Во-вторых, в храме находилась большая стела с изображением Эхнатона и членов его семьи, поклоняющихся Солнцу. Эта стела выполняла функцию пирамидального камня из гелиопольского храма: Эхнатон заменил древний символ образами себя самого, своей жены и дочерей.

Связь с гелиопольской традицией прослеживается вполне отчетливо. Средоточие большого храма Атона, то место, где божество «ликует», именовалось хут бенбен, «Двор бенбена»; бенбеном же называли камень, который первым поднялся из первобытных вод, священный центр Обеих Земель, пребывающий в святая святых великого храма Гелиополя. Именно на этот таинственный камень впервые поднялось Солнце – в самом начале времен. На нем же отдыхал и Феникс – птица света, олицетворяющая бессмертие духа. Эхнатон возродил эту очень древнюю символику, соединив образ Атона с великой солярной традицией времен египетского «золотого века». «Новый» культ в действительности был возвращением к заре цивилизации, когда впервые возникло учение о свете, нашедшее выражение в строительстве самых гигантских бенбенов – пирамид.

В большом храме Атона размещалось множество статуй обожествленных царя и царицы. Его стены были покрыты рельефами, которые в основном изображали принесение жертв Атону солнечной четой. От всего этого великолепия до нас дошли лишь жалкие фрагменты; впрочем, они позволяют предполагать, что в храме находились и колоссы – без сомнения, похожие на карнакские и изображавшие Эхнатона в образе Атона, как «отца и мать» всех живых существ. Вероятно, большая часть статуй представляла Эхнатона и Нефертити стоящими перед алтарем или исполняющими другие действия, связанные с повседневным культом.

Храм, как и всегда в Египте, был одновременно сакральным и экономическим центром города. Вокруг ограды здания, согласно макету-реконструкции, который можно увидеть в Луксорском музее, располагались склады, улица ремесленных мастерских, пивоварня; земледельцы доставляли сюда домашнюю птицу. Все, что производила земля Египта, сначала попадало в храм, а затем, получив сакральный статус, распределялось среди населения.

«Верховный жрец» Атона Мерира, очевидно, исполнял также должность главного управляющего храма. В своей гробнице он изображен рядом с царем во время инспекционной поездки. Он показывает Эхнатону различные части храма, хранилища, хлевы, мастерские.

Налаженное функционирование хозяйства центрального храма было непременным условием процветания всего Египта. Эхнатона ни в коей мере не следует считать оторванным от земных дел мистиком – в этом смысле он мало чем отличался от других фараонов. Культ Атона, как, впрочем, и культ любого другого божества, требовал, прежде всего, сооружения храма, который, помимо чисто культовых помещений, включал бы в себя целый «священный город», средоточие главных органов хозяйственного организма страны.

Ремесленники и представители других (самых разных) социальных слоев были интегрированы в сакральную реальность храма. Вот почему на его стенах можно увидеть, например, изображения солдат из колесничного подразделения, направляющихся вместе со своими колесницами и лошадьми к святилищу Атона. К ним присоединяются нубийцы, музыканты из гвардии, певцы, флейтисты, лютнисты: они, как и все люди, получающие жизнь от Атона, желают принести богу благодарственную жертву.

Некоторые фрагменты, если мы не ошибаемся в их интерпретации, позволяют заключить, что во внутренних помещениях большого храма Атона попадались и изображения царской семьи в интимной обстановке – например, в момент, когда супруги наслаждаются прохладой в тени беседки из виноградных лоз. Подобное нововведение, если оно действительно имело место, можно объяснить тем, что Эхнатон и Нефертити считали себя божественными сущностями, достойными того, чтобы их облик был запечатлен внутри священной ограды.

Теория, согласно которой Атон получил в дар от царя только один город и один храм, неверна. Конечно, Атону необходимо было посвятить «девственное» место, свободное от каких бы то ни было прошлых влияний. Однако, когда строительство главной резиденции бога завершилось, для него стали создавать и другие святилища. Помимо Фив, где храмы Атона продолжали функционировать, можно сослаться на Гелиополь, Мемфис, города Дельты; без сомнения, по одному храму существовало также в Нубии и в Сирии. Это – нормальный ход событий, если учитывать, что мы говорим о главном боге страны. Известно, что в правление Эхнатона мастера работали по всему Египту, от северной до южной границ, и даже в провинциях, подчиненных египетскому контролю.[91]

В подобной практике нет ничего необычного, но она доказывает – если нижеследующее утверждение вообще нуждается в доказательствах – что власть Эхнатона распространялась на всю территорию Египта. Образ Эхнатона как монарха, обрекшего себя на добровольное заточение в таинственном городе и окруженного врагами, не соответствует действительности. После завершения строительства Ахетатона фараон пожелал, чтобы Атон присутствовал и во многих других храмах (в качестве «гостя» местных божеств).

Однако столица всегда оставалась главным центром солнечного культа – потому, что там находилась царственная чета.

И еще одна деталь, касающаяся большого храма Атона: возможно, источником вдохновения для его строителей послужило святилище вытянутой формы, сооруженное Тутмосом I в Карнаке. Святилище стало ядром храма Амона, который затем стал развиваться независимо от первоначального плана. Не захотел ли Эхнатон и здесь дойти до самых истоков, восстановить древнейшую, «первобытную» форму храма?

Эхнатон назначил верховным жрецом Атона человека, чье имя мы уже упоминали: Мерира, «Возлюбленного Ра». (Кстати, само это имя еще раз подтверждает наличие непосредственной связи между Ра и Атоном.) Мерира имел гробницу в Ахетатоне. Однако в сценах из этой гробницы жертвы Атону приносит не он, а царь, царица и две их дочери – Меритатон и Макетатон. Над солнечным диском помещается единственное известное в египетском искусстве изображение радуги.

Этот верховный жрец был, без сомнения, главным управляющим большого храма Атона, а значит, следил за подготовкой церемоний и за их исполнением. Отправлять культ в его целостности мог только фараон, который, как мы уже говорили, принял титул верховного жреца Гелиополя – «(самый) великий из видящих».

Судя по изображениям на талататах, Эхнатон один приносил жертвы, но при этом ему ассистировали первый жрец царя-бога, главный жрец-чтец (специалист по ритуалам) и «(самый) великий из видящих» – жрец, которому царь передал свой собственный титул.

Культовая церемония состояла из двух основных частей: шествия к главному алтарю через анфиладу залов, с остановками перед менее значимыми алтарями, и «свершения великого жертвоприношения» перед главным алтарем с обильной снедью. Египетский термин для жертвоприношения, семаа аабет, указывает на связь этого акта с понятием праведности.

По реконструкции Бадави часть жертвенников располагалась в северной, а другая – в южной части храма; одни из них использовались в ритуалах, сопровождавших восход Солнца, а другие – в ритуалах, отправлявшихся на закате дня. Каждый день года, полностью ритуализированного, становился выражением могущества Бога – подателя духовных и материальных благ.

Танцы и пение составляли неотъемлемую часть культа. Музыканты и музыкантши образовывали религиозную касту, инициированную в определенные ритуалы; их задача заключалась в том, чтобы привести человеческие души в согласие с душами богов. Любопытно, что музыканты не должны были видеть Атона и носили повязку, которая оберегала их глаза от палящих лучей и помогала сосредоточиться на своем искусстве; музыкантши, напротив, такой повязки не имели – без сомнения, по причине своей близости к небесному «Золоту».[92] Диск питался нематериальной субстанцией музыки и пения – утонченной жертвой, которая проникала непосредственно в его естество и способствовала гармоничному излучению божественной энергии, гарантирующему благополучие на земле.