– А Лексо этот, еще появлялся? – Спросил Андрюшка.

– А то! Много раз его видели. Он и правда какой-то знахарь сильномогучий. Многим здоровье поправлял, кому раны зашивал, кого и от погибели спасал. Степанова знаете? Ну, Степан Степанов, поисковик, он под Новый год дозу радиации хапнул приличную. Думали не выживет. В госпитале Анклава лежал, он и еще пара таких же горемык. Туда Лексо и забрел однажды. Дал им дряни какой-то, вроде на кровь похожей, они и пошли на поправку. Тогда-то Дядька Макс с ним и познакомился. Тот – ничего, вроде тоже был не против пообщаться. Вот странно: от всех Лексо уходил-убегал, а тут вроде сам на контакт пошел!

– Так ты его сам видел? – Поразился Колька.

– Ясный-красный, дядька Макс без меня не ходил!

– А сейчас-то пошел, – кивнул Андрюшка в сторону завала.

– Так он и пошел с дядькой Хаммером на встречу с этим лепилой, ну, с Лексо-знахарем. Что-то у них там возникло, дела общие или просто приятельские отношения, – в голосе Проказы звучала неприкрытая ревность к командиру. – Вот и сейчас Макс с Валерой к нему на встречу шли, да под обвал и угодили.

– Если откопаем, больше он без тебя не пойдет, – сказал Андрюшка. – Ты ему удачу приносил…

– Не если, а когда! – Отрезал Петька. – Я их одних и сам не отпущу.

Возле завала поднялась суета. Петька вскочил и ускакал в зону работ.

– Побежали? – Спросил Колька, тряхнув белобрысым чубчиком.

– Команды не было, – вздохнул Андрюшка. – Сидим на месте!

– Не верится мне во всяких пауков размером с телят, – сказал рыжий Сёмка зябко поводя плечами. – Я по тоннелям тоже полазил, и по норам вьетнамцев, однако ничего такого не встречал.

– Ой, держите меня семеро, – засмеялся Андрюшка. – Полазил он! Тебя, Гундмундур, и брали только пару раз. К вьетнамцам, в Гагарино (так последнее время в Анклаве называли Площадь Гагарина и другие станции нижнего уровня)

– Сам ты Гундмундур! – Насупившийся Сёмка сжал кулаки и нахмурился. – Я же не виноват, что меня редко берут!

– Не «редко», а сколько положено!

Вернулся Петька, почесал макушку, вздохнул. Все терпеливо ждали, что скажет начальник. Начальник был в крепкой задумчивости, хотя и полон решимости. Он молвил:

– Откопали вентиляционный короб – его с креплений потолочных сорвало, но, похоже, целый. Он, по идее, должен идти в ПКСП, и там могут находится выжившие. Кроме нас в него никто не пролезет, поэтому полезу я. Андрюшка с Сёмкой будут на страховке, я больше никому не доверюсь. Меня может там завалить и, если застряну там, вытаскивайте за линёк нежно, но беспощадно. Взрослых не подпускать, тянуть самим, у вас сил не хватит мне ногу оторвать. А с этих станется… Андрюха, присмотри за моими вещами.

– Хорошо, – проблеял Андрюшка.

Он жутко боялся ползать по разного рода норам после того, как попал под обвал во Вьетнамском Городке. Обошлось, вытащили, но сейчас он был жутко рад, что в вентиляцию ползти не ему. Он отчаянными подробностями вспоминал, как его, наполовину задохнувшегося, выволокли, едва не порвав пополам, из-под груды пахнущей могильной сыростью земли.

Петька тем временем собирался. Напялил на голову маленький хоккейный шлем с фонариком, надел перчатки с обрезанными пальцами, сунул в кобуру на бедре маленький «Таурус». Скотчем примотал к левому предплечью небольшой кинжал. Проверил аптечку. Попрыгал.

– Нормально вроде. Сёмка, захвати веревку.

Труба вентиляции торчала из обвалившегося грунта как жерло старинной мортиры. Петька не стал мяться перед трубой, а, пристегнув к специальному кожаному манжету на своей щиколотке карабин альпинистского шнура, ужом вполз в короб. Шнур их бухты медленно начал разматываться и змейкой заструился в темноту вентиляции, Сёмка внимательно следил за удаляющимся световым пятном от Петькиного фонарика и подрагивающими пальцами сопровождал разматывающиеся петли веревки, стараясь чтоб не возникло «бороды».

Петька, толкаясь локтями и коленями, полз по стальной трубе. Хорошо, что здесь вентиляция была не из оцинковки тоненькой, а из магистральной трубы. Петька уже поднаторел в характеристиках различных конструкций и быстро сообразил, что труба «рапидовская» с электросварным швом диаметром около семидесяти сантиметров.

– Скорее даже семьдесят два, – пробормотал он себе под нос. – Спиралешовная.

Может вам и покажется, что это лишние подробности, но это от отсутствия опыта ползанья по разного рода подземным кишкам Города. Спиралешовные трубы свариваются под слоем флюса для придания изделию однородности основного металла и его швов. А после сварки такое изделие обычно «отпускают», быстро нагревая и медленно охлаждая. От этого метал становится мягче и не лопается при завалах. Хотя, бывает, сминается. Однако, в местах сварных соединений между собой может и лопнуть…

– Вот таким образом мы и имеем тут сразу два возможных «гемора», – рассуждал сам с собою Проказа, пыхтя сморкаясь и толкая вперед свой организм. – Либо застрянем в месте сдавливания, либо будем завалены в месте треснутого стыка. Веселенькая проекция… О! А вот и шов треснутый.

В месте соединения труб и в самом деле змеилась небольшая трещина в которую просыпалась земля. Петька руками и кинжалом разравнял кучу земли и, по мере продвижения дальше, протолкал большую ее часть дальше по трубе, приминая грунт пузом. В случае обнаружения трещин или иных повреждений трубы инструкция строго-настрого запрещала продвижение дальше. Но Проказа не любил инструкций. К тому же, во-первых, никто не видит и всегда можно сказать, что обнаружил трещину на обратном пути, а во-вторых, возможно впереди его ждали дядьки. Возможно раненные и истекающие кровью. Так это, надо их выручать и вызволять! Выручать Проказа любил…

… Я рывком выдернул себя из-под упавшей конструкции. Больно! Но жить буду. Наверное.

Последствия взрыва трудно было переоценить: листы обшивки с припаркованных когда-то на стоянке "ПАЗиков" сорвало и закрутило в замысловатые спирали, куски битого асфальта как шрапнель скосили жалкие осколки недовыбитых стёкол. Мощно садануло – как душманы из ЗИСки-"троечки" приголубили! Да не раз, а раза два-три, да родным 76-м калибром! Впрочем, какие тут в жопу "бедные афганские феллахи"? До тех нелюдей, которые за мной нынче бегают, душманам как Оле-Лукойе до Геббельса – в плаще "на босу пипу" и без тапок.

А ведь только началась жизнь налаживаться: молодёжь, вон, бойкую встретил, интервентам даже с ними полную панамку шишек напихали! Я даже поверил было, что жизнь налаживается. А потом…

… Аккуратным стелющимся шагом я вошёл в проём и перекрестил пространство стволом, да не абы как, а с выдумкой: ствол налево – фонарик направо, потом наоборот, затем лениво "мазнул" лучом на уровне колен – растяжек нет, и то хорошо! – и аккуратно осмотрел пространство сверху. Чисто! Тут явно случился бой – короткий, но ёмкий, как стихи Маяковского. Вот только поэзии было немного, а та, что мне досталась, была очень и очень хуёвой: мужчина, женщина, ребёнок, тройка упырей в городском камуфляже, смутно напоминающем гибрид "натовки" и формы "нациков". Хотя, какая по большому счёту разница?

Мужчина умер первым – расстреляли. Зацепили женщину и ребёнка. Девочка, совсем малютка… Ей "контроль" в голову сделали. Сссс-суки, милосердие, типа, проявили, чтоб не мучилась?! Ну ничего, доберусь я до вас – ответите… Потом взрыв был – никак, мать успела? Да, успела… А вот одного из упырей уже свои добивали – ещё и позабирали лишнее. Ушли пешком – значит, и мне пора пройтись да подышать, тем более, гильзы ещё не выстудились – они чуть теплее уличного воздуха.

Михалыч аккуратно притворил за собой дверь и вышел – и похоронить бы по-человечьи, да время дорого: был шанс догнать и добить "зондер-команду".

– Значит нам туда, дорогоа, значит нам туда дорога! – Про себя тихонько пропел старик, а потом как-то по-волчьи встряхнулся, подобрался и пошёл размашистым пружинистым шагом в сторону ближайших развалин, по каким-то едва видимым и понятным ему одному приметам прокладывая маршрут среди руин не мёртвого, но смертельно больного войной и разрухой города.