В соответствии с этой концепцией, от проектных разработок АПТ осталось лишь наименование модельной серии. Практически все узлы и агрегаты машины были сконструированы заново силами рабочих завода, добровольных помощников отрасли и армии безымянных изобретателей, присылавших на ВАЗ свои технические решения и предложения.

«Сверху» автостроителям был «спущен» только внешний вид машины. Согласно заводской легенде, один из замминистров легкой промышленности просто показал на совещании импортный автомобильный журнал[27], и ткнул пальцем в красочное изображение итальянского «ФИАТа» с восхитительной брюнеткой на капоте: «Вот, что-нибудь типа этого!» Данное пожелание было воспринято буквально, фотография из журнала размножена, и белый четырехдверный седан лег в основу нового жигулевского дизайна.

Зато вот с «начинкой» повозиться пришлось немало. Не все получалось с первого раза. Некоторые узлы, особенно те, которые плохо вышли на фото или не были видны вовсе, разрабатывались «с нуля». В этом отношении показательна история так называемого «рулевого колеса».

Пойдя по, казалось бы, самому очевидному пути, разработчики (инженеры Лутовинов, Зотько, Кажокина и Вахрушев) сделали его аналогичным остальным четырем колесам. В случае повреждения одного из опорных колес последнее ставилось на место рулевого, а рулевое становилось опорным до ближайшей шиномонтажной мастерской. Однако такое колесо занимало слишком много места в салоне, его было неудобно держать, а протектор покрышки (особенно в зимнем — шипованном — варианте) ранил руки испытателей. В ходе кропотливых доработок и многочисленных модификаций колесо было уменьшено, а на покрышку стал надеваться сатиновый чехол. Но вскоре стало очевидно, что и этого мало. Спасительная идея, как всегда, пришла неожиданно.

Согласно воспоминаниям инженера-испытателя Рефата Гаязова, в тот памятный день — 14 октября — на полигоне шел проливной дождь, и машина плохо слушалась руля.

Именно предложение Гаязова, внесенное в отчет испытаний, и легло в основу последующих доработок. Рулевое колесо поместили в багажник и назвали запасным. На его место в салоне, напротив водителя, уже в ноябре установили облегченное пластмассовое кольцо небольшого диаметра, сразу же прозванное испытателями «баранкой». Термин «рулевое колесо» стал своеобразным архаизмом.

Новенькие «Жигули» у стен Московского Кремля. В салоне автомобиля прекрасно видна «баранка», а в багажнике — пятое колесо.

Встреча в Тольятти нового, 1963, года надолго запомнилась всем горожанам. В разгар праздника, сразу за выступлениями ответственных лиц (М. Кузнецов, О. Запалуева, В. Лахман) и артистов филармонии, на центральной площади появился небольшой кортеж из двух, новеньких машин-прототипов. Это были «Жигули».

Возникшая поначалу «паника» быстро сменилась всеобщим ликованием. Шофера головной машины, В. Панина буквально вытащили из-за «баранки» и понесли по площади. Стихийный митинг немного успокоился, когда на праздничную сцену поднялся директор ВАЗа У.С. Сотников.

— Товарищи! В новый год трудовой коллектив нашего завода входит с большой победой и гигантской ответственностью. На нашу, так сказать, долю выпало построить настоящий народный автомобиль, и мы его построили! — следующие фразы Сотникова утонули в море радостных криков, оваций и выстрелов хлопушек.

Только через несколько минут шум утих и стало слышно то, что продолжал говорить директор:

— …партии и правительства. Но ведь этого мало! Нужно достроить машиносборочные цеха, узкоколейку, коммуникации и, наконец, установить и запустить конвейер. А то, — здесь голос Сотникова смягчился, и в его глазах мелькнула бесовская искорка, — так и будем всей страной ездить на двух автомобилях…

Шутливому предупреждению У.С. Сотникова явно не дано было сбыться… На фото: новенькие «2101» ждут своей отправки к потребителям. 1965 год.

Все вы, конечно, помните, что долгие годы Советский Союз и США вели между собой изнурительную борьбу за право называться ведущей мировой сверхдержавой, и борьба эта охватывала множество областей: от разработки новейших систем оружия до сельского хозяйства, от медицины до спорта.

По сути дела, шло непрерывное соревнование технологий и, хотя лозунг «догнать и перегнать Америку» после смещения Хрущева был официально снят, инерция оказалась слишком сильной: любые успехи Соединенных Штатов в той или иной области рассматривались нами как вызов, на который следовало не только достойно ответить, но и самим нанести упреждающий удар.

До поры до времени это удавалось. Более того, полет Юлия Гагарина укрепил многих во мнении, что мы, наконец-то, начинаем выигрывать технологическую гонку. Однако не минуло и десяти лет, и вся советская научная общественность оказалась повернутой в глубокий шок: в 1969 году на Луну ступил первый человек, и человек этот был, как ни странно, американцем, что косвенно подтверждала и его фамилия. Особенно болезненно провал воспринимался потому, что случился он в той самой области, которой мы наиболее гордились — в области космических исследований. Среди многих политиков, ученых, да и просто рядовых граждан крепло убеждение в необходимости адекватного ответа. Таким ответом могло стать начинание по-настоящему грандиозное, сопоставимое по масштабам разве что с покорением Северного полюса или возведением Великой Китайской стены.

В феврале 1970-го специальный оперативный штаб, объединивший крупнейших советских ученых, начал напряженную работу. Были рассмотрены сотни разнообразных предложений: от строительства самой глубокой в мире шахты «Молодая гвардия» до организации крупнейших международных соревнований «Добрая воля» — по масштабам сравнимых с Олимпийскими играми, но, в конце концов, было решено остановиться на проекте инженера Самылина: сооружении поистине гигантского газопровода Байкал — Амур.

Решение о строительстве газопровода было принято на заседании штаба, состоявшемся в ночь с 6-го на 7-е марта 1970 года в Колонном зале Дома Союзов. Само заседание проходило за закрытыми дверями, и лишь 25 лет спустя большая часть документов, касающихся деятельности Штаба, была рассекречена.

Приведем выдержки из стенограммы заседания: