за ручку двери, потянул на себя, получил меткую, безболезненную, оплеуху поперек щеки от вернувшейся к хозяину варежки. Повернулся к кассе, повернулся к полкам с напитками, повернулся опять к кассе. Да-да, конечно, оно, родное, Чувство Вины, конечно, спасибо, Колпак и Очки, за милое тренерское напутствие перед моей атакой на винные полки, это так тонко сработано!

На кассе, в наушниках, немного кивая в такт, вероятно, музыки, звучащей в наушниках, стояла массивная косточка от авокадо.

– Да, авокадо, интрига всё-таки вам близка, разумеется авокадо, куда мы без этой экзотики в наше время, – пропела косточка, обращаясь ко мне, – ма-ла-дой чела-авек, вы пробивать будете, очередь ви-идь! – продолжила кассирша, распевно призывая меня закончить начатое.

В руке я уже держал бутыляку с чем-то явно целебным, на этикетке был изображён жирный красный крест.

На запястье у меня была надета розовая резинка для волос, я поднёс её к терминалу, он пикнул, оплата прошла.

– Ради бо-ога, вы, прям, сама условность, во всей красе, – опять пропела кассирша, – честного и благородного слова рыцаря было бы достаточно, я вам верю! Была бы моя Воля, я бы всем отпускала за так, а так – Воля ваша!

Я отвернулся и пошёл на выход, пора было стряхивать с себя навязчиво налипающую со всех сторон и мешающую передвигаться рутину. Когда Воля снова стала моей, все встало на свои места.

Стоя посреди своей комнаты, я задумчиво наматывал на палец провод от наушников-инвалидов. Наклонившись и взяв с пола разэдакую косточку двумя пальцами, я поискал глазами, куда бы её закинуть, чтобы не грубо, но подальше с глаз долой. "Что за музычку вы, как оказалось, мадам, слушали и пританцовывали?", – пронеслось у меня в голове.

– Ах, а я думала, вы не спросите! – тут же прилетел ответ из ниоткуда, но, рассуждая здраво (вот неуместное совсем, в моем случае, слово), со стороны косточки.

– Вот, включаю, – добавила она, – это Джа, королева расслабона.

Я судорожно стал примерять наушники, прощупывая их по всей длине, опасаясь в спешке проткнуть торчащим проводком ушную перепонку. Этот сувенир залетел ко мне в гости из кармана чьих-то обносков, сам я отношений с этими гаджетами совсем не поддерживал, не случилось объективной необходимости.

– Ах, опять вы с условностями, наушники, ха, смех! Ещё спросите, на каком языке исполняется песенка, типа, "мне же не все равно, я же ушами слушаю", – раздался щелчок и вокруг всё заиграло-запело.

Вот он, текст, я запомнил, разумеется, хоть и не старался:

Касатик тупил у помойного контейнера. Идеально выбрано место и время. Нет случайных прохожих и заинтересованных в содержании помойки лиц. Астрал окутал Касатика, позволив его мыслям немного поболтаться в широкой проруби между его полушариями, прежде чем осесть в отстойнике убеждённости. Одним словом, Касатик завис, с руками вдоль тела и наклонив голову, со стороны напоминая спящего стоя слона.

С большим художественным вкусом на борту контейнера было написано кириллицей слово из трёх букв. Около такого шедевра стоило потупить, все составляющие таланта художника-каллиграфа были налицо: эмоциональный посыл, сияющая бодростью и законченной уверенностью цветовая гамма и размах мазков кисти. Было понятно, что на всеобщее обозрение был представлен плод размышлений живописца о том, какое слово было вначале. Касатик же мысленно спорил. Не так всё очевидно было с этим вопросом. Даже краткость и присутствие говорящего сочетания «икс» и «игрек», именно в этой, правильной алфавитной последовательности, хоть и намекали на древность лингво-артефакта, но не отсылали к его изначалию. Да, каждый ребёнок знает, что колоть орехи вполне можно и лаптопом, но, взрослея, это знание обрастает корректирующими элементами. Слово из трёх букв, своим флёром основательности и значительности, всё-таки искусило, тянущихся к законченным выводам детей, сообщить себе скабрезный смысл. Хотя, памятуя о форме кулича и лингама, даже скабрезность была вновь приобретённым элементом, заместившим благоговение и почитание. Плюс, ощущение, что слово написано кириллицей, позволяло предположить, что метаморфозы со смыслом коснулись тех, кто мог эту кириллицу со всех сторон обхаживать, вовсю пользуясь правом первой ночи.