– Хорошо, я попробую растолковать вам. Сказки сами по себе – это такие истории, в которых может произойти абсолютно всё что угодно. В них не работают обычные законы природы. В сказках может идти речь о существах, которых нет в нашем мире, и которые могут творить фантастические вещи.

– Ага, тогда я таких сказок наслушался от нашего соседа, – перебил рассказчика Влас. – Особенно он привирает после рыбалки – про клев и размер улова.

– Но сказки не ложь, – улыбаясь, возразил Янус. – Это полет фантазии, сдобренный интуицией. Как если бы могло быть, но не случилось.

– Так это и есть враньё в самом чистом виде, – поддела его единственная девушка у костра. – Любой вымысел – ложь. Значит, и сказки эти ваши тоже враки.

– Да нет же, сказки очень даже могут быть правдивыми. Если вы сами не пережили историю, не значит, что её не могло быть. В сказках всё, как в обычной жизни: есть добро, есть зло, герои и злодеи, препятствия и награды, счастье и беды. По сути, сказка – это гимн чудесам.

Если Глеб ещё старался сохранить на лице какое-то выражение внимания и почтения к взрослому, то лица его сверстников откровенно показывали неверие и небрежение. Янус готовился к этой стене непонимания, выросшей на незнании, но его терпение оказалось неготовым – волшебник занервничал. А когда нервничаешь, верный способ снять напряжение – выпить чая.

Несколько едва приметных пассов руками и перед каждым седоком оказалась берестяная кружка. Янус вытащил откуда-то из-за спины большой термос и, отвинтив крышку, налил себе дымящейся прозрачной жидкости, а затем поставил громоздкий сосуд подле Глеба.

– Вот, возьми, налей себе. Это чай на травах, хороший, как раз для таких ночей. И не забудь передать остальным.

Отчего-то по поводу чая ни у кого возражений и протестов не возникло: всем вдруг захотелось испить горячего чая из берестяной кружки. Какой-то далекий родовой отклик настиг молодых людей, поднимая на поверхность сознания память сотен и сотен предков, сидевших так в прошлые времена у костра и пивших травяной чай.

Снова легкий взмах кистей – и в руках волшебника материализовалась большая связка баранок.

– А вот и угощение к чаю. Что в пустую-то гонять чаи, да?

Каждому досталось по пять баранок. Ребята восприняли появление угощения, как фокус и часть ночных посиделок. Но совсем иначе недостачу одной связки сдобных кругляшей поняла уличная торговка из заезжего балагана, когда утром следующего дня скрупулезно пересчитывала товар. Конечно, Янус бы объяснил этот «фокус» балансом в сфере материи: нельзя же что-то получить из ничего, обязательно одно восполняется другим. Но та торговка назвала это кражей, впрочем, связываться с полицией она и не думала – зачем вызывать смех из-за баранок. К тому же полиция всегда найдет, к чему придраться, дабы закрыть уличную торговлю, так надо ли давать ей этот самый повод? Янус прекрасно знал о том, он мог бы и больше взять и не только у той торговки, но не стал. Ведь он был волшебником, а не вором. А вот термос с чаем и кружками – это всё его. Иногда и волшебник делает что-то по-людски.

Баранки оказались хороши: свежие, мягкие и сдобные. Ребята с удовольствием уплетали хлебные кольца, с наслаждением, которого никогда не найдешь дома. Чай хоть и с травяным привкусом чуть сластил, но органично дополнял хлебобулочные изделия.

Рика сперва заподозрила, что старый псих – так она успела окрестить Януса – подсыпал в напиток чего-нибудь. Она долго принюхивалась к жидкости в берестяной кружке, но та пахла безобидными травами. Мята, чабрец, душица и эстрагон. Парни оказались куда покладистее и менее подозрительными. Девушка решилась отпить лишь тогда, когда сам старик громко отхлебнул из своей кружки, а когда отвел её от лица, на его бородке блестели капельки пролитого напитка.

– После этой ночи, любезные, можно собирать иван-чай. Он в силу войдет, и чай из него, ох, как хорош будет, – сказал волшебник, обращая взгляд на небо.

– А что такого в этой ночи? Ночь, как ночь, – поинтересовался Глеб, дожевывая баранку.

Янус не сразу отозвался, его лицо, словно не желало отрываться от созерцания другого мира, верхнего, искрящегося серебром звёзд. Но он помнил, зачем он здесь и с какой целью, а потому вернулся к бренному клочку земли за пустошью, к костру и трем подросткам.

– Ночь эту славили в давние времена ваши предки. На Ивана Купалу зажигались костры, и юные, как вы, девушки и юноши прыгали через огонь, очищаясь от зла. Они собирали травы и цветы, плели венки и украшали ими себя и жилища, пели песни, водили хороводы, заходили в речную воду и омывались. Был такой красивый обряд: незамужние девицы опускали в реку венки из цветов, и если венок тонул в воде – значило, её под венец позовут скоро, а если он плыл себе, как кораблик, – ходить ей и дальше в девках.

– А я что-то такое слышала, про хороводы и костры, – пробубнила набитым ртом Рика. – Но это же когда было. И всё это пустое. Подумаешь, старина.

– А вот не скажи. В эту ночь, кстати, самую короткую в году, всё небо покрывают звёзды. Их так много, что даже луне становится тесно наверху, и она торопится уйти.

– Ну и что с того?

– А то, что магия живет в этой ночи. Она входит в каждый цветок, в каждую травинку. Она касается каждого камня и каждой песчинки. Даже птицы её ощущают, поют иначе. Да она и вас уже осеняет своим прикосновением.

– Че-го? Что за чушь вы там несете про касания и что-то там ещё? – Сморщилось лицо Власа от услышанной нелепости из уст пожилого мужчины. – Вы нас позвали затем, чтобы всякую чушь втирать?

– Я тоже не понимаю, – впервые оказалась солидарна с ним Рика. – Говорите о какой-то магии. Это же всё выдумка.

Волшебник невесело ухмыльнулся. Трудно вкладывать знания в пустоту, когда там даже маломальского фундамента нет в наличии.

– Боже, дети! Да к чему вас жизнь готовит?! Вы верите в убийц, маньяков-потрошителей, насильников и мучителей. А в сказочное зло поверить не можете? А что говорить о чудесах? Дождь – чудо, снег – чудо, радуга и северное сияние – сказочный дар, который меркнет и теряет ценность в ваших глазах. У вас отняли чудеса, дети. Вы не живёте, вы серо существуете. И мне жаль вас.

Эта тирада, произнесенная голосом негромким, но умоляющим, вызвала оторопь в юных душах. Действительно, они многие природные явления считали нечто само собой происходящим, но, как и что порождает ту же молнию, никто из ребят толком не знал. Просто появляется и уходит в землю.

– Ваши чудеса может растолковать наука, – вдруг заявил Глеб. – Физика, химия, биология. Это не чудо.

– Вот, вот к чему привели вас ваши учителя да и все взрослые, – посетовал Янус. Его серые глаза грустно смотрели поверх пляшущих языков пламени. – Но что есть огонь? Вот он, перед вами. Вы можете назвать его природу? Откуда берется та искра, из которой вырастает огненная мощь?

Ответа не последовало. Если подумать, то никто не знал, что есть сам по себе огонь.

– А радуга? А молния? А северное сияние? – спрашивал он троицу. Но та не находила в накопленных знаниях ответа, который бы стал верным.

– Это чудеса, любезные. Никакая наука их не сможет разгадать. Магия не поддается разгадке, она либо принимается вся сразу, либо отвергается, как ересь. Одно из двух. А наука – это тень магии, которую соскоблили кое-как и провозгласили истиной.

Он замолчал, но ненадолго. В такие моменты пауза должна быть короткой, пока юный ум не переварил новизну.

– Радуга – не оптическое явление природы, не преломление солнечного света в дождевых каплях. Для меня, в душе ещё ребенка, радуга не что иное, как волшебный мост в мир детства, где все мечты реальны и осуществимы. Где жар-птица такая же данность, как любая ворона в обычном мире. Где вера в добро неискоренима, а сказочные приключения зовут на каждом шагу. И каждый раз, когда этот чудесный мост выбрасывает свои ступени во взрослый мир, я мысленно благодарю ту страну за то, что она не теряет веры в нас, взрослых, и возвращает в наши сердца забытое детство.