Тем не менее, он взял пачку писем и бегло прочел их. Правда, разумеется, состояла в том, что он не хотел никаких напоминаний о прошлом. Он не желал ничего слышать о людях, которых знал когда-то так хорошо. Он не хотел иметь ничего общего с миром, в котором когда-то жил. Воспоминания о прошлом были ужасны, а к будущему он никак не мог пробудить в себе хотя бы искорку интереса. Ему не удавалось сделать это с момента окончания войны, когда он вернулся в родительский дом, оказавшийся в полном запустении. Именно здесь он понял, что, кроме поместья Денхолм и столь же обшарпанного дома в Лондоне, у него не было никаких средств к существованию. Те же деньги, что достались ему в наследство, он спустил давным-давно — за два года пребывания в Конгрегации Эдема, которое завершилось дуэлью. Это, конечно, была не Бог весть какая сумма, но все же при умелом ведении хозяйства он мог бы жениться, а завести детей, поддерживать в порядке имение и даже проводить с женой сезон в Лондоне. Но, увы, в восемнадцать лет человеку порой недостает мудрости, а его опекуны даже не пытались контролировать своевольного и беспутного юношу, каким он был тогда.

После дуэли в припадке отчаяния и безумия он прискакал в Ливерпуль и с горя поступил на военную службу на борт фрегата «Стремительный».

Ему хватило одного года службы простым матросом, чтобы забыть свои дворянские привилегии и безумства молодости. Служба пообтерла и закалила его. Уже в двадцать один год он получил повышение и, когда война стала уносить все больше и больше жизней, быстро продвинулся вверх. Через три года он уже командовал боевым кораблем.

В то время ему удавалось забываться… Только по ночам кошмары возвращались снова и снова. Поэтому при малейшей возможности Хьюго старался не спать в темное время суток.

Но с поражением Наполеона при Ватерлоо пришел мир. Хьюго распрощался с королевской службой, и вот он здесь, вынужден коротать дни на вересковых пустошах Ланкашира, а ночи — в публичных домах Манчестера.

Вот почему его не интересовала почта.

Он швырнул письма на стол и взял с буфета бутылку. Она была запыленной, но это скорее было свидетельством ее долгой выдержки, нежели плохого ведения хозяйства. Он взглянул на часы. Немного рановато для первого стакана бренди, да разве это важно? И что вообще важно?

— Почему сэр Хьюго не читает свою почту? — спросила Хлоя Самюэля, щедро намазывая маслом кусок хрустящего хлеба.

— Вас это не касается, — последовал непреклонный ответ.

Самюэль опустил тарелки в ведро с водой. Хлоя отрезала кусок сыра и молча жевала с минуту.

— А почему ты единственный слуга?

— Ты настырная, да?

— Наверное… Но почему?

— А больше никого и не надо. Нормально справляемся сами. — Самюэль направился к двери. — Там, в кладовке, есть куриное крылышко. Может, кошке хватит?

— А Данте? — поспешно спросила Хлоя, видя, что Самюэль уходит.

— Он получит то, что получают гончие. Спросите парнишку Билли на конюшне. — Он открыл заднюю дверь.

— А простыни? — снова спросила Хлоя. — Где я найду простыни для моей постели?

Самюэль медленно обернулся:

— Все еще рассчитываете остаться?

— О да, — сказала Хлоя. — Я никуда не уеду.

Он хмыкнул — не то с издевкой, не то веселясь, Хлоя не поняла.

— Может быть, чего сгодится из шкафа, что наверху. Выбирайте сами.

Адвокат Скрэнтон оказался низким толстым и совершенно лысым человеком с торчащими седыми бакенбардами. Он въехал во двор к концу дня, восседая на невысокой коренастой лошади, а затем спешился, отдуваясь и пыхтя.

Хлоя наблюдала за ним, сидя на перевернутой дождевой бочке в углу двора. Потом она встала и направилась к нему, Данте следовал за ней по пятам.

— Тут есть мальчик по имени Билли, он позаботится о вашей лошади, — обратилась она к Скрэнтону.

Адвокат разгладил полы своего коричневого сюртука, поправил галстук и близоруко посмотрел на нее:

— Имею ли я честь беседовать с мисс Грэшем?

Хлоя сдержанно кивнула, подавив рвавшийся наружу смешок от такой помпезности.

— Мой опекун где-то в доме.

— Очень надеюсь на это! — Адвокат снова засопел. Он не привык получать бесцеремонные приказы явиться, а вызов сэра Хьюго был именно таким — властным и категоричным. Скрэнтон осуждающе обвел взглядом запущенный двор, где повсюду валялись солома и навоз. Одна из дверей конюшни косо болталась на петлях.

Из дверей кладовой, где хранилась упряжь, вышел молодой парень, грызя соломинку. Он поддел железное ведро, которое с грохотом покатилось по булыжнику, и не спеша подошел.

— Это Билли, — сказала Хлоя. — Билли, возьми, пожалуйста, лошадь у мистера Скрэнтона.

— Отчего не взять-то? — ответил парнишка, вяло берясь за поводья. Он щелкнул языком, и толстая лошадь потрусила рядом с ним к конюшне.

— Не войти ли нам в дом? — предложила Хлоя с улыбкой гостеприимной хозяйки, одновременно пытаясь представить, в какой из запыленных и мрачных комнат будут принимать гостя.

Она прошествовала по ступеням перед мистером Скрэнтоном. У двери Хлоя велела безутешному Данте остаться и вошла в прохладный большой холл. Самые тяжелые вещи из ее багажа все еще были здесь, поскольку сама она не могла поднять их наверх, а кроме Билли, она больше никого не видела после полдника на кухне.

Она успела сделать лишь один шаг к библиотеке, когда ее двери распахнулись и на пороге появился Хьюго, держа одной рукой стакан и бутылку за горлышко.

— А, вот и вы, Скрэнтон, — коротко бросил он. — Пойдемте на кухню. Мы должны разобраться с этой чертовщиной. Молю Бога, чтобы у вас нашелся какой-нибудь выход.

Кухня, без сомнения, была самой уютной комнатой в доме, подумала Хлоя. Судя по всему, адвокат вовсе не был ошеломлен подобным приглашением и бодро направился в сторону кухни. Она последовала за мужчинами.

Хьюго плечом придержал дверь, пропуская своего гостя, когда заметил ее. Он нахмурился, затем сказал:

— А, ладно. Пожалуй, это касается тебя так же, как и всех остальных. Проходи.

— Вы что — собирались беседовать без меня? — спросила она с негодованием и с удивлением заметила, что его глаза как бы затуманились.

— По правде говоря, я об этом вообще не думал. — Он положил свободную руку ей на плечо и подтолкнул в кухню.

Хлоя не удивилась, увидя, что и Самюэль намеревался присутствовать при разговоре. Он занимался одновременно двумя вещами: следил за филейной частью говяжьей туши, вращавшейся на вертеле в камине, и перебирал грибы в корзинке на столе.

Адвокат сел за стол и соблаговолил принять предложенный ему бокал портвейна. Хьюго вновь наполнил свой стакан из бутылки с бренди, которую он все еще держал в руке. Хлоя, чувствовавшая себя очень одинокой и забытой, села и тоже налила портвейна. До сих пор она никогда не пила ничего крепче сухого вина, поэтому пригубила спиртное очень осторожно. Хьюго вскользь взглянул на нее и вновь повернулся к Скрэнтону, достав копию завещания из кармана.

— Что можно предпринять в отношении этого, Скрэнтон? — Он хлопнул документом по столу. — Наверняка должна быть какая-то возможность опротестовать завещание.

Хлоя тихонько потягивала портвейн, решив, что с каждым глотком его вкус определенно улучшался. Адвокат покачал головой.

— Оно такое же законное, как любое другое завещание, с которыми мне приходилось работать. Я сам составлял его под диктовку леди Грэшем в присутствии клерка и домоправительницы. Ее светлость была в здравом уме.

Хьюго посмотрел на дату составления завещания: октябрь 1818 года. Получил ли он уже к тому времени записку Элизабет? Увы, вспомнить никак не удавалось. Как и многие другие, этот момент будто растворился в пьяном угаре последних лет.

— Могу сказать, что вы не одиноки в своем желании пересмотреть это завещание, — второй бокал портвейна сделал адвоката более разговорчивым. — После его оглашения сэр Джаспер устроил такой шум! Ворвался в мою контору, клялся, что ни один суд не признает завещание. Но я сказал ему, что оно будет признано где угодно, поскольку более законного завещания просто быть не может.