Ведя переписку с митаннийским царем Тушраттой, Аменхотеп III пользовался не египетским, а аккадским языком.[39] Это было обусловлено, с одной стороны, изысканной вежливостью фараона, а с другой – магической практикой. Иероглифы, которые считались словами бога, резервировались «для внутреннего пользования» и не употреблялись в дипломатической переписке профанного характера.

Аменхотеп III проявлял большую гибкость, стараясь не задеть чувства своих респондентов; так, когда шла подготовка к браку его дочери с царем Вавилона, фараон руководствовался принципами вавилонского, а не египетского права.[40]

Насилие и репрессии не казались ему приемлемыми средствами для поддержания мира в империи; он предпочитал осуществлять «дискретный» надзор, оставляя подданным достаточно свободы, чтобы они могли жить в соответствии со своими религиозными верованиями и обычаями.

Обратим внимание на один очень существенный факт: внешняя политика Аменхотепа III способствовала многочисленным религиозным и социальным контактам между Египтом и сопредельными странами. Происходил настоящий «обмен богами»; встречались, часто вполне дружески, различные, более или менее «дополнявшие» одна другую идеологии.[41] Народы (и верования) вступали в соприкосновение друг с другом, не находясь при этом в состоянии вражды.

Египет открылся навстречу миру, и мир открылся для Египта. Эта особая атмосфера не могла не повлиять на рождение религии Атона.

Несмотря на блестящие достижения, которыми было отмечено его правление, Аменхотеп III столкнулся с одной деликатной проблемой: быстрым ростом военного могущества хеттов. В 1370 году царь Суппилулиума взошел на престол, приняв на себя ответственность за судьбу хеттского народа; он сразу же стал укреплять свою армию, так как, обладая решительным характером, вовсе не собирался оставаться покладистым союзником Египта.

Суппилулиума был по своему духу завоевателем. Он лелеял далеко идущие планы относительно будущего своей страны и собирался мобилизовать ее сильный народ для политики территориальных завоеваний. Почему бы хеттам не нарушить международное равновесие и не извлечь из этого выгоду для себя?

Царь хеттов не стал долго дожидаться, прежде чем нанести мощный удар. Уверенный в своих силах, он открыто спровоцировал фараона, совершив нападение на страну Митанни, традиционного союзника Египта.

Все ожидали немедленной и яростной реакции со стороны Египта. Однако Аменхотеп III не предпринял никаких прямых ответных действий. Он отказался открыть эру кровавых конфликтов и предпочел заключить с хеттами договор о ненападении. В этом высоконравственном соглашении говорилось, что отныне и впредь оба народа будут уважать существующие границы и воздерживаться от новых военных акций.

Союзники Египта впали в состояние ступора. Они плохо понимали, почему мощные египетские войска не подавили в зародыше хеттскую угрозу. Сирийские князья сохраняли верность Аменхотепу III, но царь Вавилона, сильно обеспокоенный, предпочел пойти на сближение с Суппилулиумой. А что, если завтра хетты станут властелинами мира?

Некоторые сирийские правители, еще не решившие, какой линии им лучше придерживаться, начали двойную игру: они клялись в нерушимой верности Египту, но при этом сквозь пальцы смотрели на интриги хеттов.

В этой ситуации, которая постепенно ухудшалась и становилась все более запутанной, оставался незапятнанным только один человек – Риб-Адди из Библа. Будучи последовательным приверженцем египетской идеологии и цивилизации в целом, он попросту игнорировал все происки хеттов. Конечно, эти последние до поры до времени избегали прямых столкновений; они предпочитали действовать методом подкупа, заводить себе повсюду осведомителей, заключать тайные соглашения и сеять раздор.

Аменхотепа III регулярно извещали об этом, но царь не спешил вмешиваться в ход событий. Он, без сомнения, был убежден, что хетты не осмелятся переступить через определенные границы и что их воинский пыл, быстро охлажденный престижем Египта, удовлетворится немногими малозначительными «подвигами».

Эти события самым непосредственным образом касались молодого Эхнатона. Он видел их начало и был свидетелем медленного изменения дипломатического положения своей страны. Однако, оставаясь простым наблюдателем, он еще не подозревал, что эти внешние обстоятельства отягощающим грузом наложатся на его собственную судьбу.

Аменхотеп III сталкивался не только с дипломатическими трудностями. Внутри самого Египта тоже существовал источник конфликтов.

В самом центре цивилизации Аменхотепа III располагался огромный и роскошный город – Фивы. Город был сказочно богат, так как в нем оседала большая часть военной добычи, которую доставляли из чужеземных стран цари-завоеватели, предшественники Аменхотепа III.

Фивы, крупнейший религиозный центр, украшенный великолепными храмами, не довольствовались ролью ориентира духовной жизни Египта, но управляли также и экономической жизнью страны. Этот космополитический город собирал в своих стенах чужеземных купцов и негоциантов, поощрял торговый обмен и день за днем вносил свою лепту в материальное процветание Обеих Земель. Мемфис[42] и Гелиополь,[43] древние столицы, все еще сохранявшие некоторый престиж в религиозной сфере, не могли соперничать с великолепными Фивами – городом, который непрерывно украшали все фараоны XVIII династии.

Вместе с благосостоянием города росло и его стремление к внешнему могуществу. Эта тенденция, поначалу скрытая, постепенно усилилась и превратилась во внушающую беспокойство проблему. Фивы были священным городом бога Амона, «Сокрытого». Второстепенное божество в эпохи Древнего и Среднего царств, в период Нового царства Амон стал национальным богом. Верховный жрец Амона, обязанный выполнять все его желания, управлял целой иерархией храмовых служителей, верхушку которых составляли «отцы бога» и «жрецы-чтецы Амона».

В распоряжении этих людей находились значительные богатства: земли, всякого рода сырье, скот и т. д. Имелся также большой персонал хозяйственных работников, включая писцов, мастеров и земледельцев.

Назначая человека на должность верховного жреца Амона, фараон произносил такие слова: Ты – великий жрец Амона; его сокровища и его воины передаются под твою печать. Ты – управляющий его храма.

В правление Тутмоса I (1530–1520) жрецы Амона, кажется, занимались исключительно религиозными делами. Царь, чьи приказы не обсуждались, единолично вершил государственную политику. Он обладал высшей административной властью и полагался только на свое ближайшее окружение. Между царем и верховным жрецом Амона не было практически никаких разногласий.

Однако фиванское жречество не желало оставаться в тени. Его влияние все более усиливалось, и оно решило перейти к чрезвычайным действиям. Используя в своих целях оракул Амона, оно фактически возвело на трон нового царя. Статуя Амона, которую несли на носилках во время церемонии в Карнаке, «склонила голову» перед молодым человеком, который стал фараоном Тутмосом III.

Это было очень значимое событие: оно показало, что жречество Амона обрело реальную политическую силу. Жрецы вышли за пределы чисто религиозной сферы и проявили свою решимость непосредственным образом воздействовать на ход событий в стране.

Человеком, который акцентировал таким образом «светское» влияние фиванского жречества, был верховный жрец Амона Хапусенеб. Будучи начальником строительных работ, он руководил всеми жрецами Египта. Как глава всех храмов, он контролировал внутреннюю жизнь страны и способствовал широкому распространению фиванской идеологии.

Хапусенеб вел себя как истинный монарх. Сочтя, что Тутмос III не достаточно «лоялен», он сверг молодого правителя с престола. Освободившееся место он предоставил царице-фараону, знаменитой Хатшепсут, которая неизменно демонстрировала уважение и доверие к своему покровителю.