– Но почему же? Вон, баки покрасил, всё польза. Кроме того, я сам приезжий.

– Ты? – искренне удивился Помойка. – Да ладно!

– А ты припомни.

– Ну, – задумался он, – вроде бы что-то такое… Но ты же совсем другое дело! Ты свой, каждый скажет. Если этот засранец не оценит твой доброты, хотя бы посмотрит косо… Ты только скажи!

– Спасибо, – сказал я с неискренней благодарностью. – Я ценю. Ещё бурбона?

Когда Помойка ушёл, я сказал в темноту подсобки:

– Выходи. Тебя запах выдаёт.

На свет, благоухая растворителем, вышел Говночел. Хорошо, что у Помойки по профессиональным причинам обоняние отсутствует.

– Слы, чел, а чо он?

– Не твоё дело. Может, я просто человек хороший?

– Гонишь, чел. Ни хрена ты не хороший. Налей пивца, а?

– Не наливайте ему, босс! – завопила из-за приоткрытой двери отмывающая сортир Швабра. – Иначе я обижусь и во все стаканы наплюю!

– Видишь, Говночел, она против.

– Слы, чел, а ты чо, её слушаешься, что ли? Это вообще некруто, чел. Ты же босс, чел!

– Это было бы нечестно.

– Ни хрена не в этом дело, чел. Плевать тебе на неё. Ты ведь тоже говночел, как я. Только хитрый, – раздосадованный панк хотел сплюнуть, но, покосившись на дверь сортира, благоразумно не стал. Ушёл наверх.

Это он правильно. Тем, кто плюёт в баре на пол, Швабра потом плюёт в пиво. Когда думает, что я не вижу, разумеется.

В остальном панк совершенно прав.

– Чел, ты меня засунешь в эту стрёмную конуру? Рили? Не надо так!

– Это точно такая же комната, как моя, – сказал я терпеливо. – Просто забита хламом. Если его вынести, открыть окно, отмыть и вычистить, будешь жить кум королю.

– Это ж какой гемор, чел!

– Камера в тюрьме тебе нравится больше?

– Блин, чел, не надо так! Ты меня теперь вечно будешь тюрягой стремать?

– До тех пор, пока ты не уяснишь, что никто тут тебе ничего не должен, а вот ты – ещё как. В любом случае, раскладушка в моей комнате – это было один раз и больше ни за что. Так скрипеть зубами во сне – это нечто! Мне снились фрезерные станки и лесопилки.

– Чел! Давай просто перенесём раскладушку, чел! Например, вниз…

– Я не оставлю тебя наедине с пивным краном. Он явно наводит тебя на криминальные мысли.

– Чел, ну какой криминал, чел? Это же просто пивцо!

– Ты видел, чтобы я или уборщица пили в баре?

– Не, чел, рили, не видел, чел. Вы трындец странный пиплз, чел. Я бы пил. Я бы лёг под краном, раскрыл рот и не закрывал его, чел! Это был бы парадайз, чел! Может быть, я бы лопнул, но лопнул счастливым!

– И зачем мне в баре лопнувший ты? Те, кто работает в баре, в нём не пьют. Это правило для всех.

– Рили, чел? – уныло переспросил панк.

– Абсолютли.

– Шит. Факинг шит. Чел, я умру так, чел!

– Ты слишком молод для алкоголизма, так что выживешь. В крайнем случае, в городе есть доктор. Как заключённый на общественных работах ты имеешь право на бесплатную медицинскую помощь. А сейчас вперёд, разбирать кладовку.

– Блин, чел, я думал, что это я говночел… Но ты рили говнее.

– Так я и постарше буду.

***

Кофе и выпечка приносят нам дневную кассу, но с ними бар превратился в гибрид женской гостиной и подросткового клуба. Сначала я сдвинул время открытия на час. Потом ещё на час. Потом сразу до полудня. Потом… В общем, теперь открываю в девять утра, но некоторые дамы ворчат, что надо раньше. А спать я когда буду? Почему бы им не ходить в кафе к Мадам Пирожок? Всё равно выпечка та же.

Швабра наотрез отказалась выходить на работу в такую рань, поэтому, определив Говночелу фронт работ, я, зевая, начал составлять стулья на пол сам. С утра на столах нет пепельниц, но лёгкий запах табака витает. Дети и женщины в моём баре не курят. Таково правило, и оно по разным причинам всех устраивает, хотя некоторые дамы выбрасывают сигарету у входа и закуривают сразу, как выйдут. Здесь вообще почти все курят, сначала я удивлялся, но потом привык.

– Когда вы поставите витрину с мороженым? – спросила меня Училка Два Мохито, располагаясь за стойкой.

Сегодня она мохито не закажет, не понедельник. Выпьет кофе, съест кусок пирога и уйдёт. Комплот местных жён её принципиально не кооптирует. «Я чёрная, я приезжая, а главное, у меня нет мужа, – объяснила она мне. – А значит, трижды третий сорт, да простит меня за это определение арифметика». Но продолжает приходить, демонстративно игнорируя тех, кто игнорирует её.

– Никогда, – кратко ответил я, запуская кофемашину.

Освоился с агрегатом и теперь почти его не боюсь. Разве что самую капельку, когда надо снять панель и подтянуть шланг. Мне всё время кажется, что он вдруг клацнет, как зубастой челюстью, и отфигачит мне руку по локоть.

– Почему, Роберт? – она так произносит это «Роберт», что я иногда думаю: «А не из-за меня ли она приходит сюда почти каждый день?» Сложно найти менее подходящего человека для отношений, чем я, но, возможно, так проявляется инстинкт матери-одиночки. Училка – умная женщина, но инстинкты сильнее.

– Потому что это не кафе, а бар. Ваши ученики и так вынудили меня завести холодильник с лимонадом, что уже на грани приличия для такого неприличного заведения, как моё. Но в лимонад можно хотя бы добавить водки, сделав коктейль. Мороженое? Я вас умоляю. Что дальше? Цветы? Кружевные занавески? Вышитые салфетки с котятками? Детское меню?

– Почему нет? – смеётся Училка. – Знаете, я бы предпочла, чтобы дети были хотя бы под таким надзором, как ваш.

– Я не люблю детей, они отвечают мне взаимностью, но мне доводилось слышать, что детишки не переносят надзора. Хватит с них и школы со строгой учительницей… – постепенно я привык к исходящим от Училки педагогическим эманациям, и мне даже не требуется постоянно протирать стаканы. Все мы ушиблены школой.

– Почему-то с содроганием жду начала учебного года, – призналась женщина. – Как будто кончится лето – и всё. Словно каникулы держат что-то на паузе, а потом полетит-покатится…

– Все ждут осени, как будто Силы Зла летом отдыхают, а первый школьный звонок будит их, призывая из адских глубин, или где там они проводят обычно каникулы.

– Если бы вы поработали в школе, Роберт, – вздохнула Училка, – эта идея не казалась бы вам такой уж забавной.

***

Попрощалась и ушла Училка, отщебетали своё за кофе Приличные Жёны Достойных Мужей, как именует себя этот дамский курятник. Первая дневная пауза. Смена посуды. Кофейные чашки и тарелки из-под пирога отправились в мойку, дожидаться Швабру. Приходит время лимонадных стаканов.

Подростки меня предсказуемо раздражают и почти не приносят денег, но хуже всего – они бесят Швабру, которой обидно быть уборщицей при одноклассниках.

– Ненавижу их, – сообщила она мне, явившись, как всегда, ровно в полдень.

Уборщица теперь работает с полудня до полуночи, и это, наверное, не совсем правильно. А может, даже и незаконно, ведь она несовершеннолетняя. Но всех всё устраивает, особенно её. Из-за сверхурочных. Моей помощнице по-прежнему нужны все деньги мира, но она готова начать с моих.

– Чего так? – спросил я рассеянно.

– Вонючие снобы. Смотрят на меня как на самоходную швабру.

Я, не удержавшись, хмыкнул, за что был прожжён насквозь злобным подозрительным взглядом.