Леон, кажется, уловил перемены в моем настроении, хоть и вряд ли мог понять их причину. Но стоило ему взглянуть на малышку, в глазах снова пробудилась нежность.

Он и правда безумно хотел детей. Теперь, глядя на него, я видела это совершенно отчетливо.

Меня захлестнул ураган противоречивых чувств: теплоты к Леону, вспыхнувшей с новой силой нежности и… горечи. Переполняющие меня эмоции были столь сильны, что малышка проснулась.

И открыла золотистые с изумрудными крапинками глаза.

– Ох, прости, я тебя разбудила… Послушай… – Неловко кашлянув, я выбралась из спального мешка. – Мы тут выяснили, что ты – метаморф.

Малышка сонно похлопала глазами. В мою голову постучалось что-то вроде растерянного: “А?”. Я послала ей образы человека, чья форма менялась на животную и наоборот. Девочка кивнула.

– Ага, убедились.

Легче, правда, не стало.

– Как тебя зовут? – мягко спросил Леон.

И правда, не можем же мы продолжать называть ее драконышем…

Малышка продолжала непонимающе смотреть на него. Я попыталась достучаться до нее мыслями: “Назови нам свое имя”. Подумала об образах… и крепко завязла. Как вложить в них понятие “имя”?

– Ладно, можешь сказать… ну, хоть что-нибудь?

– А вы точно педагог? – насмешливо хмыкнул Леон, но посерьезнел под моим испепеляющим взглядом.

Если малышке, по людским меркам, три-четыре года, она уже должна связно говорить. Вот только она упрямо молчала.

– Кажется, у ее защитницы не было времени заниматься ее развитием – во всяком случае в том, что касалось человеческой личины, – задумчиво проговорила я. В каком же возрасте она покинула дом? И почему? Из-за войны с вивернами? Но неужели ее собственная мать просто взяла и отпустила ее? – Мне кажется, она немного… одичала.

– Так не должно быть, – тихо заметил Леон. – Утрата одной из личин чревата для метаморфов.

– Знаю. Но это не единственное, что меня смущает. – Я присела рядом с малышкой, чтобы наши лица оказались примерно на одном уровне. – Нам нужно разорвать связь, милая. Это опасно для твоего развития. Ты должна познавать мир самостоятельно…

Я передала это послание мысленно, отчасти – с помощью образов. Малышка, протестующе заворчав, вцепилась в мою руку. Я вздохнула.

Леон покачал головой.

– Что? – нахмурилась я.

– Все мои знакомые ментальные маги, драконологи и зоологи душу бы продали за шанс оказаться переплетенным сознанием с драконом.

Я понимала, почему. Подобная возможность изучить столь уникальное сознание изнутри дважды не выпадает. Но решительно ответила:

– Скоро я уйду в свой мир, а она останется здесь. И если я нарушу что-то в этом хрупком разуме, нарушу нормальный процесс ее взросления, и из-за меня она не вырастет полноценным, сильным драконом… Я никогда себе этого не прощу.

– Даже если никогда об этом не узнаешь?

Вспыхнув, я открыто взглянула на Леона.

– Я сделаю все, чтобы мне и не нужно было узнавать. Достаточно просто не вмешиваться в естественный ход событий.

Он кивнул, словно получил желанный ответ. Воцарившуюся тишину разорвала телефонная трель. Но, вопреки ожиданиям, эта была не мама.

– Радочка, ну как ты? – спросил папа.

Признаю, у меня самое диковинное имя из всех возможных – Рада Джой. Виной всему родители-земляне, которые говорили на двух разных языках. Мама-англичанка хотела назвать меня Джой, что значило “радость”. Папа – традиционным русским именем вроде Алены и Златы. Но и жену он до безумия любил, а потому согласился на такой оригинальный компромисс. Хотя сам называл меня исключительно Радой.

Я даже рада, что ордалонский они выучили, уже когда я родилась. Иначе ходить мне с тройным именем.

Когда на Земле открылся портал в Ордалон – центральный мир Паутины Миров, эти великовозрастные авантюристы спешно уволились со своих работ, продали дом, схватили меня в охапку и переселились в другой мир. О чем и по сей день не жалели.

И у меня, мироходицы с дипломом ментального мага, на это не было никаких причин.

– Все хорошо?

Как тебе сказать, пап…

Видишь ли, я застряла в чужом мире со своим бывшим, в которого, кажется, влюблена до сих пор. Мы с ним стали невольными защитниками дракоши и неожиданно выяснили, что она может обращаться в человека. Очень маленького человека, который, кажется, по какой-то причине ментально прикипел ко мне.

Я подавила обреченный вздох.

Ложь во спасение – и не ложь вовсе.

– Все в порядке, папа. Все просто замечательно.

Я взглянула на малышку, которая, в свою очередь, неотрывно смотрела на меня. Я ощущала исходящую от нее волнами теплоту… Нет, что-то другое, но близкое.

Доверие.

Она готова была вверить в мои руки собственную жизнь. Но почему? Вряд ли из-за того, что драконица велела мне защищать малышку. Или из-за того, что именно я обнаружила ее в пещере. Я ведь не спасала ее от Леона, да и она сама к этому времени поняла, что беды от него ждать не стоит.

В чем же дело? Только ли в том, что я – ментальный маг?

Я подалась к найденышу и крепко ее обняла.

– Она чего-то испугалась? – встревоженно спросил Леон.

Повернув голову, я успокаивающе ему улыбнулась.

– Нет, просто пытаюсь кое в чем разобраться.

Я прикрыла глаза, сосредотачиваясь на ощущениях малютки-метаморфа. Получилось не сразу – отвлекали мои собственные. Тепло, исходящее от малышки, ручки, с готовностью обвившие мою шею, прикосновение нежной детской кожи к моей щеке, щекочущая висок прядь шелковых волос, пахнущих – я готова поклясться! – печеньем.

“Так вот на что это похоже”, – промелькнуло изумленное в голове.

Усилием воли я заставила себя вернуться к ощущениям найденыша. Вернее, к связи между нами, какой ее ощущала именно она.

Ничего не связывало лишь тех людей или живых созданий, которые никогда не встречали друг друга. В любом другом случае возникали узы, а уж слабыми они были или сильными, кратковременными или долговечными – другой вопрос. Кому, как не ментальным магам, знать: каждый человек буквально опутан паутиной, сотканной из уз самого разного толка.

В душе малышки я разглядела целый клубок из эмоций, которых не осознавала даже она сама. И те, что я уже уловила, и многое другое. Не просто наивная, простодушная вера ребенка в правильность того, что говорит или делает взрослый. Что-то более глубинное.

Она и впрямь вверила мне свою жизнь и свою судьбу. Потому что чувствовала, будто нас связывают особые узы. Я попыталась понять их. Не защитница, нет, что-то иное…

Наполовину образами и мыслями, наполовину чувствами и ощущениями малышка передала мне: “Другая мама”.

Я так изумилась и растерялась, что отпрянула, высвобождаясь из ее объятий.

“Почему ты так думаешь?!”

Выдохнула, унимая невесть откуда взявшуюся панику, захлестнувшую удушающей волной. Что толку ментально вскрикивать, требуя ответа от ребенка? Я ведь маг. Я должна разобраться сама.

– Что случилось? – встревожился Леон.

Представляю, какая буря эмоций сейчас отражалась на моем лице.

– Она почему-то считает меня другой мамой.

– Неожиданно, – растерянно хмыкнул Леон.

Я попыталась мягко уверить малышку, что она ошибается. Я не первая ее мама и не вторая, и вообще такой не может быть. Точнее, может, когда вступают в дело особые обстоятельства, но касаются они людей, а не драконов. Тут я поняла, что и сама запуталась, и запутала ее.

Я внушила малышке образ яйца – ее саму до рождения, образ красивой морды драконицы и золотисто-зеленых глаз. Воплощение тепла и уюта, родственных черт и родственной же крови… И вот тут-то в ее ответных импульсах и нащупала ответ.

Покачала головой, задумчиво глядя на малышку. А потом – на Леона, который с напряженным вниманием ждал моих слов.

– Для дракоши мама – нечто совсем иное. Точнее, она вкладывает в это понятие совершенно иной, даже неправильный смысл. Для нее слово “мама” тождественно понятию “первая защитница”. Она не понимает слов “родила” или “выносила”, “семья” или “родительница”, как бы я ни пыталась их объяснить.