В конечном счете им сказали, что Сандосу следует научиться всего лишь пользоваться мышцами, разгибающими кисть, чтобы активировать сервомоторы, питающиеся от электрических потенциалов, генерирующихся в мышцах предплечья. Но даже после месяца упорных трудов ему никак не удавалось совершить нужное движение, и попытки овладеть кистями забирали до последней капли все имеющиеся у него силы. Поэтому брат Эдвард старался по возможности сократить сеансы, согласуя достигаемый Эмилио прогресс с ценой, оплачивавшейся слезами их обоих.

ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ поймали еще одного репортера, лезшего по наружной стене к спальне Сандоса, и Отец-генерал вызвал к себе Эдварда Бера и Джона Кандотти, как раз после ежедневного утреннего совещания с секретарем. К неудовольствию Джона, Фелькер остался.

– Отец Фелькер считает, что Эмилио станет лучше в каком-нибудь уединенном приюте, – начал Винченцо Джулиани, бросив на Кандотти взгляд, без слов говоривший: помалкивай и принимай к исполнению. – Кроме того, он любезным образом предложил лично заняться с ним «Духовными Упражнениями»[17]. Меня интересует ваше мнение.

Брат Эдвард шевельнулся в кресле и наклонился вперед, не решаясь заговорить первым, но явно имея собственное мнение о предложении. Но прежде чем он сумел сформулировать его, заговорил Иоганн Фелькер:

– Нас учат не предпринимать никаких решений во времена уныния и отчаяния. Очевидно, что человек этот пребывает в духовной тьме, чему не следует удивляться. Сандос духовно парализован и не способен сделать даже шаг вперед. Я рекомендую ему пребывание в уединении в обществе наставника, который поможет сфокусироваться на стоящем перед ним задании.

– Как знать, быть может, ему станет лучше, если никто не будет дышать ему в затылок, – проговорил Джон с непринужденной улыбкой, думая про себя: ах ты, хренов педант.

– Простите меня, Отец-генерал, – поспешил вступить в разговор брат Эдвард, зная, что вражда между Кандотти и Фелькером приобрела уже легендарный характер. – При всем моем почтении, «Упражнения» имеют очень эмоциональный характер, не думаю, что Эмилио уже готов к ним.

– Должен согласиться с этим, – любезным тоном проговорил Джон и про себя добавил: а назначить Иоганна Фелькера духовным наставником Сандоса можно только в самую последнюю очередь. Делай свое дело или брысь с горшка, сынок.

– Впрочем, с точки зрения безопасности, – продолжил Эдвард Бер, – мне хотелось бы перевезти его куда-нибудь. Здесь, в Риме, он чувствует себя со всех сторон осажденным людьми.

– Ну, что ж, в известной мере так оно и есть, – произнес Отец-генерал. – Я согласен с отцом Фелькером в том, что Эмилио обязан овладеть ситуацией, но сейчас этому еще не время, и Рим – не место. Итак. Мы согласны, что Эмилио следует вывезти из резиденции, пусть и руководствуемся при этом разными мотивами, так?

Джулиани встал из-за стола и подошел к окну, за которым угрюмая толпа чего-то ждала, прячась под зонтиками. Иезуитам повезло с погодой: холод и сырость этой зимой разогнали всех репортеров, кроме самых настойчивых.

– Уединенный домик к северу от Неаполя предоставит ему больший покой, чем это возможно в Риме.

– Проблема, на мой взгляд, состоит в том, чтобы незаметным образом извлечь Сандоса из комнаты дома номер 5, – проговорил Эдвард Бер. – Фокус с хлебным фургоном второй раз не удастся.

– Репортеры увязываются за каждым автомобилем, – подтвердил Фелькер.

Джулиани отвернулся от окна.

– Тоннели, – проговорил он.

Кандотти удивился:

– Простите, не понял?

– Нас соединяет с Ватиканом комплекс тоннелей, – проинформировал его Фелькер. – Мы можем вывезти его через собор Святого Петра.

– И мы по-прежнему имеем доступ к ним? – нахмурясь, поинтересовался Бер.

– Да, если знать, кого спрашивать, – невозмутимо проговорил Джулиани, направившись к двери своего кабинета, давая тем самым понять, что совещание окончено. – И кстати, пока наши планы не обрели законченный вид, рекомендую ничего не говорить Эмилио. И вообще кому бы то ни было.

ИТАК, С ДОМОМ НОМЕР 5 покончено. Джон Кандотти остановился возле входных дверей с зонтом в руке, самым иррациональным образом негодуя на слишком затянувшуюся непогоду. И это называется солнечной Италией, фыркнул он.

Протиснувшись сквозь толпу журналистов, окружившую его сразу, как только он показался в дверях, Джон устроил себе извращенное удовольствие, заключавшееся в представлении особого благочестия, выражавшегося в цитатах из Писания, коими наугад он отвечал на любые вопросы. Но когда репортеры остались за спиной, мысли его сразу же обратились к только что закончившемуся совещанию. Джулиани явным образом согласился с тем, что неразумно подвергать Сандоса воздействию «Упражнений» в его нынешнем состоянии, думал Джон, шагая к своей комнате. Так какой же смысл имело только что окончившееся представление с участием Фелькера?

Копаться в возможных мотивах было не в природе Джона Кандотти. Да, есть такие люди, которые любят поиграть в организационные шахматы, поссорить людей друг с другом, интриговать, строить козни, просчитывать все на три хода вперед, однако у Джона не было способностей к подобным размышлениям, и он понял, в чем дело, только перед самым домом, вляпавшись в свежую кучку собачьего помета.

Дерьмо, подумал он, наблюдая и одновременно комментируя ситуацию. Он стоял под дождем, рассматривая свой ботинок с появившимся на нем украшением и размышляя над собственной безгрешной и благой природой. Сегодняшнее совещание, как он понял, представляло собой нечто вроде доброго полицейского, уравновешивающего полисмена злого, чего и добивался Джулиани. Во! Отличная мысль, Шерлок! – уязвил он сам себя.

Одно дело послушание. Но когда тебя используют… пусть даже это делает сам Отец-генерал, подобный факт воспринимается иначе. Он был оскорблен, но также и смущен тем, что потратил столько времени на то, чтобы сообразить это. И даже подозревал какой-то сговор, потому что Джулиани слишком легко согласился на то, чтобы увезти Сандоса из города. Однако, отскребая дерьмо с ботинка и размышляя, Джон также ощущал себя польщенным; в конце концов, его вызвали сюда в такую даль из Чикаго, потому что его Орденское начальство прекрасно знало, что он почти генетическим образом запрограммирован на презрение к задницам, подобным его возлюбленному брату во Христе Иоганну Фелькеру.

Джон настолько стремился улизнуть из Рима, что даже не хотел слишком вникать в полученное от Отца-генерала разрешение. Карты надо разыгрывать так, как они легли, сказал он себе, остается только надеяться на то, что Бог на стороне Эмилио.

В ПАСХАЛЬНЫЕ ДНИ Ватикан буквально кишел верующими: собравшиеся на праздник 250 000 человек готовы были принять от Папы благословение, чтобы молиться, глазеть, покупать сувениры, подставлять свои карманы мошенникам. Джихад грозил бомбами, секьюрити принимали самые жесткие меры, и никто не обратил внимания на больного согбенного человека, укутанного в одеяло, спасавшее от апрельской прохлады, которого катил с площади рослый мужчина в популярной среди туристов куртке с надписью ВЕЗУВИЙ – 2, ПОМПЕИ – 0. Если бы кто-то наблюдал за ними, он мог бы только удивиться тому, как легко они остановили городское такси.

– Кто водитель? – спросил Сандос, когда Джон пристегнул его к заднему сиденью. В голосе его закипали слезы. Толпа, предположил Джон, толпа и шум. Страх. Он боится, что его узнают и окружат.

– Брат Эдвард, – сказал Джон.

Эдвард Бер в униформе таксиста помахал в знак приветствия с водительского сиденья пухлой, в ямочках, ладонью и обратил все свое внимание на дорогу. Запрет движения частных автомобилей позволил снизить интенсивность движения, но создал дарвиновский селекционный отбор для самых воинственных водителей. Эдвард Бер, со своей стороны, имел самые веские причины быть чрезвычайно осторожным водителем.