Подобные сцены награждений не являются чисто «протокольными». В действительности они имеют сакральный характер. Не только золото считалось «продуктом» божественного Солнца, воплощением его света, но и «окно явлений» воспринималось как «небесное окно» – то самое, что упоминается в древнейших религиозных текстах. Через это отверстие космической природы изливается на землю солнечный свет. Эхнатон, таким образом, отождествляется по своей функции с созидательной энергией, которая дарует жизнь, – в виде металла, содержащего в себе солнечный свет.

Во время этих торжеств, а также концертов на открытом воздухе и пиршеств для народа, Нефертити всегда находилась рядом с Эхнатоном. Именно царская чета в ее целостности расточала милости своим верным слугам.

Культ, публичные и частные аудиенции, церемонии награждений – такова была жизнь в городе Солнца, где царь, как бы бдительно ни охраняла его личная гвардия, всегда оставался доступным для своих подданных. Храмовые служащие, ремесленники, торговцы, неквалифицированные работники жили в Ахетатоне точно так же, как и в других городах Древнего Египта: каждодневный, иногда очень тяжелый труд чередовался с многочисленными периодами отдыха.[100] Только теперь традиционные праздники были заменены частыми публичными «явлениями» царской семьи и другими приятными церемониями.

Царская трапеза, изображенная в гробнице Хуйи, домоправителя царицы-матери Тийи, производит чарующее впечатление. Слуги вносят в обеденную залу дворца разнообразные вкусные блюда, в то время как музыканты «дают концерт», играя на арфах и лирах. Традиция блестящих фиванских пиршеств не была забыта – как, впрочем, и фиванская мода. Элегантные дамы, переехав в Ахетатон, продолжали состязаться в изяществе и красоте. Для своих платьев они предпочитали выбирать самые тонкие, почти прозрачные льняные ткани, которые позволяли видеть плавные изгибы их тел. Из аксессуаров более всего ценились сложные парики, ювелирные украшения, бахромчатые шарфы-пояса.

В самом богатом квартале Ахетатона располагалось много роскошных вилл, ни в чем не уступавших своим фиванским аналогам. Водоемы и сады сообщали городу Солнца то ощущение радости жизни, которое египтяне во все эпохи считали одним из главных компонентов счастья.

За все время правления Эхнатона ни один неприятный инцидент не потревожил мирной жизни столицы. Во всяком случае, тексты ни о чем подобном не упоминают. У нас нет свидетельств, даже косвенных, о каком-либо возмущении против власти фараона. Это значит, что царская чета правила во взаимном согласии, и что культ Атона практиковался в спокойной обстановке.

Жители Ахетатона вели безмятежное существование, мало чем отличавшееся от жизни фиванцев. Единственное отличие состояло в том, что здесь, в столице, совершались церемонии в честь божественного Солнца, которые ежедневно привлекали толпы народа в центральный квартал, где располагались храм и царский дворец.

Для того чтобы реформировать религию, создать новое искусство, построить столицу, Эхнатон (как, впрочем, и всякий фараон) должен был окружить себя группой советников, друзей и чиновников высших рангов. Поэтому воображение подсказывает, что он, наверное, устроил грандиозную «охоту на ведьм», желая избавиться от противников и оппозиционеров и заменить их своими верными учениками, которые проводили бы целые дни, воскуряя ему фимиам.

Источники сохранили для нас имена некоторых влиятельных должностных лиц времени Эхнатона и позволяют восстановить истину. У царя просто не было возможности перевернуть – как по мановению волшебной палочки – египетскую административную систему. Каковы бы ни были его намерения, ему понадобилось определенное время, чтобы изменить структуры местной власти, не помешав государству нормально функционировать, учреждениям – работать, писцам – обеспечивать правильное распределение продовольственных пайков[101] и т. д. Экономика амарнской эпохи, как кажется, не изменилась по сравнению с предшествовавшим периодом. Эхнатон не осуществил никакого переворота. Во многих случаях он оставлял прежних чиновников на их местах.

Некоторые влиятельные фиванские вельможи не утратили своего ранга при Эхнатоне: например, Ипи, градоправитель Мемфиса, продолжавший и далее исполнять эту должность; Бек, начальник скульпторов Ахетатона, сын одного из скульпторов Аменхотепа III; визирь Рамосе, который был настоящим «связующим звеном» между традиционным Египтом и Египтом Эхнатона. Сыновья многих чиновников законно унаследовали должности своих отцов и благополучно работали – как в старых крупных городах страны, так и в новой столице.

Один из самых интересных примеров такого рода – история начальника скульпторов Бека, которую мы сейчас расскажем. Его отец работал в священном городе Гелиополе, очевидно, в храме бога Ра. Царь Аменхотеп III заметил его достоинства, а позднее – достоинства его сына. Благодаря надписи из Асуана мы знаем, что Бек был одним из учеников Эхнатона. Фараон излагал ему свое учение, предоставлял частные аудиенции, чтобы посвятить в тайны света Атона. После своего назначения на должности начальника скульпторов и начальника строительных работ Бек, вне всякого сомнения, стал одним из создателей амарнского стиля и автором нескольких шедевров, которые мы можем созерцать еще и сегодня. Возглавив главную мастерскую столицы, он руководил элитарной группой художников, которая выполняла заказы дворца. Архитекторы, скульпторы, художники Египта не следовали своей индивидуальной фантазии, но выполняли определенную символическую и теологическую «программу». Роль этих людей оценивалась очень высоко. Слово «скульптор», написанное иероглифами, в буквальном переводе означает «тот, кто дает жизнь». Художник, который собственной рукой вносит дух в косную материю, является обладателем секрета самой жизни. Вот почему во все эпохи начальник строительных работ фараона был одним из самых влиятельных государственных деятелей.

На одной стеле из собрания Берлинского музея сохранилось любопытное изображение Бека. Памятник, на котором скульптор представлен вместе со своей женой Тахерет, посвящен «Хорахти, живому Атону». У Бека огромный живот и отвислые груди. Тело его жены тоже деформировано, оно отличается слишком тяжелыми бедрами. Иными словами, оба персонажа изображены в соответствии с критериями официального искусства в его самом радикальном варианте. Образы Бека и его жены восходят к иконографии фараона как «отца и матери» всего сущего, известной нам по карнакским колоссам.

В сложном мире египетской высшей администрации главные рычаги власти, если не считать самого царя, находились в руках двух визирей. Во времена Аменхотепа III визирь Юга, Рамосе, проявил на своем месте особый талант и, кроме того, зарекомендовал себя как исключительно глубокий мыслитель.

Его фиванская гробница – главный источник, свидетельствующий о переходе от фиванской религии Амона к религии атонизма. Дело в том, что часть украшающих ее стены сцен передает дух эпохи Аменхотепа III и выполнена в самом чистом фиванском стиле, тогда как другая часть выражает идеи, характерные для правления Аменхотепа IV, будущего Эхнатона. Это – поразительный факт, который еще раз доказывает, что не было никакого конфликта, что переход от одного правления к другому и от прежней религиозной концепции к новой совершился гармоничным образом, что план фараона осуществился без каких-либо затруднений.

А, следовательно, не было и разрыва между старым и новым периодом в плане хозяйственного управления; Эхнатон подтвердил полномочия Рамосе и даже расширил сферу его ответственности.

Визирь ежедневно общался с царем и предоставлял последнему подробный отчет о своей деятельности. От него требовалось, как говорится в одном тексте, чтобы «все дела пребывали в здравом и невредимом состоянии». Визирь ни на миг не должен был забывать, что он носит на шее символический знак богини космического порядка и универсальной гармонии.