Я ожидал застать непроглядную тьму и мрак, но был приятно поражен.

На стенах коридора висели красные такие таблетки и они давали слабый свет, чтобы, очевидно, можно было худо-бедно эвакуироваться в случае деэлектрофикации. Не думал даже, что такое предусмотрено, хитро!

Только я ступил ногой на плитку, как аварийное освещение погасло.

Я замер, ожидая, что сейчас пригодятся мои навыки играть в шутеры, но ничего не происходило. Спиной чувствовал, как Ева что-то от меня ждёт и мне стало стыдно от того, что я так глупенько перед ней очкую.

Дрожащей рукой я достал телефон и, сглотнув, включил фонарик.

Коридор был пустой, как и моя голова. Нечего, собственно, было боятся. Я, почувствовав себя, как Гэндальф в Мории со светящимся посохом, шагнул во мрак.

– Стой! – услышал я нервную девчачью мольбу. За мою свободную вспотевшую руку кто-то взялся.

– Надо же. Я теперь лидер стаи. Как приятно.

Выйдя в крыло, где располагался лифт, я рассчитывал найти там лестницу. Её не было. Только дверь. Я подумал, что она ведет в такой же коридор с квартирами.

– А где? – спросил я в никуда.

– Что? – переспросила Ева.

– Ну… лестница? Она же должна быть.

– Да, она там, – от её неуверенности мне не хотелось ей верить, но я, тем не менее, зашёл внутрь и, действительно. Там был лестничный пролёт. С окнами. Рука снова освободилась. Я за одну минуту пережил животный страх, героическую смелость и опустошающую неловкость.

– А, ну у меня дома не так просто, – я захотел объясниться, – а по гостям я часто не хожу, знаешь.

– Ну, ничего страшного. Мы же всё нашли, – Ева меня успокаивала и заверяла, что всё хорошо. Я-то знал, что в голове у неё вертелись мысли по типу, – Ты, мало того, что трус. Так ещё и кретин. Лестница он не знает, где находится. Идиот! Головой надо думать. Той, что сверху, а не той, которой ты всегда думаешь.

Я принял эти невысказанные оскорбления и быстро, как горный козёл, начал «альтернативное восхождение». Ножки семенили по ступеням, будто пальцы джазового пианиста по клавишам. Гитара длинной этой частью очень страшно ударилась об пол и мне пришлось её придерживать.

– Стой! – ещё раз я услышал девчачью мольбу, но уже с добавлением к ней прерывистого дыхания. Ева тоже быстро спускалась, но за мной не поспевала. Я решил не пугать девчонку и перешёл на шаг.

В самом конце нас встретила очередная дверь, но уже с магнитным замком. Я, по привычке, ткнул на кнопочку, но тут же осознал свою глупость и просто толкнул.

Настало самое настоящее озарение. Не прошли мы в полумраке и пяти минут, как слепящее солнце заставило глаза непривычно щуриться. В одном известном фильме был момент, когда главные герои, всё время проводившие во тьме или при искусственном свете, вдруг взобрались высоко-высоко над грозовыми облаками и увидели, насколько хорошо, оказывается, видеть настоящее солнце. Не помню, что ещё хорошего в этом кинчике было.

Выбрались мы, кстати, не из главного двора, так скажем, а с другой стороны. Меня пробрало ощущение непереносимой пустоты и бессмысленности. Какие-то сутки назад здесь всё вертелось и бурлило в своем отвратительном великолепии, а сейчас только лишь пугало своей безжизненностью. Да. Так я иногда буду называть это дискомфортное и сложное переживание – безжизненностью. Кажется, всё время я испытывал это чувство, но по отношению к себе, а не к окружающему меня миру.

– Никого, Господи. Как же жутко, скука, вашу матерь… Так… Мы по домам идём, да? – я впервые посмотрел на свою спутницу.

– Получается, – скромно ответила она, отводя от меня глаза вниз. Мне было как-то стрёмно. Зачем разделяться?

– Давай потом в школе встретимся, да? У главного входа. Независимо от того, найдем ли мы своих дома или нет.

– Ну… давай. Пока.

– Ну пока.

Грустно попрощавшись и оставив Еву позади, я молча пошёл в сторону дома. Вскоре я понял, что она меня преследует. Сначала я было подумал, что она дура и идёт за мной, как прирученный питомец, но потом до меня доперло, что наши дома на одной и той же стороне расположены, а потому разделится бы и не получилось.

– Так ты живешь там? – спросил я, указывая куда-то на запад. Или на восток. Путаю постоянно. Короче, налево, если бы я был точкой на карте.

– Да.

– Ну тогда давай вместе пойдем, чё. Ты на какой улице? – я услышал ответ и понял, что не знаю даже, по какому адресу наша школа находится. Вроде бы Ева жила дальше меня, – Сначала тогда ко мне, наверное, лучше. Нам по пути.

– Хорошо, – если бы я сказал, что нужно спуститься в Аид, то она бы дала положительный ответ с точно такой же интонацией. Меня немножко бесило её безучастное согласие со мной по всем возникающим вопросам. Хоть бы что-нибудь своё предложила. Внесла бы, так сказать свою лепту.

А что такое лепта, кстати?

Был бы Интернет, то сразу бы выяснил. А так придется искать в словаре. Как же тяжело было людям каких-то тридцать лет назад…

И кто автор той долбаной цитаты про искусство?

Мимо нас медленно проходили знакомые со вчера пейзажи. Милые многоэтажки и пустырь с заброшенными недостройками. Никого не было. И последствий отсутствия людей тоже не было. Забавно. Что будет происходить, если все достаточно долго будут ничего не делать? Ну то есть. Если вдруг никто не будет убирать выпавшие листья; стричь траву; ещё как-то ликвидировать непредсказуемость погоды и климата?

Надеюсь, что мне этого выяснять не придется!

Ева всё время шла сзади. Когда я немного сбавлял темп, чтобы идти с ней вровень, то она тоже его, почему-то, сбавляла. Развернуться и сказать ей, что мне бы хотелось с ней там поговорить о чём-нибудь, смелости не хватало.

– Ей просто нравится твой тощий зад, лапочка.

Хотя, как бы, почему бы и не поговорить. Заняться-то всё равно не чем. Такая тишина стоит, что уши гложет. Ни птиц, ни орущих детей, ни гудящих автомобилей. НИ-ЧЕ-ГО. Просто. НИ-ЧЕ-ГО. Только наш неуверенный топот и шорканье, да легкий шелест листьев нечастых тополей создавали хоть какой-то аудиальный фон.

Я вспомнил, что как-то читал про целое ответвление в живописи, которое стремится показать максимальное одиночество, неловкость и ущербность минималистичных пейзажей. Вот сейчас был прямо этот вот вайб. Вайб безжизненности.

Погрузившись в поверхностные рассуждения и мысленные описания природы, я и не заметил, как подходил к дому. Даже не оборачиваясь к своей новоиспеченной подружке, я сообщил, что: «Нам в вон тот кирпичный домик. Ладно?».

Ответа не было.

– Ну и молчи, балда такая.

В моем подъезде, как уже ранее было упомянуто, лестница была напротив лифта и никаких проблем с темными коридорами и чем-то ещё не было. Я, конечно же, по привычке ткнул магнитным ключом по панели, но понял, что осекся. И я, разумеется, опять ударил длинную часть гитары. Только уже не о ступень, но о дверной косяк.

Вроде, эта штука называется «гриф»?

Вот, уже сказывается время, проведенное вне тик-тока и соцсетей. Память возвращается. Скоро у меня с кожи пропадут прыщи, автоматически выпрямится спина и вообще я стану чистокровным арийцем, обладающим стойким нордическим характером.

– Если не умрешь раньше времени от какой-нибудь простуды или поноса. Какие таблетки пить, ты не знаешь, а Ева тебя лечить не будет. Наоборот. Отравит тебя и сделает из твоих внутренних органов и кожи чучело, чтобы поклоняться ему и преумножать свою женственность, колдовать себе вечную молодость, да?

Как только я чувствую уже почти родной запах подъезда, то меня так и тянет на подобные мистерии. У меня же не одного так? В какой-то степени подъезд – это утроба матери, в которой проявляются самые наши детские…

Ладно, нужно признаться. Я просто пытаюсь отогнать себя от одной страшной мысли.

– Что, если этих самых любимых мною родителей нет дома?

Я буду плакать.

Нет, не так.

Я буду плакать?