Сердце так сильно бьётся в груди, что того и гляди из неё выпрыгнет.

Вокруг темно и пугающе тихо. Замок, что некогда был для меня домом, сейчас откровенно пугает. Сейчас он полон опасностей. В каждом углу мне мерещатся призраки. Особенно в столь поздний час.

Замираю напротив неподвижной портьеры. Чувствую себя так, будто стою на краю обрыва, перед прыжком в пугающую неизвестность.

Давай, Мелинда, сделай это.

Протягиваю руку. Кончики пальцев касаются плотной бархатистой тёмно-синей ткани, которая сейчас кажется чёрной. Так, ну всё, хватит!

Сжимаю краешек ткани и одним резким движением отдёргиваю её в сторону.

Отшатываюсь от выпрыгнувшей на меня и хохочущей дочки.

— Вики?!

Дочка крепко обнимает меня за ноги.

— Ты меня напугала! — отлепляю её от себя, отодвигаю в сторону, распахиваю портьеру до самого конца. Поджав губы, смотрю на потайную дверцу из серого дерева.

Резко оборачиваюсь к дочке:

— Ты что здесь делала? — спрашиваю строго. — С кем была?

— Ни с кем! — Вики отводит глаза в сторону. Прячет руку за спину, явно скрещивает пальчики, так, чтобы я не видела, вот только я слишком хорошо её знаю. — Я просто…

— Ну? — злюсь, потому что испугалась до смерти. За неё.

В который раз пережила наяву свой самый страшный кошмар — её потерять.

— Что я тебе сказала? Лежать в постели и ждать меня! Это так сложно? Что ты здесь делала? Отвечай! — впервые в жизни кричу на неё. — Я задала вопрос! Ты глухая?

— Я… — носик Вики дрожит, глаза краснеют. — Просто хотела поиграть.

— Разве я позволяла тебе бродить здесь одной по ночам? Ты меня напугала!

— П-прости, мамочка…

На дочке лица нет. Слёзки-горошины катятся по пухлым щёчкам, и вся моя злость уходит. Растворяется, будто ночной туман под первыми лучами солнца.

Подхожу к ней. Опускаюсь вниз на колени, оказываясь чуть ниже её лица. Протягиваю руки и ласково провожу по её худеньким плечикам:

— Ладно. Только больше никогда так не делай. Ты должна меня слушаться. Обещаешь?

— Угу.

— Ну всё, всё! — притягиваю её к себе, обнимаю крепко-крепко, как самую большую свою драгоценность, подхватываю её на руки и с нею вместе встаю.

Дочка обвивает мою шею своими ручками, утыкается прохладным носиком мне в плечо. Одной рукой удерживаю её, другой глажу по волосам, успокаивая. Перехватываю поудобнее.

Вдыхаю с наслаждением аромат молока и печенья. Тяжесть тела дочки приятно тянет руки. Возвращаемся в комнату. Ставлю Вики на пол. Оборачиваюсь и тщательно запираю дверь.

После этого за руку веду Вики к кровати. Забираемся вместе под одно одеяло.

Комната залита холодным лунным светом. Ветви старого дуба за окном отбрасывают на пол причудливые когтистые тени. Разыгравшееся воображение мигом составляет из них расправившего крылья дракона.

Дыхание дочки постепенно становится размеренным и глубоким. Мне же ещё многое предстоит обдумать. Долго лежу без сна и смотрю в потолок балдахина.

Завтрашний день изменит всё. Или вознесёт на вершину, или низвергнет на бездново дно. Я или получу всё, или лишусь последнего. Маятник запущен, его не остановить. И как раньше уже не будет.

Наутро первым делом наношу на тело защитный символ, скрывающий дар. Рисую его стойкими чернилами на груди, там, где знак будет надёжно скрыт платьем.

Надеваю бирюзовое платье с жемчужной оторочкой. Для Вики выбираю нежно-голубое. Усаживаю дочку на мягкий пуфик перед туалетным столиком. Беру в руки изящный графитовый гребень, инкрустированный рубинами и сапфирами, и принимаюсь расчёсывать её длинные угольно-чёрные волосы.

Совсем как у её отца — проносится в голове непрошенное сравнение — только более мягкие наощупь.

Пропускаю сквозь пальцы шёлковые нежные пряди, осторожно и бережно выплетаю из волос красивый узор. Намеренно не тороплюсь. Хочется остановить время, остаться в этом моменте, таком уютном, безопасном и нежном.

Вики, напротив, нетерпеливо болтает ножками, гремит заколками и шпильками, достаёт их одну за другой из резной шкатулки, вертит в своих маленьких пальчиках, затем отправляет обратно.

Рэйвен не поскупился на подарки для дочки. Шкатулка буквально ломится от яркого содержимого. Родись Вики здесь, всё это окружало бы её с рождения. Представить не могу, что она чувствует сейчас, когда изобилие свалилось на неё как снег на голову.

— Какие красивые, да? — говорю осторожно, в очередной раз разделяя волосы дочки на три одинаковых прядки. — Что тебе понравилось больше всего?

— Это! — Вики вытаскивает из шкатулки изящную заколку-шпильку с огромным чёрным цветком искусной работы.

Хм, не видела эту заколку раньше. Впрочем, чему удивляться, здесь столько всего! Что-то могло и ускользнуть от взгляда, это нормально. Киваю, соглашаясь с выбором дочки:

— Очень красивая!

— Маам, уже скоро? — вздыхает дочка и принимается нетерпеливо ёрзать на пуфике.

— Скоро, скоро, потерпи! — закрепляю причёску Вики белоснежной шёлковой ленточкой, ласково провожу пальцами по её волосам, наклоняюсь так, что в отражении зеркала наши с ней лица оказываются на одном уровне. — А куда это ты так спешишь, позволь узнать, а?

Щёкочу её за бочок, и на сердито-насупленном личике расцветает улыбка. Вики заливисто хохочет, обнажая жемчужинки-зубки.

— Никуда! Аха-ха, перестань, маам! — Вики выворачивается из моих рук и соскакивает с пуфика, обегает его и обнимает меня за ноги, жмётся ко мне как котёнок. — Пойдём уже вниз, а?

Хмурюсь на мгновение, удивляясь подобной настойчивости, но потом киваю:

— Идём, идём!

Беру Вики за руку. Вместе с дочкой спускаемся вниз по лестнице.

Уже в коридоре я улавливаю бодрящий аромат свежесваренного кофе и свежей выпечки и слышу звон столовых приборов. Значит, завтрак в самом разгаре.

Обеденный зал залит ярким солнечным светом, который играет в гранях хрусталя и отражается в начищенных до блеска ножах. Всё это слепит. Глаза начинают слезиться. Моргаю.

Вдобавок из-за солнца здесь душновато. Запахи каши, кофе, корицы и сосисок сплетаются в один невообразимый духан.

Мне вдруг становится нехорошо. Замираю в дверях. Хватаюсь рукой за деревянный косяк. Тяжело сглатываю и глубоко дышу, чтобы унять тошноту. К счастью, дурнота уходит так же внезапно, как пришла.

Пользуюсь собственной заминкой, чтобы рассмотреть присутствующих.

Во главе стола величественно восседает леди Пронна. Отточенным изящным движением она погружает в рот краешек вилки.

На противоположном конце от неё откровенно скучает Джиральдина. Моя новая знакомая сидит вполоборота ко входу и пока ещё меня не видит.

Перед Джиральдиной стоит пустая тарелка и полный бокал вина. Рядом с ней сидит и её дочка. Дороти лениво водит ложкой по тарелке с овсяной кашей. То набирает полную ложку, то вываливает обратно, затем шлёпает ложкой по вязкой массе, разбрызгивая содержимое тарелки на белоснежную скатерть.

Вики тянет меня юбку и вопросительно на меня смотрит снизу вверх. Улыбаюсь ей: да, да, идём.

Вздрагиваю от резкого голоса Джиральдины:

— Прекрати, я сказала! — резкий шлепок, звон упавшей на пол ложки, шипение Джиральдины. — Я тебе сейчас эту кашу на голову вылью, поняла? Быстро взяла ложку и всё съела! Чистую! Не поднимай, я сказала! Обслуга на что?

Дороти тянется к соседнему месту за чистой ложкой. Будь я на её месте, расплакалась бы от обиды, но девочка лишь молчи принимается поглощать кашу, почти не жуя.

Лицо леди Пронны весьма красноречиво, а плотно поджатые губы выдают всю степень её скрытого недовольства. Надо видеть, как меняется выражение её лица, когда она замечает нас! Это настолько неожиданно для меня, что я даже на миг теряюсь:

— Мелинда! — кивает мне и смотрит на Вики. — Юная леди!

При виде нас матушка Рэйвена откладывает приборы и протягивает руку, подзывая Вики. Та послушно приближается к ней, кончиками пальцев расправляет юбку и грациозно кланяется:

— Мы с мамой приветствуем вас, леди Пронна! Желаем вам приятного аппетита! — с опаской смотрит на Джиральдину. — И вам леди.