Павильон «Животноводство»

И всё же достижений у народного хозяйства молодой советской республики было в то время не так уж много. «Да уж, как говорится, не до жиру! — признался в интервью журналу «Колокол» (июнь 1929 года) А.В. Поляница. — Видимо, придётся смещать акценты».

В январе 1930 года, на Первом Межрегиональном Слёте Работников Выставочного Хозяйства эта мысль получила своё логичное развитие:

— Давайте не будем забывать про антураж! — говорил П.Ф. Бесцер. — Бесценным алмазам наших будущих достижений — а я лично не сомневаюсь, что таковые появятся уже в самое ближайшее время — необходима адекватная оправа!

— Пал Федорыч, нельзя ли попроще? — попросил грузный мужчина в толстовке, сидевший в Президиуме (И.А. Рагозин — ред.).

— Что ж, можно и попроще, Иван — если не ошибаюсь — Андреевич, — у Бесцера давно были трения с простоватым представителем горкома. — Предлагаю пока не зацикливаться на немедленном заполнении уже построенных павильонов.

— На чём же прикажете тогда «зацикливаться»?

— В сложившейся ситуации единственный, на мой взгляд, выход — уделить приоритетное внимание строительству такой ключевой части будущей выставки, как статуи и фонтаны.

— Мы уже думали об этом, Пал Федорыч, — тихо произнес председатель Президиума, профессор А.С. Волохов. — У вас есть еще соображения?

— Да. Мне кажется, можно уже подумать и об особом символе экспозиции. Скажем, пусть это будет некое концентрированное пластическое воплощение идеи народных достижений.

— Как? — переспросил Рагозин.

— Концентрированное пластическое воплощение идеи народных достижений, — медленно повторил Бесцер.

Данная дискуссия получила свое продолжение уже через месяц, когда московское руководство объявило творческий конкурс на создание проекта специальной скульптуры — символа выставки. На конкурс было предложено более шестисот (!) эскизов, среди которых, по мнению жюри, выделялись «Девушка с веслом» Самохина, римейк «III-го Интернационала» В. Татлина, «Трактористы» молодого уральского художника Муховца и инсталляция «Наше дело правое» группы И.В. Жолтовского. Однако ни одна из этих работ не удовлетворяла высоким требованиям, диктуемым ситуацией. Работа над символом, казалось, зашла в тупик. Но в 1937 году, при закрытии Советской экспозиции на Всемирной выставке в Париже произошло одно из тех счастливых недоразумений, которые и определяют подчас ход истории.

Случилось так, что французские власти не были готовы оставить в черте Парижа 25-метровую скульптуру, венчавшую Павильон СССР. Буржуазное сознание местных рантье и фабрикантов отказывалось принять изображение рабочего и колхозницы, держащих в руках символы освобождённого труда. Откликнувшись на ноту протеста Версаля, советское постпредство решает вернуть подаренный было городу монумент на родину. «Французы депортируют трудящихся», — не замедлил отозваться на это событие рупор местных коммунистов газета «Юманите».

Разобранная на части и тщательно упакованная в опилки уже осенью скульптура была доставлена в Москву спецпоездом. Однако МИД, ответственный за транспортировку, по прибытии состава в столицу посчитал свою функцию выполненой и монумент попал в распоряжение начальника станции «Фрезер» М.М. Иконникова. Сопутствующие документы вскоре отправили Главному архитектору города с запросом о месте новой установки, и буквально через полтора месяца с нарочным пришла лаконичная депеша: «Немедленно переправляйте на ВДНХ!».

Вспоминает академик Поляница:

Доработанные «Рабочий и Колхозница». Фото 1950 года

Обновленная скульптура была одобрена во всех инстанциях. 1 мая 1938 года она заняла свое почетное место в 800 метрах к северу от главного входа на выставку и стала настоящим символом не только ВДНХ, но и всей эпохи великого строительства.

Шли годы, росло число статуй и фонтанов, постепенно открывались и новые павильоны. Появился даже павильон «Космос», где по ночам тренировались практически все члены первого отряда советских космонавтов. Люди уже стали забывать о прежнем ВВЦ. В обиход вошло новое слово — ВДНХ.

С началом перестройки многое изменилось. Когда в марте 1992 года на очередном заседании Расширенной коллегии МНВК зашла речь о переименовании ВДНХ в ВВЦ, профессор Самойлов (и.о. председателя коллегии) резонно, правда не без иронии, заметил:

— Эдак мы с вами и слона можем мухой обозвать!

— Но ведь у слона нет крыльев, — усмехнулся в ответ академик Олихвер, отвечавший тогда за естественные науки.

— А у мухи — хобота! — парировал Самойлов.

Оба дружно рассмеялись.

— Давайте хоть станцию-то оставим, — предложил доселе молчавший профессор Хелемский. — А уж ВДНХ, — он глубоко вздохнул, — ну какое же это теперь ВДНХ? Как было ВВЦ, так и будет.

— Вы что там будете в бубен бить, шаманить, людей дурачить? — профессор Самойлов был в своем репертуаре. — Кстати о станции, — тут его голос вдруг стал серьезным, — надо бы ее что ли закрыть на реконструкцию. Вестибюль трогать, наверное, не нужно, а вот в зале необходимо многое изменить. Что вы думаете, Андрей Палыч?

— Что я думаю? — машинально повторил Олихвер. — Думаю, что вы как всегда правы, Владимир Михайлович.

— А ведь как все просто! — воскликнул вдруг Хелемский. — Теперь я, кажется, понял что такое наполнять новые формы старым содержанием… или, наоборот… — он смущенно затих…

Канун Рождества. Мы доезжаем до станции ВДНХ. В карманах куча денег. Вера всё время хочет мороженого и ликёра. Мы ни в чём себе не отказываем. Побродив с полчаса по выставке заходим, наконец, в павильон «Космос». Навстречу, откуда ни возьмись, выплывает космонавт с красным мешком в руке. Мне почему-то становится страшно за Веру. Вот сейчас космонавт схватит её, такую маленькую, и засунет в свой огромный мешок. Но тут я вижу, что он улыбается, залезает рукой в мешок и на нас сыпется конфетти. Долго-долго. И не хочется никуда уходить…