– Прежде, чем каждый из вас займет отведенное ему место, я попрошу подойти ко мне и принять сушеную веточку полыни, а затем бросить её в огонь, – обратился к молодежи хозяин костра. – Для меня это – особый ритуал и своеобразная традиция перед рассказом, а для вас – пустяшная забава.

Но ребята не спешили исполнять безобидную, но чудную просьбу.

– Почему нас трое? – первым пришел в себя Влас.

По количеству мест он уже догадался, что рассказчик изначально планировал не одного слушателя, а троих, а после припомнил, как старик при озвучивании приглашения упоминал о ещё двоих. И этот факт казался возмутительным тому, кто и сам мог рассказать «с три короба».

– Все объяснения вы получите позже, в свой срок, любезные, – спокойным и, казалось, едва ли не елейным голосом вымолвил Янус, но Рика, тонко чувствовавшая фальшь, не поверила в благодушие моложавого дедка.

– А если я не стану кидать эту дрянь в огонь? То что? Что тогда? – с вызовом и в своей излюбленной манере выпячивать грудь и подбородок, буркнула девица.

– Разве девушка, рисующая драконов на стенах Гранамы, боится какой-то полыни, да ещё и сушеной? – с хитрой насмешкой поддел её человек в кардигане.

Влас откровенно рассмеялся от меткой шутки, а Глеб, едва улыбнувшись, заметил:

– Эй! Так это ты мараешь своими драконами дома города?

– А тебе что с того, мамина мямля? – огрызнулась вмиг ощетинившаяся художница.

– Это же вандализм! – возмутился сын Марты обидному прозвищу и пренебрежению норм общественного поведения. – И вообще, ты – хулиганка и асоциальный элемент.

– Ого-го! Смотрите, кто заговорил! Ботаник и маменькин слюнтяй! Думаешь, никому неизвестно, чем ты занимаешься после уроков? Возомнил себя великим музыкантом, дуешь в свою флейту. Она тебе и девушку заменяет, а?

– Хамка! – пискнул уязвленный флейтист.

Влас всё это время заливался смехом: отрадно, когда на твоих глазах кто-то унижает кого-то, но не тебя. Его забавляла возмущенная гримаска на лице рослого и щуплого Глеба, а грубые и хамские манеры пацанки Рики-Кики (так называли девчонку все мальчишки в школе) веселили и отчасти даже восхищали дерзостью. Но он чересчур увлекся.

– А ты, пижончик, чего зубоскалишь? Зубами хвастаешься? Могу их подкрасить… черной краской, – девчонка с мальчишеской стрижкой мигом перекинулась на хохотуна.

– Че-е-го-о?! – заревел не своим голосом Влас.

И неизвестно чем бы кончилась эта перепалка, но вдруг все три голоса перекрыл один – мощный и громогласный.

– Молчать! Живо!

Янусу, стоявшему и ждавшему, когда же разум возьмет верх над гормонами у молодых людей, понял – никогда. Потому и рявкнул. Но в его устах звук преобразовался в нечто более внушительное, отчего подростки тут же заткнулись и присмирели, аки овечки.

– Прошу, возьмите полынь и бросьте в огонь, а после – займите места, – произнес волшебник уже спокойным, прежним голосом. Но глаза его, прежде серые, чернели на загорелом лице, выдавая остатки эмоции.

На юношей строгий взгляд и требовательная нотка в голосе возымели нужный эффект, оба паренька похватали с протянутой ладони по небольшой сухонькой веточке. Однако ж Рика из чувства противоречия не могла позволить, кому бы то ни было командовать собой вот так запросто. Она заупрямилась и готовилась дать отпор возомнившему о себе невесть что старику, как тот, глядя ей в глаза, произнес:

– Подойди, упрямица, и возьми свою судьбу.

Удивительно, но слова расслышала только девушка, парни видели, как Янус что-то выговорил, но ничегошеньки не донеслось до их слуха. А упёртая, как ослица, девица неожиданно, сделав несколько чересчур крупных шагов, покорно забрала последнюю, предназначенную ей веточку и отошла.

– Бросайте же! – подал команду голос.

Они сами не поняли, как взметнулись в сторону костра кисти с зажатой в пальцах полынью. Ничего сверхъестественного не произошло, сухую траву моментом пожрало пламя. Если бы кто из юнцов обратил случаем свой взор на старца, то заметил, как ликовал тот в момент ритуала. Но то был сиюминутный порыв, с которым Янус тут же справился.

– Ваши места отмечены инициалами, – подсказал он гостям.

Они принялись всё также покладисто осматривать чурбаны-спинки, на которых, действительно, находились небольшие отметины от ножа, в которых распознавались инициалы их имен: В, Г и М.

И так получалось, что юношам достались места по разные руки Януса, а Марике – напротив него.

Их не принуждала чужая воля, они по-прежнему могли уйти, если бы пожелали, но злая ирония состояла в том, что ребята не верили в свою свободу. Отчего-то они покорились незнакомцу, слушаясь его голоса и выполняя просьбы. Если бы это была сплоченная команда из друзей, наверняка, Янус остался бы ни с чем. Но он знал, кого можно заарканить к костру в звездную ночь.

Гости расселись соответственно отметкам и, не смея что-либо сказать, а по правде, не зная о чем говорить, смотрели на того, кому предстояло рассказывать всю ночь. И взгляды их полнились нетерпением и вопросами. Юность не терпит промедлений.

– Прежде чем я начну, – а я начну, – посмотрите вокруг. Прислушайтесь, всмотритесь, вдохните ночь. Вы живете в этих краях всю свою жизнь, но настоящей жизни не видите. Так узрите её хотя бы сейчас.

Не за этим они сюда шли через весь город, хотели возразить юные уста, но их тела послушно повернулись в сторону ночи, царившей за их спинами. Их глаза слеповато вглядывались в то, что они считали кромешной тьмой, их уши внимали тому, что они считали тишиной и только. Их носы втягивали воздух, который пах, как были они уверены, жженой древесиной.

И произошло чудо. Тьма истончилась до густых сумерек, выпуская на обзор травянистый пустырь с рощицей деревьев и, как оказалось, протекавшей неподалеку речушкой. Тишина наполнилась шелестом листвы, комариным писком и птичьей трелью. А в воздухе преобладал кисловатый речной дух с терпкими травянистыми нотами. Ничего подобного ни в заросшем саду заброшенного дома, ни в городской аллее, ни среди кирпичных стен Глеб, Влас и Рика не замечали, а потому ошалело внимали открывавшемуся перед ними миру.

Июнь находился в своём конце. Ночь, зажатая в тиски, обладала правом нескольких быстротечных часов. Едва закрыв глаза, мир просыпался в такое раннее время, когда обычно торжествовала глухая темень. Даже река, в спокойствии и тишине, издавала мелкие всплески любопытных рыбёшек. Поверх её зеркальной глади нависала тончайшей шалью белёсая дымка, точно подводная владычица беззвучно и таинственно выдыхала тепло, накопленное за день.

Неожиданно две птахи с пронзительной трелью пронеслись над центром водной глади и, сделав парочку кругов, стремительно унеслись прочь.

Ничто не смело колебать бескрайнюю тишь, да и не стремилось. Даже зудящая мошкара казалась неотъемлемой частью ночи, её трепетными пальцами, которыми она касалась всех, кто оказывался вблизи её объятий.

И среди этого равновесия прозвучал голос, вырвавший юнцов из красоты ночи и вернувший в уют и свет костра:

– А вот теперь я готов начать. Но прежде ответьте: вам известно что-либо о сказках?

Янус прекрасно знал, какой последует ответ. Как и знал, что пока торопиться не следует.

«Мы все хотим быть обманутыми.

Мы все любим сказки».

к/ф «Уолл-Стрит: деньги не спят»

Законы сказки

Возникла заминка, вполне понятная, когда тема содержания неизвестна в равной степени, как и название самой темы.

– Что? Совсем ничего? Вы ничего о сказках не знаете?

Янус притворился, будто бы удивлен. Он прекрасно знал, что молодежь пуста по этому вопросу, ведь её опередила Красная Папка, поглотив само понятие сказки.

– Я и пришел, чтобы узнать. Впервые слышу об этих самых… сказках, – с напускной бравадой заговорил Влас.

И то ли жар костра подрумянил его щеки в тот момент, а может, неловкость от собственного незнания, но только не у него одного полыхали лицо и уши. Глеб, в отличие от остальных ребят, хорошо воспитанный, предпочел занять позицию слушателя. Он давно заметил: если промолчать и дать кому-то право слова (опять же, если рассказчик в добром расположении), то порой можно узнать даже больше нужного. А Рика насупилась: её снова ожидает нудная лекция, прежде чем выяснится, что же такого интересного знает этот взрослый тип о драконах.