Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда он выкидывал всю эту хрень на помойку, он был, по выражению классика, мрачнее тучи. Все выкинул: и жижу эту оловянную, и форму, и пластилин, и остатки проволоки.

Вот и мечтает теперь Сергунчик Рэмбу этого выкрасть. Он и раньше презирал собственность и собственников этих, а теперь вообще ненавидит.

Немудрено.

После стольких-то страданий.

А дядя Дима с Кронверкского проспекта, наоборот, собственность очень даже уважает. Именно он вручил сыну Женечке свою детскую коллекцию солдатиков – и, само собой, того солдатика с двумя автоматами в руках. И именно он рассказал сыну и его другу Сереже о том, какой ценный это солдатик и с каким трудом он его в свое время выменял на четырех уланов с конями.

Рассказал, когда покупал ботинки на Горьковской. Он всю жизнь покупает ботинки. Он ее, жизнь эту, и меряет ботинками. Скажешь ему что-нибудь про девяносто третий год, а он и не помнит ничего, пока не определит, в каких тогда был ботинках. После этого любые детали этого года доложит тебе в красках.

Это, кстати, очень верно – измерять жизнь ботинками. Я вот не помню, когда какие шаги делал, а ботинки помню. Особенно если они жали.

Дядя Дима ботинки очень ценит и покупает их каждый раз, когда что-то идет не так. У них с Женькой дома и есть всего только что солдатики да ботинки. Очень много ботинок.

Он даже людей оценивает по ботинкам. Если ботинки чистые, значит, человек зажиточный – на машине ездит.

Развитие кредитования и арендного бизнеса, правда, сломало дяде Диме всю логику, но он все равно остался ей верен. Даже поломанной и неверной. Только ввел запасное правило: если в мороз человек идет в туфлях-лодочках на тонкой подошве, значит, точно богат. Парчи и жемчугов не надо, этого признака достаточно.

Это тебе не «казаки» и мотоцикл, тут все солидно.

Вот из-за этого правила дядя Дима и стал мечтать о машине. Купить в кредит он ее не может. Это выглядит как обман. Ведь все будут думать, глядя на его чистые ботинки, что он сказочно богат, а он всего лишь кредит взял. Дядя Дима – честный человек. Это и по делам его видно: четырех уланов за Рэмбу – развели его как лоха, если не врет.

Вот и остается ему лишь мечтать.

Дяде Диме на эту тему зимний сон стал сниться один и тот же. Даже сейчас, весной, когда тепло и светло, и в чистеньких лодочках нет-нет да и можно пройтись по улице. Аккуратненько так пройтись. Не отходя далеко от дома. А сон снится, и все тут.

Он во сне одет в лаковые, на тонюсенькой подошве черные туфли. Идеальные ботинки богача. В таких ботинках неважно, во что человек одет, поэтому в каждом новом сне одежда на нем разная.

Сегодня, например, это синий деловой костюм с галстуком. Костюм должен быть шерстяным, но, судя по тому, как дядя Дима замерз, где-то в этот костюм добавлена синтетика. Процентов девяносто ее в этом костюме, думаю.

И идет он в таком наряде зимой, по морозу. Даже не по морозу, а по лютейшему морозищу. Брюки к волоскам на ногах прилипают.

Ботинки на тонкой подошве оставляют мокрые следы на снегу, потому что ноги внутри еще теплые. Но проходят минуты, и мокрые следы исчезают, а подошва замерзает настолько, что перестает гнуться. И Дмитрий, идя, как на копытцах, думает лишь о том, чтобы не упасть и не сломать себе ноги, потому что тогда он всплывет только поздней весной вместе с осенней, назовем ее так, грязью.

И вот наконец машина. Его машина. Стоит и ждет его.

Он ковыляет к ней против ледяного ветра, а она стоит и радостно его ждет. Даже подмигнула ему, когда он кнопочку «открыть» нажал закоченевшими пальцами на ледяном брелоке. Что это за машина, непонятно – очень уж снег с ветром бьют в лицо, и очки, сначала запотев, покрылись ледяной коростой. Но главное – это его машина. О ней он мечтает.

Дверь не открывается. Дернуть сильнее. Пальцы не держат. Ботинки скользят. Сильнее. Открылась.

Теплой пока еще спиной к ледяному сиденью. Ключ в зажигание. Не вставляется. Руки дрожат. И весь он дрожит крупной дрожью. Вставил.

Включить фары. Сосчитать до десяти. Выключить фары. Выжать сцепление до упора. Пальцы на ногах исчезли, он их не чувствует. Ключ на старт. Пальцы на руках опять не слушаются. Стартер ноет, но не крутит. Еще разок. Медленно, как во сне, двигатель начинает шевелиться. Еще разок.

Очень неровно, вибрируя, мотор заработал. Вот выровнялись обороты, урчанье стало радовать слух привычным звуком. Дмитрий отпустил сцепление, обороты провалились, но ненадолго. Машина ожила.

Он теперь слушает рокот греющегося мотора, а не вой ледяного ветра. Включает подогрев сиденья. Еще холодно, он дрожит, но знает, долгожданное тепло уже близко. Температура двигателя ползет вверх. Аккумулятор заряжается. Все это придает уверенности, ощущение надежности.

Заработала печка. Тепло, как обычно, сначала передалось ладошкам, поднесенным к печной решеточке, потом стало отдаваться в спине, прижатой к подогреву кресла, потом потянулось к ногам. Они хотя бы появились.

Он снимает пиджак, включает радио.

Здесь, внутри, теперь тепло, сухо и музыка. И диджей несет какую-то уютную чушь сонным голосом. А мороз и ветер там, за тонким стеклом.

С каким превосходством он теперь может наблюдать за несчастным бесполым созданием в туфлях на тонкой подошве, которое, кутаясь в бесформенное холодное пальто, пытается скользить против ветра навстречу метели и прячет лицо в шарф, как бы тараня ветер тонкой вязаной шапочкой. Прямо как он десять минут назад. Видимо, еще один идиот ищет свою машину в мороз.

От этого зрелища ему становится хорошо.

Так хорошо, что он просыпается. Кутает голые ноги в одеяло, потому что весна, и он открыл форточку, а в Питере весной с открытой форточкой голые ноги очень мерзнут во сне.

Да, о какой бы вещи они ни мечтали, мечты всех собственников, по сути, одинаковы. Им нужны трудности в ее добывании. Иначе грош ей цена.

Вот и мама Аня пригорюнилась у окна, смотрит во двор. Она тоже мечтает о новенькой собственности.

О новой плите. Вот о чем она мечтает.

Их старую-старую плиту кто-то испортил. А новую-старую плиту, испортила сама она, мама Аня.

Где-то с месяц назад она начала замечать, что конфорки старой-старой плиты, видимо, перегревались. Рифленка на них спеклась, появились пощелкивания внутри. А с какого-то момента на одной из конфорок появился даже след от припекшейся к ней кастрюли.

У мамы Ани, кстати, куда-то пропали две кастрюли. Она не смогла их найти. Не говоря уж о тряпке, изготовленной из футболки мужа. Он эту футболку носил целый год после свадьбы. Любимая тряпка, между прочим.

А плиты она стала бояться.

«Не взлететь бы на воздух с такой плитой», – даже как-то сказала она мужу. Раз восемнадцать сказала. А ему хоть кол на голове теши – говоришь, говоришь, пока не разорешься.

Вот так у них появилась новая-старая плита.

Эту подержанную плиту муж купил у какого-то мужика, живущего на Зверинской через два двора, и нес ее домой на спине, наклонясь вперед, как бурлак на Волге. Мама Аня с Сергунчиком ему помогали – они шли рядом, а иногда впереди. Изредка они с двух сторон пытались его как-то поддержать, но он просил их хотя бы пальцы не трогать.

А потом он новую-старую плиту подключал к электричеству, и они ему тоже помогали – мама Аня переспрашивала, когда уже можно будет ее включить, а Сергунчик спал у себя в комнате. Потому что уже наступила ночь.

И вот наконец ей показалось, что разрешение включить новую-старую плиту получено.

Она торжественно разбудила Сергунчика. Сонного вывела его из темной спальни на свет кухни, где глава семейства что-то доковыривал отверткой в теле плиты. Отодвинула руку мужа с отверткой, повернула ручку и сказала Сергунчику: «Смотри».

Этот случай принес их семье несколько неудобств.

У лидера семейства, например, подгорела борода. А ведь такая пышная была. Рыжая. Издалека видна была, когда он вышагивал по Зверинской. Даже когда он, согбенный, нес плиту, она красиво топорщилась в стороны с должным напряжением.

3
{"b":"927512","o":1}