Впоследствии трагическую судьбу Сергея Карпенко разделили еще несколько ледорубов.

После этой череды катастроф, смертей, зачастую случайных и нелепых, было решено сделать труд ледоруба — труд действительно тяжелый — максимально безопасным и, по возможности, комфортным.

Новая бригада ледорубов, сформированная в соответствии с этими возросшими требованиями, вошла в состав экипажа третьего атомного ледокола «Бонч-Бруевич». Бригада двигалась по льду впереди ледокола, крайне редко поднимаясь на борт, поскольку была обеспечена всем необходимым: в распоряжении каждого имелись лопата, скребок, лом, а также определенный запас продовольствия. Конечно же, массу и длину лома, предоставленного каждому ледорубу, нельзя было сравнивать с параметрами того лома, который использовал Сергей Карпенко. Вполне естественно, что возросла и частота ударов: у мужчин — 150 в минуту, у женщин — около 100. Первая бригада ледорубов состояла из 18 человек.

В марте 1995 года, когда научная общественность столицы широко отмечала 40-ю годовщину исторического совещания, о котором шла речь в этой главе, в прессе впервые были опубликованы имена этих, без преувеличения, героев.

Кто же эти люди?

Итак это: Есмантович, Ильин, Жупиков, Гордейко, Бибисов, Алонова, Бергман, Чусовитин, Штик, Долбоносов, Хопсалис (фамилия изменена), Ковин, Скворцов, Варнаков, Богорад, Линке, Бижонов-Шматко и Корецкий.

Профессия ледоруба требует отличной спортивной подготовки

(Ледорубы ледокола «Бонч-Бруевич»)

В апреле 1980 года я вместе со своим коллегой по институтской кафедре Алексеем Ивановичем Фабером неожиданно был вызван на Старую площадь в ЦК, к зав. сектором отдела науки Михаилу Петровичу Шубину. Прием был назначен на 10 часов утра, но мы решили приехать заранее с тем, чтобы обсудить возможные причины столь неожиданного вызова. Встретившись в половине девятого у Политехнического музея (Фабер, как всегда, опоздал), мы долго бродили по Москве, теряясь в догадках — с какой такой стати могли заинтересовать Шубина наши скромные персоны? Вдруг Фабер остановился и хлопнул рукой по лбу.

— Ну и дураки же мы с тобой, Виктор! Это же из-за Олимпиады!

— Да ладно, — удивился я. — Мы-то здесь при чем?

— А вот это, дорогой мой, мы сейчас и узнаем…

Разговор с Шубиным продолжался недолго. Сухо кивнув нам, он начал копаться в ящиках сплошь заставленного телефонными аппаратами стола и, наконец, извлек оттуда увесистую пухлую папку.

— Вот, Воронин, — обратился он почему-то ко мне, — ознакомьтесь. Не буду мешать.

С этими словами Шубин как-то неуклюже поднялся из-за стола и вышел.

Фабер помог мне развязать тесемки папки, и мы оба углубились в чтение.

Уже на первой же странице красовался гриф «совершенно секретно».

Тут дверь с треском распахнулась, и в кабинет ворвался побледневший Шубин.

— Извините, товарищи, произошла ошибка, — скороговоркой произнес он, выхватывая папку у меня из рук. — Вот, что касается вас с Алексеем Ивановичем… — и он протянул Фаберу какой-то листок.

Коллега мой, как всегда, оказался прав — мы направлялись в подмосковный городок Жуковский, в Центральный Аэро-Гидродинамический институт (ЦАГИ) для работы по проекту «Медведь».

Задача перед нашей группой была поставлена предельно конкретная — техническое обеспечение полета олимпийского Мишки, полета, который, как вы помните, венчал собой закрытие Московской Олимпиады и являлся ее своеобразной кульминацией.

Для удобства весь процесс Фабер и я разделили на три этапа: вылет, непосредственно сам полет и приземление. Как оно чаще всего и бывает, определенные трудности возникли уже на первом этапе. Мишка не просто должен был взлететь над стадионом вертикально вверх, а, достигнув определенной высоты (3,5 м от верхнего края трибун), как можно скорее покинуть стадион, не задев при этом чашу с Олимпийским огнем. Проблема заключалась в самой форме объекта: абсолютно, как говорил Фабер, «неаэродинамической». «Идеально было бы, — пошутил как-то один из молодых ученых, — если бы символом Олимпиады стал лосось». Но — увы! — дело пришлось иметь именно с таким неудобным объектом, и оставалось уповать лишь на то, что кто-либо из членов группы предложит нестандартное решение.

Первым такое нестандартное решение предложил Александр Анатольевич Трусов, инженер по образованию, в недалеком прошлом артист Москонцерта, работавший в нашей группе по специальности.

Александр Анатольевич предложил отказаться от идеи огромной восковой игрушки и, вместо Мишки, по его предложению, с арены Лужников вылетел бы человек (!), одетый в специальный костюм (достаточно больших размеров), имитирующий с абсолютной точностью символику Олимпиады в соответствующем масштабе. Другими словами, так называемый «Олимпийский Мишка» смог бы сам управлять шарами при помощи… рук (!). Отец троих детей, А. Трусов сам вызвался доработать проект и, самое поразительное — стать непосредственным участником эксперимента.

На заседании Олимпийского комитета 23 ноября 1979 года его идея была поддержана, и первое испытание на военном аэродроме «Кубинка-2» можно было смело считать успешным: «Олимпийский Мишка» оторвался от земли, пролетел несколько метров и благополучно приземлился в заданном месте. Следующий эксперимент представлял собой более продолжительный полет в условиях максимально приближенных к требуемым: сумерки, подъем на 30 метров (высота трибун Лужников), полет в заданном направлении, мягкая посадка. Держа в руках, буквально, все нити проекта, А.А. Трусов более чем удачно подготовился к эксперименту: на высоте ста метров «Олимпийский Мишка» неожиданно развернулся, пролетел метров пятьдесят, а затем стал резко уходить вверх, исчезнув из поля зрения уже через минуту. Поиски, продолжавшиеся целую неделю, никаких результатов не дали[31].

Приостанавливать работу над проектом не представлялось возможным. И в конце мая, когда, казалось, дела совсем зашли в тупик, один из сотрудников — Юрий Мальцев, разработал систему так называемых «несущих шаров». Суть идеи Мальцева заключалась в следующем: перемещаясь определенным образом, шары способствовали смещению центра тяжести объекта (Мишки), что, в свою очередь, позволяло с достаточной степенью точности контролировать направление полета (см. схему).

Принципиальная схема «Медведя»

Управлять шарами должен был оператор, кабина которого находилась в одной из задних лап (правой). Мальцев предлагал прикрепить шары именно к задним лапам с тем, чтобы оператор мог в случае необходимости управлять ими вручную.

Однако, уже первые испытания обнаружили порочность этой концепции. Оператор И.К. Артамонов, управлявший объектом, вскоре после взлета неожиданно почувствовал, что кабина сильно нагревается. Вслед за этим послышались странные хлопки, и Артамонов, чувствуя, что теряет ориентацию, попытался прервать полет, открыв предохранительный клапан.

С земли же было видно, что, пролетая в непосредственной близости от макета олимпийского огня, Артамонов, видимо, перейдя на ручное управление, неожиданно перевернулся (!), часть шаров была уничтожена огнем, а объект стал стремительно падать. Сам Артамонов от полученных ожогов скончался в машине «Скорой помощи». 25 сентября на заседании коллегии А.И. Фабер предлагает укрепить несущие шары только на передних (верхних) лапах и ушах «Медведя». Идея эта была встречена на «ура», и Мишка вскоре обрел, наконец, свою окончательную форму.