В управлении вообще было слишком много людей, которые поняли бы, что с ним что-то не так, — а дома это о нём сразу поняла бы мать. Идти куда-то в кабак или прятаться под деревом за городом казалось пошло и нелепо; но Леону нужно было уединение — уединение, не разбавляемое чужими тревожными взглядами и взволнованными вопросами!
Он проходил как раз мимо боевого корпуса — и ему пришла в голову мысль, что время послеобеденное, и едва ли кто-то сейчас тренируется. Он свернул туда и заглянул в зал: как он и ожидал, тот был теперь пуст.
Леон снял пиджак и подошёл к стойке, на которой хранились тренировочные клинки. Там ярко и несомненно выделялся понтовый федершверт Рийара, на фоне почти одинаковых мечей приковывающий к себе внимание и словно приглашающий взять его в руку.
Леон прошёлся взглядом по изящной гравировке; клинок был крайне хорош. Однако взять он его не решился, подумав, что это, пожалуй, будет неуважением к памяти Рийара…
Он замер, потрясённый, поймав себя на том, что только что подумал о брате так, как обычно думают о мёртвых.
Это, в общем-то, было объяснимо. Рийара осудят и отправят в колонию; помилования на Понте были редки — раз уж маг был признан опасным, нелепо было рисковать. Слишком много зла мог причинить озлобленный и мстящий заключённый. Обычно те, кого отправляли на остров, уже не возвращались — так что Рийар, в каком-то смысле, действительно умирал.
Взяв обычный клинок, такой же, как большинство, Леон, забыв про разминку, стал отрабатывать самые простые базовые удары — не то чтобы он хорошо умел фехтовать, не то чтобы рабочие брюки и рубашка способствовали этому занятию.
В эти примитивные удары, однако, выплёскивалась та взбудораженная энергия, которой Леон был теперь переполнен — и особенное удовольствие ему теперь доставляла боль, с которой ныли его мышцы, непривычные к этому занятию. Эта предсказуемая и обыденная боль словно приглушала и подменяла собой ту — страшную, острую, которая разрывала сейчас сердце Леона на ошмётки.
«Кажется, теперь я понимаю, почему это так нравилось Рийару!..» — мелькнуло у него в голове, и он замер, опустив меч.
Да, учитывая то, что о нём сказала Айриния…
«Почему я вообще ей верю?» — потряс головой Леон, принимая неловкою стойку и делая не совсем верный удар, который, впрочем, отдался приятным нытьём в мышцах.
Какое ему вообще дело, что болтает полубезумная от вечных откатов стажёрка!
Удар получился таким неудачным, что Леон чуть не вывернул себе запястье. С гневом он отбросил меч — тот с грохотом полетел по полу.
Тяжело дыша, Леон смотрел на этот меч и не мог отделаться от мысли, что «полубезумной от откатов» стажёрка стала в результате его действий и решений.
Обычно он относился к служебным магам куда как бережнее, и он не заметил за собой тот момент, когда перестал беречь Айринию. Должно быть, когда стал видеть в ней преступницу, — преступницу, которую всё равно сошлют на остров за использованную ею магию принуждения, поэтому…
«А что — поэтому? — холодно и зло спросил у самого себя Леон. — Поэтому её можно перестать считать человеком?»
Как ни скверно было это признать — но да.
Он просто позволил себе перестать считать Айринию человеком. Потому что в моменте это было удобно и практично. Это позволяло продвигать следствие. Это позволяло хорошо выполнять свою работу.
Заглянув в своё сердце, Леон вынужден был признать, что, если бы обязанности поисковика выполняла бы Илия, — он нашёл бы все мыслимые и немыслимые способы, чтобы извертеться, но вести следствие с минимальными магическими затратами, лишь бы защитить её от откатов.
Айринию было не жалко — и не только потому, что он уже считал её за преступницу. Он не желал её и до этого, просто её проступок дал ему моральное право оправдать собственную позицию.
Но Айринию было не жалко в принципе — ведь такие, как она, и созданы для чёрных магических работ. Кого, как не их?
— Хорош «наставник»!.. — со злостью прошипел он сквозь зубы, подбирая отброшенный меч и устраивая его обратно на стойку.
Избавиться от него, впрочем, было куда как проще, чем от всплеска острых мучительных чувств, которым Леон даже не сумел бы дать имени.
Раздражённо подхватив пиджак, он направился на выход, одеваясь на ходу.
Уже выходя из боевого корпуса, он заметил спины Нея и Айринии — оба легко узнавались — заворачивающие за конюшенную.
У Леона не было привычки ни к досужему любопытству, ни как паранойе, поэтому он отметил этот факт и отправился дальше — к пруду, поскольку видеть Илию и объясняться с ней по-прежнему не хотелось. Она теперь стала живым укором для его неспокойной совести — её-то он берёг! То ли из-за таланта, то ли из-за отца, то ли из-за личных чувств.
У Айринии не было таланта, не было родственников и она не вызывала в Леоне романтичных переживаний. И этого, как оказалось, было достаточно, чтобы из того наставника, которому выписывают благодарственные справки и на которого смотрят восхищёнными глазами, он превратился… в обычный равнодушный элемент системы, которому нет дела до человека — только до той функции, которую он исполняет в системе.
Ему изначально прислали двух совершенно равных стажёрок. Ни документы резиденции, ни распоряжения госпожи Юлании не давали никаких комментариев на этот счёт — обе стажёрки поступали полностью в распоряжение Леона, и он сам решал, чему их учить и куда приставлять.
Две совершенно равные стажёрки.
Но от одной он тут же отделался, как от досужей помехи, а другую привёл в свой кабинет и начал учить.
Илия, конечно, заслуживала самой высокой оценки, и он не ошибся в ней, — но он, по совести говоря, ведь даже не знал, умна ли Айриния! Да, и сама Илия, и архимаг признали её одной из лучших — но он ведь даже не проверил. Он и сейчас не мог сказать о ней как о профессионале и вообще ничего.
Леон впервые смотрел в лицо этой правде о самом себе, и признавать её было неприятно. Он был глубоко разочарован самим собой и собственной слепотой — и особенно же он был разочарован своим умом, который так его теперь подвёл.
Не в силах думать все эти болезненные мысли — и даже не смея самым краешком этих мыслей прикоснуться к Рийару — он всё же вернулся в управление и, не заходя к себе в кабинет, занялся другими делами, связанными с согласованием самых разных документов.
У двери в секретариат он опять столкнулся с выходящей оттуда Айринией — кажется, он был теперь обречён встречать её постоянно, и постоянно вспоминать то, что хотелось запрятать на самое дно души и поскорее забыть.
Айриния, завидев его, покраснела, и поспешно удалилась.
Леон вошёл с документами в секретариат; девушки там о чём-то возбуждённо переговаривались, но замолкли, увидев, что их посетил целый старший следователь.
Впрочем, главная среди них тут же вовлекла его в разговор:
— Леон, как удачно! Вот вы нам и скажете!
— Что скажу? — заинтересовался Леон, подавая папку той девушке, которая занималась интересующим его делом.
Главная всплеснула руками:
— Ведь вы-то должны знать! — и обозначила предмет интереса: — Не зря ведь у нас все говорят, что у Рийара особые отношения с магией. Как вы считаете, может ли он сам сбежать из изолятора?
Леон крайне удивился тому, как можно было вынести столь нелепое предположение. Сухо и деловито он объяснил, что артефакт в изоляторе блокирует возможность магичить для всех, у кого нет соответствующего доступа, — а у Рийара, конечно, дающую этот доступ звёздочку забрали сразу при аресте.
Дамы явно заскучали от его логичных разумных аргументов.
Выходя, Леон услышал, что они вернулись к прежней теме:
— Ах, что для Рийара тот доступ!.. — воскликнула одна из них с явным восхищением в голосе.
Леон досадливо поморщился. Он не любил сплетни, и опасался, что конкретно сплетни подобного рода могут как-то повредить брату и ухудшить его положение.
Расправившись, меж тем, всё же с делами, которые заставляли его ходить по управлению, он вернулся к себе. Там его встретила тёплая влюблённая улыбка Илии — и он сразу почувствовал себя лучше, словно её светлый взгляд укутал его в нежное тепло.
