«Сколько раз я буду на это вестись?» — хмуро подумал Леон, глядя на уже видневшийся изолятор.

В голове его нарисовалась картина: должно быть, Рийар просто хочет оставить последнее слово за собой. Его тогда слишком задело, что Леон недвусмысленно заявил, что не простит его, и на этом их отношения закончены — полно! да были ли у них хоть когда-то отношения? — что закончились попытки Леона эти отношения установить.

Должно быть, это остро задело Рийара, и он решил потешиться под конец — наверняка ему несложно было внушить Илии мысль, как он страдает от жестокости брата.

С точки зрения Рийара это должно было получиться особенно забавно — напоследок поддеть Леона тем, что вот, смотри, я всё ещё имею власть над твоей женщиной! Я внушил ей то, что желал, и она стала послушным орудием моей воли, играющим против тебя!

Леон вздрогнул от отвращения и боли и скомкал свой допуск.

Он слишком часто ловился в этот капкан. Рийар делал так постоянно. Верить ему — не уважать себя.

Славно бы он посмеялся, обнаружив, что план его удался, и Илия сыграла как по нотам задуманный им спектакль, а Леон послушной собачкой побежал примиряться!

«Как я сразу не узнал эту западню», — зло сжал зубы Леон, которому было теперь досадно, что он так далеко зашёл, проникнувшись мыслью о якобы страдающем брате.

Горечь от мысли, что он не раз уже так попадался, совсем затопила его, скрывая в своих волнах крохотную, слабую искорку надежды на то…

«Нет, больше я на это не куплюсь!» — твёрдо и отчаянно решил Леон, решительно давя в себе остатки этой надежды, и резко развернулся, чтобы уйти.

К большой своей досаде он обнаружил, что за ним наблюдают: невдалеке стояла задумчивая Айриния и смотрела прямо на него.

Это был чрезвычайно неприятный факт, но Леон определил, что не обязан объясняться перед стажёркой, поэтому, стиснув зубы, он просто отправился обратно.

Однако, когда он проходил мимо неё, она вдруг заговорила:

— Так долго досаждавший вам брат, наконец, заперт и никому больше не сможет помешать — но вас это не радует, господин старший следователь?

Это было слишком личное замечание, и Леон остановился, чтобы обратить на неё взгляд «берегитесь, вы забываетесь!»

Уловившая значение этого взгляда Айриния грустно усмехнулась, отвела глаза в сторону изолятора и тихо сказала:

— На удивление, при этом вы так похожи.

Это была крайне неожиданная мысль — Леон всегда полагал, что они с Рийаром являются полными противоположностями друг друга, — поэтому вместо того, чтобы уйти своим путём, он переспросил:

— Похожи?

Айриния повела плечами и ответила:

— Оба хотите быть услышанными и понятыми. Только, — с горькой иронией отметила она, — слышат все только вас, а не его.

Леон подумал, что это уж через край, и её странные обвинения — а он услышал в её словах именно обвинение, — совершенно нелепы и беспардонны! Он открыл было рот, чтобы призвать её к порядку, но она по выражению его лица догадалась и извинилась раньше, чем он начал говорить:

— Простите, я забываюсь, — с неловкой жалкой улыбкой признала она. — Просто… — она опять обратила взор к изолятору. — Очень горько понимать, что он так хотел быть услышанным, так страстно желал этого, так отчаянно пытался докричаться до мира… а теперь заперт и оставлен, и его уж точно больше никто не услышит.

Леон подумал, что, видимо, Рийар как-то умудрился успеть закрутить с ней роман, и именно поэтому она так остро приняла эту ситуацию к сердцу.

— Нынешнее положение Рийара стало следствием его поступков, — спокойно обозначил он. — Возможно, если он в самом деле так хотел быть услышанным, ему стоило вести себя как-то иначе? — не удержался он от шпильки.

Влюблённые девицы, конечно, раз за разом упорно романтизировали Рийара, но Айриния, кажется, решила превзойти их всех!

Как он и ожидал, аргументы разума на неё не произвели впечатления.

— Так ведь, господин старший следователь, если тебя раз за разом не слышат — ты пытаешься кричать всё громче и громче, не правда ли? — призвала она его подтвердить эту мысль.

Леон нахмурился, потому что мысль была логичной.

— Вам сложно понять, потому что вас-то все сразу слышат, — продолжила говорить Айриния. — Но поверьте мне как человеку, которого в принципе никто никогда не слышит — это и впрямь толкает на отчаянные мысли и поступки.

— Я вас сейчас слушаю, — прохладно отметил Леон, которому её слова почему-то показались укором — во всяком случае, внутри его души поднялось какое-то непривычное, сосущее чувство вины.

Она посмотрела на него грустно, потом безрадостно улыбнулась и уточнила:

— Слушаете, но не слышите. — И с горькой иронией добавила: — Кто вообще воспринимает всерьёз слова таких, как я? Простите, — впрочем, опомнилась она и снова повинилась. — Я сама не своя.

Обозначив в качестве прощания что-то, похожее на реверанс, она прошла к изолятору, но не внутрь — то ли у неё не было пропуска, то ли она и не собиралась заходить. Вместо этого она села прямо на землю, облокотившись на стену и прикрыв глаза. Вся её поза и выражение лица отражали крайнюю степень усталости и уныния.

Леон некоторое время смотрел на неё, не в силах уйти. Что-то всколыхнулось внутри него в эту короткую беседу, и он сам не мог понять, почему теперь испытывает такую смесь волнения, беспокойства, вины, страха и тоски — ведь, кажется, она говорила одни только глупости, какие влюблённые девушки говорят, пытаясь выгородить своих возлюбленных.

Развернувшись и тряхнув головой, Леон отправился обратно в управление.

Однако сказанные Айринией слова всё не шли из его мыслей. Невольно они дали ответ на его застарелый болезненный вопрос — почему Рийар ведёт себя таким идиотским образом.

Всю жизнь Леон задавался этим вопросом — и не мог найти ответа. Всю жизнь раздражался от идиотского поведения брата и пытался призвать его к порядку. Всю жизнь не понимал, почему Рийар не может просто вести себя нормально.

Просто вести себя нормально — так, как ведёт себя сам Леон.

Он придумывал множество объяснений: просто хочет побесить, просто издевается, просто хочет быть в центре внимания, просто обожает чужое восхищение. В общем, всё это сводилось к тому, что Рийар — обыкновенный выпендрёжник, и просто дня прожить не может без того, чтобы не привлечь к себе внимание очередной эпатажной выходкой.

«Привлечь к себе внимание», — похолодев, осознал Леон.

Привлечь к себе внимание.

Не потому, что он им упивается, а потому, что просто хотел, чтобы его, наконец, хоть кто-то услышал.

Рийар просто хотел быть услышанным — но его никогда, никогда не слышали.

И всё, всё его поведение, до последнего выпендёржного жеста, до последней язвительной улыбки, — оно же буквально кричало об этом!

Но Леон не желал его слышать — и только затыкал его своими замечаниями, своими попытками сделать его «нормальным», своим желанием призвать его к порядку, — а теперь уже стало поздно.

Теперь Рийара никто уже не услышит.

Он заперт; пока только в изоляторе; чуть позже отправится в колонию. И сам Леон — сам Леон! — неоднократно ведь мечтал, чтобы братец уже заткнулся, уже угомонился со своими выходками, а может, и свалил бы куда подальше из его жизни, и больше не досаждал ему.

Прекрасно! Его желание исполнено.

Рийар уже больше никогда не сможет ему досаждать.

…почему же это совсем не радует, а, напротив, причиняет боль?

Леон не знал, что делать теперь с открывшейся в его груди бездной.

Глава двенадцатая

Леону нужно было теперь как-то привести в порядок свои мысли и чувства, пребывающие в смятении. Он не хотел, впрочем, возвращаться в свой кабинет — там была Илия, и она сразу поняла бы, что с ним что-то не так. Он не говорил ей, что хочет пойти к Рийару, и тем более не собирался говорить, что не довёл своё намерение до конца.