– Все решено, он уже едет, – говорит мне Шон, широко улыбаясь желтоватыми зубами. – Не поверишь, он был неподалеку. Приехал к мяснику купить кое-чего на ужин. Он как раз был на кассе, когда я позвонил, так что приедет буквально через минуту.

– Спасибо. Так быстро.

– Мы здесь живем спокойно, но, если нужно помочь ближнему, пойдем на все, – говорит он. – Не хочу тебя обнадеживать, но если уж Расти Куинн твою машину не починит, то не починит никто…

– Расти Куинн? Вы сказали… Расти Куинн?

– Да, моя дорогая.

– А других механиков тут нет?

– Вы знакомы? – удивленно спрашивает Шон, а потом его лицо меняется. – Не обижайся, но на местную ты не похожа. У нас дам в таких платьях не водится, и я заметил твои дублинские номера, так что подумал…

– Я и не местная. Ну, в каком-то смысле, может. Я родилась в…

А потом уже слишком поздно.

Над дверью звенит колокольчик, объявляя, что у нас гости, и как только Расти меня видит, челюсть у него отвисает.

– Не очень далеко ты уехала, Розочка? – говорит он, хитро улыбаясь, и сердце у меня колет. Давно меня никто не называл моим подростковым прозвищем, и меня омывает волной ностальгии.

– Не волнуйся, – подмигивает он. – Мы все решим. Давай ключи, я пойду взгляну.

– Про эту собаку ты писала? – спрашивает Расти, вернувшись через несколько минут.

Его грубый голос сразу успокаивает.

– Мы с тобой нормально не поговорили там, в коттедже. Не думал, что тебе нравятся собаки, – говорит он, присаживаясь рядом.

Он склоняет голову набок, словно только сейчас видя меня по-настоящему, будто наша прошлая встреча в коттедже была понарошку или вообще не случилась. Я натягиваю платье на колени и выпрямляю спину.

– Я тоже, но люди меняются, – тревожно встречаюсь я с ним взглядом. Я чувствую, как у меня трясется губа и подрагивают колени, когда я возвращаюсь мыслями к прошлому. – Все мы меняемся, Расти, разве нет?

Он прикусывает губу и медленно кивает, затем отводит взгляд. Могу поклясться, я вижу, как под козырьком синей, замасленной кепки у него поблескивают глаза.

– Меняемся, милая, но только если приходится или захотим, – говорит он, снова взглянув на меня. От вида его знакомых глаз тянет в груди. – Некоторые из нас уникальны, и было бы грешно измениться кому-то с таким искренним сердцем, как твое.

– Спасибо, – выдавливаю я.

– Как ты? Знаешь, я столько раз хотел тебе позвонить, но все…

– Ты мой кузен, Расти, ты за меня не в ответе. Жизнь ведь продолжается, – шепчу я, припоминая, сколько раз я слышала эти слова после смерти Майкла. – Я как-то справляюсь. Наверное. Просто в Рождество становится совсем невыносимо, прибивает к земле, так что лучше я буду одна, чем портить всем вокруг настроение.

Он качает головой, не отводя взгляда.

– Просить о помощи нормально, Роуз, – и его голос тоже звучит нетвердо. – Всем нам она порой нужна. Я говорил тебе, звони в любое время. Я так обрадовался, что ты попросила остановиться в коттедже, но потом… В общем, ладно, давай про машину.

– Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были проблемы, Расти, – говорю я. – Не надо было сюда приезжать. Я в своем репертуаре, пыталась быть романтичной и спонтанной, думала, что лучше проведу Рождество здесь, чем как обычно, в Дублине, вдали ото всех. Но я ошибалась. Видимо, не судьба.

Расти наклоняется ближе, упирается локтями в стол, и я чувствую запах табака и мяты, который тут же переносит меня в детство. Он выглядит так же, как когда-то давно мой отец.

– Я знаю, как сильно тебе тут нравится.

Я глубоко вздыхаю.

– Да, это правда.

– Я бы предложил тебе на ночь остаться у нас, но дома все не очень спокойно… и это еще мягко сказано.

– На ночь? В смысле на ночь?

Он смотрит на меня так, будто я чего-то не понимаю.

– У тебя генератор полетел. Как и предполагалось.

– Ага, – киваю я. Мне нравится, что мы с Расти снова, как в старые добрые времена, обсуждаем машины. Не нравится только, что он не сможет починить все так быстро, как мне бы хотелось.

– Ну, сегодня я уже запчасти точно не достану, – говорит он. – Так что, похоже, юному Чарли придется потесниться хотя бы на сегодняшнюю ночь.

– Нет.

Моя голова непроизвольно качается из стороны в сторону, и я в ужасе смотрю на Расти.

– Да.

– Ни за что, Расти. Правда, это нечестно, – я вскидываю руки, словно защищаясь. – Я не хочу снова его беспокоить. Моих проблем ему еще не хватало, он ведь, очевидно, приехал сюда побыть один.

– Но…

– И что бы сказала Марион? Если бы узнала, что я решила остаться вопреки ее словам? Она даже обсуждать это не хотела, – продолжаю я. – Она тебя распнет. Нет. Честное слово, я лучше буду спать на снегу, чем доставлю тебе какие-то проблемы. Не преувеличиваю.

Он откидывается на спинку стула и заливисто хохочет.

– Знаешь, Роуз, я тебе верю, – говорит он. – Ты, как и я, Куинн. Упрямая, как осел. Но коттедж принадлежит мне, а ты – часть моей семьи. Так что если я говорю, что ты остаешься там ночевать, пока мы не приведем машину в порядок, то так и будет. И никто, ни Чарли, ни даже Марион, мне не указ. А теперь допивай, и я отвезу тебя в коттедж.

Марион так и не простила моей семье ту крупную ссору после смерти бабушки Молли и долгих разбирательств, кому должен отойти коттедж. Папа сказал ей, что для постороннего человека она много на себя берет. Вежливостью он не отличался, и Марион, очевидно, затаила обиду. Я даже не присутствовала при дележе имущества, но ее реакция на мое появление доказала: она все равно на меня зла.

– Что-то я не уверена на этот счет, – бормочу я.

Расти только пожимает плечами.

– Ну, дорогая, боюсь, выбора у тебя нет. Так что прикупи еды, выспись, а завтра мы снарядим тебя в дорогу. Постараюсь как можно скорее.

Я пытаюсь придумать какой-нибудь альтернативный вариант, но в этот раз у меня нет запасного плана. Жаль слышать, что у Расти с Марион проблемы дома, но это неудивительно, все-таки я видела сцену в коттедже.

– Ладно, разве что на одну ночь…

– На одну ночь, – соглашается Расти. – А теперь собирайся, пора ехать, пока снег еще сильнее не повалил. А то, кажется, нас ждет настоящий шторм.

– Если Марион об этом узнает, тебя дома будет ждать шторм похлеще, – говорю я. Мы переходим дорогу, направляясь к пикапу Расти.

Он просто хмыкает и качает головой.

– Твоя правда, Розочка. Хорошо же ты нас знаешь. Слишком хорошо.

Телефон у меня стоит на беззвучном.

Жестоко, знаю, но она названивает каждые пару минут.

Мы уже обсудили, что в этом году она не будет готовить индейку на Рождество, потому что ее подруга Мэри вегетарианка. Она думает, что и сама станет с сегодняшнего дня вегетарианкой, но кусочек ветчины за ужином может и съест.

Потом обсудили ее новый гель для душа. Она обожает ягоды, поэтому, естественно, обязана была мне набрать и рассказать, что купила сегодня ежевичный гель и что пахнет он восхитительно. Я пообещал, что, если увижу в Донеголе гель с запахом ежевики, обязательно ей куплю.

Потом она спросила, скучает ли по ней Макс. Слышал ли я что-нибудь от Ребекки. Сказала, как была бы рада, если бы Рождество Ребекка провела со мной.

Боже, а как бы я был этому рад.

Надеюсь, я не слишком эгоистичен. Пожалуй, слишком.

Я обожаю Хелену. Но просто мне нужно сейчас немного побыть в тишине. Хочу послушать тиканье часов, храп пса, классическую музыку или как ветер снаружи гонит поземку, хочу забыться и прогнать пожирающую меня боль.

Даже не так. Я просто хочу остаться в тишине и обдумать все повороты судьбы, которые привели меня сюда. Как до этого дошло? Что я в Донеголе встречаю Рождество со своей собакой? Как моя, казалось бы, идеальная жизнь превратилась в такую?

Я скучаю по дочери. По ощущению того, как ее ладошка лежала в моей руке, как она смотрела на меня снизу вверх. По тому, как забирал ее из школы и слушал, как прошел ее день. Скучаю по истерикам и тому, как она заявляла матери одно, а мне – другое, чтобы получить желаемое.