…когда утром он сел в карету, в которой уже находился Рийар, то сразу понял, о чём говорили все те, кто утверждал, будто бы он сильно переменился.

Обычно острый, угловатый, нервный, сжатый как пружина Рийар, готовый в любой момент сорваться, понестись, закричать, — выглядел совершенно мирным и расслабленным. Казалось, изменились сами черты его лица, как будто сведённые раньше судорогой, а теперь разгладившиеся. Изменилась сама его осанка — ранее он казался подобравшимся к прыжку зверем, готовым кинуться в любой момент. Но больше всего другого изменился взгляд — ранее колючий и острый, он сделался спокойным и созерцательным.

Леон совершенно не представлял себе, как такое могло быть возможно, но готов был поклясться, что каким-то образом Рийар всё же добрался до артефакта, блокирующего откаты, — потому что иначе объяснить такую разительную перемену было невозможно.

Впрочем, обнаружив, кто именно надумал его сопровождать, Рийар ощутимо напрягся и вперил в Леона взгляд мрачный и пристальный.

— Что, — ядовито вопросил он, — решил убедиться, что я никуда не денусь теперь?

Раньше Леон и не подумал бы вслушиваться, и принял бы яд в его словах за чистую монету — ещё одну попытку поглумиться и потрепать нервы.

Но его слишком болезненно ударили те слова Айринии: «Слушаете, но не слышите» — поэтому в этот раз он вслушивался.

И с удивлением понял, что яда в этой реплике было куда как меньше, чем ему всегда казалось, и что за этим ядом ощутимо слышатся усталость, боль и смирение.

«Как я мог раньше не замечать?» — с горечью подумал Леон.

— Пожалуй, я слишком долго собирался с духом и набирался мужества, прежде чем решиться поговорить, — отозвался он, стараясь подобрать максимально сложные и двусмысленные конструкции.

Рийар хмыкнул и незамедлительно ответил:

— Впервые вижу, чтобы тебе на что-то не хватило мужества. Полагаю, я польщён, — осклабился он.

Леон сделал вывод, что как минимум откат на перевёртывание его слов на Рийара больше не действует. Кроме того, он с удивлением осознал, что Рийар не издевается и не кривляется, а констатирует собственные чувства, окрашивая их тоном насмешки над самим собой.

Над самим собой, а не над ним, Леоном.

— Я пришёл к выводу, что очень виноват перед тобой, — развил свою мысль Леон, всё больше убеждаясь, что он действительно просто сам никогда не хотел услышать брата. Раз повесив на него ярлык «выпендрёжник» — он даже не взял на себя труда хотя бы время от времени проверять, соответствует ли этот ярлык истине.

Рийар взглянул на него с большим раздражением, передёрнул плечами и спросил:

— Ты точно не ловил никогда фатальных откатов на чувство вины, нет? Впрочем, — перебил он сам себя, — это всё твоя мания идеальности.

Леон догадался, что Рийар расценил его желание поговорить не как внутреннюю потребность, а как потребность следовать привычной линии идеального благородного человека.

— Возможно, — не стал спорить Леон, хотя раньше бы оскорбился, и его спокойное согласие так не вписывалось в его обычное поведение, что Рийар бросил на него взгляд откровенно изумлённый. — Я… — попытался было что-то сказать он, но Рийар его перебил:

— Слушай, — взволнованно заговорил он, подавшись в сторону брата, — я бы попросил тебя использовать магию для принуждения дать честный ответ, но на мне не сработает — я себя заколдовал — и…

— Что? — переспросил Леон, не веря, что расслышал правильно, и удивляясь тому, как легко Рийар оставил язвительную острую манеру, как только Леон показал готовность его слышать.

— Я себя заколдовал, — отмахнулся Рийар от того, что считал маловажным. — На меня теперь не действует никакая чужая магия, в том числе и магия принуждения. Но ты ведь можешь заколдовать себя, чтобы отличить, правду ли я говорю, или попросить кого-то из охраны…

У Леона сошлось в голове, как Рийар умудрился при допросах не замешать в дело свою команду. Внутри себя он поставил галочку, что нужно разработать какой-то тест, чтобы иметь возможность проверить преступника или подозреваемого на то, не повторил ли он трюк Рийара.

— Что же это за страшное признание ты хочешь сделать? — спросил, наконец, Леон, поскольку Рийар смотрел на него напряжённо и ждал ответа.

С удивлением Леон отметил, что Рийар слегка покраснел. Как, как можно было всю жизнь быть таким слепым и не замечать за ним таких вещей?..

— Я хотел бы, чтобы ты был уверен, что я говорю правду, — тем не менее, с убеждённой твёрдостью ответил Рийар.

— У тебя же и так откат на неприятие лицемерия? — поднял брови Леон. — Уж, думаю, моего профессионализма хватит, чтобы заметить, как тебя корёжит.

На лице Рийара нарисовалось смятение: он, кажется, совершенно забыл, что сказал брату и об этом откате тоже, и теперь не знал, как выкрутиться.

— Он закончился, — наконец, сдавленно выговорил он.

— Фатальный откат? Закончился? — иронично переспросил Леон, не понимая, почему Рийар не пытается воспользоваться возможностью обмануть его.

Рийар сжал зубы.

— Я ошибся, — почти прошипел он, — он оказался не фатальным.

Леон хмыкнул.

— И, по странному стечению обстоятельств, одновременно с ним закончились и все другие твои фатальные откаты, скажем, на реверс моей речи? — невинным тоном уточнил он.

Рийар нервно дёрнулся и бросил на брата взгляд мучительный и молящий.

— Я не планирую выяснять, откуда у тебя артефакт и как ты умудрился спрятать его от следствия, — спокойно уведомил Леон. — Я и вообще сдал это дело, — напомнил он, — и, к тому же, имею все права не доносить на родственника.

Под пристальным, полным надежды взглядом Рийара ему стало неловко.

— Так что либо признаёшься так, — заключил эту тему Леон, — либо дай мне вернуться к моей мысли.

— Я не смог бы тебя убить, — хрипло выговорил Рийар, словно боясь, что, если промедлит, ему не хватит мужества.

Нервно сжатые его пальцы вцепились в обивку сидения.

— Это я и сам догадался, — заверил его Леон, хотя, на самом деле, не был так уж в этом уверен ранее — но теперь, после признания, поверил.

Ему было странно и даже… радостно?.. да, радостно — понимать, что Рийар, получив возможность с ним поговорить, в первую очередь хотел сказать именно это, и, более того — не просто хотел сказать, а хотел, чтобы Леон непременно убедился в том, что это правда.

На лице Рийара нарисовалось заметное облегчение; он обмяк на своём сидении и вяло спросил:

— А, так ты поэтому всё же снизошёл до этого разговора?

Хотя в его интонации и была неловкая попытка изобразить насмешку, Леон разглядел за этой попыткой истинные чувства — надежду и мольбу.

— И поэтому, — не стал спорить он. — И потому, что понял, что был не прав.

Рийар заинтересованно поднял брови. Взгляд его был спокойным и внимательным — теперь уж даже и без попыток изобразить язвительность.

— Я никогда не желал тебя услышать, — поделился своим прозрением Леон. — Видел за твоим поведением пустой выпендрёж и даже не думал, что, возможно, тебе просто хотелось бы моего понимания. Даже не пытался его тебе дать, — признал Леон. — Легче было… — он не договорил и перешёл к выводу: — Мне очень жаль, что я понял это только тогда, когда стало уже поздно, — голос его дрогнул и сорвался.

Его признание произвело на Рийара сильное впечатление. Он несколько раз растеряно моргнул — кажется, Леон вообще никогда не видел в его исполнении такой мимики, — а затем откинулся на спинку сидения и задумчиво сказал:

— Кто бы знал, что нужно было стать преступником, чтобы, наконец, исполнились все мои мечты.

Голос его был наполнен неуверенным, беспомощным теплом, и звучал непривычно мягко.

— Спасибо, что сказал, — обратил он вдруг на Леона взгляд. — Ты даже представить не можешь, как мне хотелось услышать что-то такое.

— Мне очень жаль… — начал было говорить Леон, но вдруг их карета остановилась.

— Рано же? — удивился Рийар, подбираясь.

Леон, догадавшись, чем вызвана остановка, быстро заговорил, торопясь высказать всё важное: