Подпись неразборчива.

Я посмотрел счёт и передал его Мадам Пирожок.

– Как там у меня с балансом?

– Хотите, чтобы я оплатила? Без проблем, ваш бизнес в уверенном плюсе.

– Да, если не сложно, приплюсуйте к еженедельным платежам.

В конверте оказалось письмо от клиентской службы дилера:

«Уважаемый клиент!

Техническая экспертиза по вашему случаю выявила попытку незаконного доступа к автономным интеллектуальным модулям вашего автомобиля, что и явилось причиной поломки, исключающей возможность ремонта. Напоминаем, что алгоритмы работы искусственного интеллекта являются собственностью разработчика и защищены законом о коммерческой тайне.

На этом основании гарантия вашего автомобиля была аннулирована.

Если вы считаете это решение необоснованным, обратитесь с претензией в юридический отдел компании по адресу…»

Вот же жопы корпоратские!

– А где сама машина? – спросил я женщину.

– На стоянке за мотелем. Хотите забрать?

– Да, наверное… Только подскажите, как мне перегнать её к бару. Не соображу, где объезд.

– К бару? – удивилась Мадам Пирожок. – Да никак. Нет там никакого объезда.

– Неужели с трассы нельзя заехать в город?

– Нет. Рельеф сложный. Да и зачем вам в городе машина? Куда там ездить?

– Тоже верно, – признал я. – Тогда ничего, если она у вас пока постоит?

– Конечно, Роберт, стоянка всё равно пустая.

– До завтра, – сказал я вставая, – спасибо за пирог.

– Всегда рада накормить хорошего человека! – улыбнулась мне женщина.

А ведь, казалось бы, при таком бизнесе она должна разбираться в людях.

Депутатор пришёл с утра, скромно постучавшись в косяк двери стальными пальцами.

– Виски? – спросил я, доставая лёд.

– Пожалуй, – сказал он, снимая фуражку.

Он всегда её снимает, когда пьёт, разделегируя возложенные на него властные полномочия. Из-за специфического метаболизма практически не пьянеет, но в этом строг. Полицейский идеальный, как его лицо. Ненастоящее, как и он сам. Впрочем, мне ли, бармену-самозванцу, его осуждать? Осуждение не пристало ни барменам, ни самозванцам, ни мне.

– Содовой и сразу повторить.

Я молча киваю и наливаю.

Выпив два стакана, один за другим, Депутатор возвращает фуражку и казённый тон.

– Роберт, вы не могли бы пройти со мной в участок?

– Я успел с утра что-то нарушить?

– Нет-нет, вы нужны как свидетель.

– Свидетель чего?

– Ну, как же, – вздохнул полицейский, – вчерашний хулиган. Мы его предварительно оформили, но нужно собрать показания.

– Панк? – вспомнил я, проведя пальцем по изуродованной поверхности стойки. – Говночел?

– Он самый. Вы же ещё не открылись? Подойдёте? Это не займёт много времени.

– Без проблем, – согласился я. – Исполню гражданский долг.

До отделения полиции от бара сто метров наискосок, что отлично характеризует умственные способности того панка. Пытаться грабить заведение, расположенное буквально у порога полиции, фантастически тупо.

– Слы, чел, маякни полисам, что я не гангста! – завопил панк, увидев меня через решётку. – Я мальца кэш аскал, рили! И пивцо. Слы, чел, мне рили грабёж шьют, во трэш, прикинь? Не надо так, чел!

– Угрожал ли этот человек вам холодным оружием? – спросил меня Депутатор, когда мы расположились в его кабинете.

Ручка в его стальных пальцах нацелилась на желтоватый лист бумаги. Полицейский участок крошечный, единственная камера – просто отгороженный решёткой угол, дверь в кабинет не закрывается, так что панк всё слышит.

– Полис, ты рили гонишь! – кричит он. – Пивцо онли! Жажда, чел! Скажи ему, чел!

– Я бы не назвал это угрозой, – сказал я неуверенно.

– Вот этот предмет вам знаком? – Депутатор достал из ящика стола серый бумажный пакет, вытряхнул из него на стол ножик. Осторожно, через платок, нажал на кнопку фиксатора. Из рукоятки с деревянными накладками со щелчком выскочило лезвие.

– Похож на тот, которым мне царапали стойку, – признал я. – Но рукоять я не видел.

– «Свидетель считает, что нож, изъятый у подозреваемого, похож на тот, который использовался при попытке грабежа», – сказал полицейский вслух и принялся заполнять бумагу перед собой. Почерк у него оказался крупный и ровный, словно образец для школьной прописи.

– Рили, полис, не гони! – панически отозвался из-за решётки панк. – Какой грабёж, ты себя слышишь вообще? Мелкий аск, рили! Ну, чел, не будь говном, чел!

– Произносил ли подозреваемый угрозы в ваш адрес?

– Выражался он довольно невнятно, – сказал я осторожно. – Но мне показалось, что обещание неких проблем прозвучало.

– Да блин, чел! Это же аск, чел! Ну, прогнал я про трабло, ну, что ты, чел! Да ты же и не зассал, рили, не гони, чел! Они же рили меня засадят, чел!

– Так и запишем: «Угрозы неопределённого характера», – удовлетворённо кивнул Депутатор и внезапно мне подмигнул.

Панк застонал безнадёжно: «Это трэш какой-то, рили…»

– Угрожая оружием, подозреваемый требовал деньги… – проговаривает вслух то, что пишет полицейский. – Что позволяет классифицировать его действия как грабёж первой степени с отягчающими обстоятельствами…

– Во-о-от говно-о-о… – заныл панк. – Какими «отягчающими», полис, ну что за трэш, челы!

– С особым цинизмом в общественном месте на глазах у несовершеннолетних… Уборщице твоей семнадцать, ты в курсе? – спросил у меня Депутатор.

– Знаю, – ответил я. – Не наливаю.

– Вот и правильно. Приятно видеть законопослушного гражданина. А этого бандита мы засадим лет на двадцать, и поделом…

– На сколько? Рили, челы, это ж креза! Какие двадцать, я только стойку поцарапал! – заверещал перепуганный панк. – Я столько не жил ещё, мне восемнадцать всего!

– «Подозреваемый признал совершённую им порчу имущества…» – пишет полицейский, медленно проговаривая.

– Рили признал! – кричит панк. – Мой косяк! Сговнил. Каюсь, рили! Возмещу! Простите говночела! Не надо на двадцать!

– Ну, – сказал Депутатор громко, добавив в голос убедительного сомнения, – если пострадавший не будет предъявлять обвинений в нападении…

– Слы, чел, не будь говном, чел! – заныл просительно панк. – Я рили возмещу тебе ту доску!

– Денег при подозреваемом не обнаружено.

– Я исправлю, чел! Языком, блин, залижу, рили! Отработаю, чел! Не губи, чел!

– Ну, я даже не знаю, – сказал я, подмигнув Депутатору, – а как же стресс? Моральный ущерб? Осквернение реликвий?

– Каких реликвий, чел? Ты что гонишь, чел?

– Стойка для бармена как алтарь для священника! – произнёс я громко и поучительно. – Ты мне, можно сказать, в душу плюнул! Моя жизнь никогда не будет прежней!

Полицейский, пользуясь тем, что из камеры его не видно, показал мне большой палец и изобразил беззвучные аплодисменты.

– Ну, блин, чел, ну, что ты, чел… Да я что угодно, чел! – захныкал морально уничтоженный панк.

– С другой стороны, – продолжил я, уловив идею Депутатора, – ломать жизнь человека в столь несознательном возрасте не очень хорошо. Не пойдёт ли он по кривой дорожке вместо исправления, попав смолоду в криминальную среду?

– Пойду, пойду! Рили, чел, клянусь! Побегу, рили! Не дай пропасть, чел! – закричал с надеждой панк.

– Может быть, общественные работы… – изобразил голосом сомнения полицейский. – Но такой тяжёлый проступок, как попытка грабежа… Не будет ли он опасен для жителей города?