9

Артур без энтузиазма прокручивал ленту в телефоне. Хелен сидела за столом, просматривала счета.

‒ Сынок, я не поняла: тут распечатка оплат, сделанных через кредитку. В прошлом месяце ты купил пять мешков земли, три ящика рассады, садовый инвентарь, «Раундап» – три бутылки. А шприц для чего?

‒ Для точечного впрыскивания. Пульверизатор слишком широко распыляет. Думал расчистить задний дворик от сорняков. С моими ногами только в земле и возиться… На коленях-то я могу стоять.

Она не успела ответить. Стук молоточка о входную дверь прервал их разговор.

На пороге стоял Роберт. На нём смокинг, чёрный галстук-бабочка. В одной руке букет роз, в другой – ювелирная коробочка.

Он торжественно поклонился Артуру:

‒ Сэр, обращаюсь к вам, как к единственному близкому мужчине этой женщины. Позвольте просить её руки.

Он встал на одно колено и протянул Хелен кольцо. Луч вечернего солнца радугой разбился в гранях бриллианта.

‒ А вы, молодой человек, собирайтесь, ‒ продолжил он, вставая и отряхивая брючину, ‒ мы едем на собеседование в вашу новую школу. Королевский колледж святого Эндрю в Шотландии специализируется на детях с ограниченными возможностями. Многие становятся чемпионами-параолимпийцами, но не все, ‒ он пристально посмотрел на Артура, улыбнулся и как-то заговорщицки подмигнул.

‒ А с какого бодуна вы решили, что я хочу заниматься спортом? ‒ Показное нахальство придало голосу подростка неестественную хрипотцу.

Роберт проигнорировал тон и слова юноши.

‒ В колледже одна из лучших научных баз. Там ты сможешь серьёзно освоить и ботанику, и химию. Садовник из тебя, прямо скажем, никакой. Пустые бутылки из-под Раундапа на дне помойного бака, а одуванчики цветут так, будто их тут специально разводят.

На минуту Артуру показалось, что у него не только ноги, но и горло парализовано. Он широко раскрыл рот, набрал в лёгкие побольше воздуха и выпалил:

‒ Мать, вот ты замуж собралась, а ведь даже не знаешь за кого. По чужим помойкам шарит, а у самого половина гостей отравлены, но он, почему‑то, ‒ жив себе и здоров. Подозрительно как-то получается.

‒ Видишь ли, сынок, ‒ спокойный взгляд Роберта уперся в чуть прищуренные глаза подростка, ‒ дело в том, что я не совсем здоров. У меня диабет, и я не ем сладкого.

Он снова широко, но холодно улыбнулся.

***

Ох уж эти английские зимы. Дождь, дождь и снова дождь. Погода, как Царевна-Несмеяна. Словно ей нечему радоваться, словно она вечно скорбит.

Эйлин стояла у двери в сад. Струйки воды бежали вниз по стеклу, прочерчивая на нём полупрозрачные, кривые дорожки. «Считается, что влажный климат полезен для кожи лица – к чёрту лицо! Как же на душе муторно… и нога опять болит…», – она покрепче обхватила кружку с чаем, согревая холодные пальцы.

Карман большой лохматой кофты завибрировал, щекоча бедро. Так мама в детстве подсовывала под одеяло свои тёплые пальцы, и они мягко пробегали по телу девочки: «Вставай, вставай, дружок…» Эйлин достала телефон. На экране имя: «Оливия Стоун». Это имя, как предвестник беды или, наоборот, как звук охотничьего рожка: зов к действию, к погоне.

‒ Что теперь случилось? – спросила Эйлин не здороваясь.

‒ Да так, ничего особенного. Подросток застрелился из отцовского ружья, ‒ тоже без приветствия ответила Оливия, ‒ тело нашли на футбольном поле школы.

‒ Какой школы?

‒ Эйлин, у нас одна школа. Та, в которой в прошлом году повесилась Камилла Файербол, а до неё ещё Виктория Фокс как-то случайно упала с обрыва в море, и Питер Грей, если помнишь, выпил все бабушкины таблетки от давления.

‒ Так… значит, четвёртый ребёнок… Эпидемия продолжается…

‒ Вот именно. Хватит хандрить. Я берусь за это дело. Знаешь, что это значит?

‒ Что?

‒ Что тут многим понадобится хороший адвокат, а ты, как мышь в своей норе засела.

‒ Приезжай, будем разбираться. Только, если хочешь кофе, купи по дороге. У меня закончился, а выходить из дома по такой погоде сил нет.

‒ Нога опять болит? ‒ спросила подруга, ‒ может парацетамола прихватить?

‒ Чего‑чего, а этого у меня навалом. Уже и не помогает.

Это было почти правдой. За год порванные связки левой ноги срослись. Эйлин уже ходила без костыля и почти не прихрамывала. Она даже пару раз надевала туфли на каблуках, но, то ли связки срослись как-то не так, то ли возраст начинал напоминать о своём приближении, но в непогоду нога болела. Ныла. Как будто не давала забыть ту зиму.

В ту зиму всё самое плохое, что только может случиться в жизни деловой, красивой и успешной женщины-адвоката, – случилось. И всё как-то одновременно: травма ноги; расставание с Мэтью; и острое ощущение вины ‒ следуя своим профессиональным амбициям, Эйлин добилась признания невиновности убийцы. Неоспоримое доказательство, правда, возникло уже после суда, когда подозреваемая была уже оправдана, но душа защитника не радовалась, а наоборот ‒ буквально, выла и вторила нытью в ноге. Как она могла, оспаривая любые улики, в тщеславной жажде победы не увидеть, не докопаться и не рассмотреть холодного убийцу троих человек?! Впрочем… Что бы это изменило? Знай она, что обвиняемая виновна, стала бы защищать ее с меньшим напором? Нет. И тем не менее, сознание того, что по улицам города теперь свободно разгуливает убийца, угнетало ее.

Эйлин решила взять тайм-аут. Думала куда-нибудь поехать, но, оказалось, без работы и желания как-то отпали сами собой. Наступила апатия. Сил хватало только на то, чтобы встать с постели, заварить кофе и с дымящейся чашкой дойти до любимой скамейки в саду. И то не всегда. Любит английская погода пролить слезу.

Тут еще и Оливия, как сорока на хвосте, принесла новость: Мэтью не только вернулся в семью, но Оливии стало доподлинно известно, что там скоро будет прибавление. Вот и хорошо. Теперь уже точно можно перенести их с Мэтью короткие, но очень бурные отношения в папку «Завершенное» и перестать комплексовать по поводу адюльтера. Перестать делить мужчину по будням и в одиночестве проводить праздники. Мэтью предстоит ощутить счастье отцовства, а Эйлин, наконец-то, радость свободы. Свобода от и для чего? На этот вопрос у неё пока не было ответа, но она твердо знала, что никогда в жизни она снова не свяжет себя с женатым мужчиной. НИКОГДА.

I

‒ Этот Хикманн ‒ редкостный хам. Он меня буквально взашей вытолкал со двора школы, ‒ Оливия как-то умела делать всё одновременно. Она протянула Эйлин подставку с двумя зажатыми в неё стаканчиками, ‒ твой капучино слева, ‒ и, повернувшись к хозяйке спиной и выставив руку из-под козырька крыльца, несколько раз встряхнула зонтик, прежде чем его закрыть, ‒ Козёл он, а не инспектор.

‒ Тут я с тобой не могу не согласиться, но «козёл» он не всегда. По большей части он хороший сыщик, а ты, как журналистка, ему только мешаешь. Нагнетаешь общественное мнение раньше времени.

‒ Это моя работа. Он и тебя не больно-то жалует.

‒ Про меня и разговора нет – я его главный оппонент, а значит, и главная головная боль. Так что случилось?

‒ Пока только тебе. В новостях ещё ничего нет. Суперинтендант просил придержать, пока они опрашивают свидетелей.

‒ Много ли свидетелей у самострела?

‒ То-то и оно. Тело нашли на краю школьного футбольного поля после вчерашнего фейерверка в ночь Гай Фокса*. Мальчик, Руперт Филипс ‒ ученик выпускного класса. Выстрел снизу в голову из охотничьего ружья. Отец ‒член стрелкового клуба в Йорке. Большой любитель фазаньей охоты. Ружьё зарегистрировано. Всё честь по чести. Естественно, за шумом фейерверков никто не слышал выстрела.

‒ Немало, однако ты накопала. Видно, Хикманн тебя не сразу выгнал.

‒ Я опоздала. Тело уже увезли. Но у меня есть информатор в морге.

‒ Где только у тебя их нет.

‒ Это комплимент? Эйлин, ты сама сказала, что суицид среди нашей молодёжи принимает масштабы эпидемии. Я решила провести своё журналистское расследование. Мне нужна твоя помощь. Дай почитать дела остальных троих.