— Сперва мне надо поговорить с твоим отцом.

— Папа уже идет! Я как раз успею прочесть вам, что у меня получилось.

Учитель ответил, что сейчас не до того. Альдонса провела гостя в переднюю и поднесла чашку шоколада. Монах поблагодарил, но не пригубил напитка и даже не присел, а едва врач вышел, метнулся к нему с пугающей поспешностью, схватил за локоть и что-то зашептал на ухо. Мужчины отошли в дальний угол двора. Франсискито вопросительно посмотрел на внезапно побледневшую мать.

С порога они видели, как брат Исидро что-то говорит и судорожно жестикулирует, но не могли разобрать ни слова. Щебетание птиц в благостной тени сада никак не вязалось с тревогой, исказившей лицо брата Исидро. Дон Диего ошарашенно молчал.

Когда странный разговор закончился, Альдонса снова предложила монаху шоколада, но тот лишь мотнул головой, прошелестел что-то в ответ и быстро зашагал прочь, понурившись и судорожно сжимая обеими руками распятие, висевшее на шее.

Тихое утро внезапно взорвалось бешеной суетой. Верная и деятельная Альдонса, подчиняясь отрывистым указаниям супруга, велела готовить сундуки, ящики и баулы: достать, вычистить, а потом упаковать в них всю утварь. «Вы слышали? Всё, абсолютно всё! Мебель надо разобрать и сложить так, чтобы она занимала как можно меньше места». Луис и Каталина слушали хозяйку, не веря своим ушам. И она сама, и все четверо детей тоже принялись за дело.

Дон Диего оделся и, как обычно, пошел навестить пациентов. Вернулся он к обеду. Семья уселась за стол, отец раздал домочадцам по куску хлеба, а когда принесли жаркое, объявил новость, которую семья ждала с нетерпением:

— Мы уезжаем из Ибатина.

Ну разумеется, иначе к чему вся эта суматоха и немыслимый кавардак, воцарившийся в спальнях, в столовой, во дворе, в передней и в кухне? Но зачем вдруг понадобилось сниматься с места, да еще так спешно? Отец, как всегда, ел медленно (или даже нарочито медленно, желая успокоить родных). Макая хлеб в подливу, он пояснил, что перемены пойдут только на пользу, это-де его задумка, и довольно давняя (ой ли?). А тут подвернулась оказия — как раз сегодня ночью на юг отправляется караван, надо же, какая удача.

— Сегодня ночью?! — в один голос воскликнули Исабель и Фелипа.

— И потом, — с расстановкой произнес дон Диего, стараясь унять панику, — вам наверняка понравится новый город: мы перебираемся в Кордову.

— В Кордову? — изумился Франсискито.

— Да. Милый городок на берегу тихой реки, окруженный невысокими горами. Куда спокойнее нашего: никакой тебе сельвы, ни индейцев, ни наводнений. Там мы заживем на славу.

Младший сын поинтересовался, похож ли тот город на испанскую Кордову, где жили их предки. Дон Диего ответил, что да, похож, именно поэтому основатель и дал ему такое название.

Фелипа спросила, как долго туда добираться.

— Недели две.

Исабель разговора не слушала. Девочка сидела, низко опустив голову, ее била крупная дрожь. Альдонса обняла дочь за плечи, и та, заливаясь слезами, икая и всхлипывая, с трудом проговорила:

— Зачем… зачем нам уезжать? Это не переезд, это бегство!

Мать ласково отерла Исабель мокрые щеки и прикрыла ей рот ладонью. Франсиско глупость сестры раздражала. Надо же, совсем не интересуется легендарным городом, где жили их деды и прадеды! Но мальчик внезапно понял, что Исабель права: они покидают Ибатин навсегда, да еще так поспешно. В горле вдруг встал ком.

Тут и Фелипа расплакалась. Только юный Диего сохранял полное спокойствие. Может, ему известно больше, чем остальным? После несчастного случая старший сын часто и подолгу беседовал с отцом, они вместе ходили навещать пациентов, читали, закрывшись в кабинете. Да, Диего точно что-то знал!

— А почему бы нам не подождать другого каравана? — Франсиско казалось, что его предложение всем придется по душе. Но отец не ответил, только велел принести еще жаркого. Во время обеда Альдонса не проронила ни слова. Как обычно, она подчинялась воле супруга, а мучившие ее вопросы держала при себе. Она любила мужа, любила детей и воспитана была в духе своего времени: кроткой и послушной.

Поспать после обеда толком не удалось. Хаос царил повсюду. Происходило что-то непонятное, тревожное. Но с тех пор Франсискито навсегда усвоил, что семья за один день может собрать все пожитки, попрощаться с соседями, на ходу сочиняя объяснения, чтобы удовлетворить их живейшее любопытство, и найти поверенного для взыскания долгов. Этот опыт, в детстве казавшийся просто забавным, впоследствии весьма ему пригодился.

Вечером возле уличной двери водворилась внушительная повозка с крышей, обтянутой кожами, больше похожая на сундук на громадных колесах. Волы, запряженные в ярмо, издавали трубное мычание. На помощь слугам пришли погонщики, и мебель, ящики и баулы начали перекочевывать в повозку. Альдонса напряженно следила за работой, то и дело взывая: «Пожалуйста, не трясите этот ларь! Только не сломайте письменный стол! Поосторожнее со шкафом, не отбейте резные края! Да, и обвяжите покрепче подлокотники кресел!» Котлы, подушки, одеяла, безделушки, кастрюли, кровати, тюфяки, одежда, канделябры, ковры, горшки, сумки и посуда навсегда покидали свои места под аккомпанемент всхлипываний и вздохов.

Комнаты опустели и выглядели сиротливо. Франсиско устроил перекличку с эхом, их невидимым новым обитателем. Свечи, расставленные там и сям, озаряли темноту той последней ночи, когда никто не ложился, поскольку нигде не осталось даже циновок. Но потом погасли и свечи: хозяин задул их одну за другой — медленно, точно совершая некий ритуал. Дом стал похож на покойника, с которым прощались хоть и почтительно, но в неизъяснимой тревоге.

Улучив момент, отец семейства вышел во внутренний дворик. Сквозь кроны сочился бледный свет. Дон Диего немного постоял среди своих любимых апельсиновых деревьев, посмотрел на плоды, скрытые в густой зелени, вдохнул душистый запах листвы. Ветви шатром переплетались у него над головой, а в просветах мерцали звезды. Он нашел взглядом одну, самую крупную, и поведал ей свои тревоги. А потом шепотом прочел псалом, воспевавший красоту ночи и ароматы сада. Звезда слушала внимательно и знала, что этот человек мечтает только об одном: возвратиться туда, где собирался спокойно жить до скончания дней. Но Господь, видно, рассудил иначе. Дон Диего подошел к одному из деревьев, прислонился спиной к стволу и застыл, вбирая влажное дыхание земли, ночную свежесть, шелест и запахи, словно хотел унести все это в своем сердце. Он молил Создателя, чтобы опасное путешествие помогло им уйти от преследователей.

Выехать нужно было до зари. Луна еще сеяла свой серебряный свет на крыши домов. Дон Диего вернулся в опустевшие комнаты и тихо позвал Альдонсу, Диего, Исабель, Фелипу и Франсиско. Слуг, Луиса и Каталину, звать не пришлось: они уже ждали хозяина, водрузив себе на головы оставшиеся тюки.

Уже на пороге девочки закатили отчаянную истерику: ухватились за дверной косяк и, рыдая, заявили, что никуда не поедут. Но в конце концов им все же пришлось забраться по приставной лесенке в темное чрево второй повозки. Франсиско с любопытством оглядывал освещенное тусклым фонарем пространство фургона — гигантской бочки, где на полу лежали тюфяки, а по бокам темнели деревянные дуги, обтянутые кожами. Крыша была полукруглой, из гнутых жердин, чтобы струи дождя скатывались по ней, не попадая внутрь. Изнутри фургон чем-то напоминал небольшой церковный неф на колесах, который создавал ощущение защищенности и одновременно давил. Наступая на одеяла и на чьи-то ноги, спотыкаясь о тюки, мальчик стал пробираться вперед, чтобы глядеть на дорогу. Вдруг он вскрикнул от радости и удивления: у одной из жердин притулилась знакомая фигура, свет фонаря выхватил из темноты худое лицо.

— Брат Исидро! А вы что здесь делаете?!

Старый монах поджал колени, пропуская Франсиско, но тот уселся рядом со своим учителем.

Дон Диего еще раз проверил, на месте ли домочадцы, выкликая всех по именам и напряженно вглядываясь в предутренний сумрак. Альдонса раздала одеяла, повозка качнулась и тронулась с места.