«В мире должно быть место сказкам,

иначе этот мир мёртв»

Начало

Что может дать маленькому городку заезжий балаган? Чем отплатит он за временное пристанище гостеприимному хозяину? Безусловно, наградой станут яркие события и смесь незабываемых воспоминаний, долго будоражащие обывателей. Но для особо пытливых и беспокойных душ найдётся особая награда – смятение, которое безвозвратно перевернёт их судьбы верх тормашками.

С раннего утра жизнь маленькой Гранамы пульсировала в новом ритме. Привычный, размеренный быт жителей был непоправимо нарушен и подчинён явлению редкому для этих мест, неслыханно скандальному, сколь же и притягательному. С первыми лучами июньского солнца в город ступил караван разноцветных машин, дабы захватить центральную площадь радужными шатрами и погрузить Гранаму на две недели в бесшабашное ярмарочное веселье.

Разумеется, среди пёстрых гостей затесался и цирк-шапито с кочевниками-артистами.

– Неужели они целых две недели будут давать здесь свои возмутительные представления? – тишком шептались горожане постарше, при этом щурясь с осуждением.

– Ух, ты! Целых две недели! Невероятно! – чуть громче, возбужденно, гудел рой молодежи, предвосхищая, как кучка лицедеев из заезжего цирка скрасит серые будни провинциального городка.

– Вот это да! Космос! Круть! Улёт! – уже вопило младшее поколение Гранамы, ничуть не смущаясь косых и чопорных взглядов старших. Уж они-то повеселятся от души!

Самые старые жители, коим прочие приходились детьми и внуками, а кое-кто даже правнуками, молчали. Они многое знали и многое повидали. Не то, чтобы шапито да и ярмарка считались вне закона, пожалуй, ещё нет, но уже не поощрялись в крупных городах Вельтаврии так, как на её окраинах. Где-то наверху под сукном уже лежал проект, по которому в будущем подобным действам места не будет. Старики знали, что существовать ярмарочным шествиям оставалось от силы год, а может и того меньше. А пока…. Пока пусть себе тешат народ. У людей и так ничего светлого не осталось, всё забрали, праздники и те упразднились. Что уж говорить о сказках… Но тс-с-с. Об этом даже думать нельзя.

Словно читая мысли старого поколения, от одной машины к другой прошёл клоун с совершенно неулыбающимся лицом. Да и остальные члены его братства выглядели не шибко бодрее, вытаскивая скарб и натягивая шатёр, ещё пёстрый, но уже штопанный не раз и имевший целый набор заплат.

– Интересно, а звери будут? Жуть, как хочу посмотреть на льва! Услышать его рёв! – взахлёб тараторил один мальчуган другому.

– Да какой там лев! Ты на машины посмотри, где ты видишь клетки? Хоть одну? – придирчиво рассматривал его приятель вереницу размалёванных колымаг.

Да, в чём-то он был прав. В этот раз в представлении льва не предвиделось: несчастный отдал Творцу душу, постарев и одряхлев до такой степени, что уже ни о каком актерском поприще не могло идти и речи. Да и цирк еле сводил концы с концами, чтобы позволить себе подобную роскошь. Ни пантер, ни тигров, ни медведей и даже пони. В репертуаре удалось сохранить лишь несколько собак, кошек да кобру. В костяк представлений уместились акробаты, жонглеры да силачи, не считая клоуна. Но даже с таким бедноватым набором циркачи надеялись кое-что подзаработать, иначе этот город вполне мог стать для них последним.

Старожилы хранили мудрое молчание, они слишком хорошо знали, как всё пёстрое, яркое и неординарное быстро уходило в тень прошлого. У нынешней власти существовала такая Красная Папка, в которую с завидной скоростью угождало всё, что отличалось от повседневности, что не шло нога в ногу со всем, говорило не так, а этак. Многое уже пропало в ненасытном и, казалось, бездонном чреве этой папки, а ей всё было мало. Она требовала ещё и ещё! И её кормили. Ей скормили поэзию, объявив её политической крамолой. Затем красные недра попотчевали художественными полотнами, назвав их напрасным и бесполезным маранием. За картинами пришел черед сказок, их отчего-то особо люто невзлюбило руководство Вельтаврии, посчитав не только бесполезными и ничему не учащими, но развивавшими ненужные и даже опасные фантазии. Хотя не только Вельтаврия узаконила запрет сказок, это она подглядела у соседей, а те в свою очередь у своих соседей и так далее. Весь мир преследовал и гнобил любой намек на сказку. И скоро подобное произойдет с ярмарочными гуляниями и бродячими цирками. Старожилы знали, а потому и не думали поднимать шумиху. Зачем баламутить и сотрясать воздух понапрасну? Лучше сидеть в стороне, так вернее, так тебя не затянет в тень или ненасытное красное чрево забвения.

Однако, вопреки нескрываемому восторгу маленьких жителей Гранамы и тщательно маскируемому вожделению взрослой аудитории, циркачи не торопились распаковывать вещи, в отличие от суетившихся торговцев. Причиной тому оказался пустяк, формальность: мэр тихого городка не подписывал официального разрешения на согласие участия заезжего цирка в устоявшийся годами порядок Гранамы.

– Ещё чего! – гремел его голос в здании мэрии, составлявшей кольцо вокруг центральной площади. – Мало мне этого ярмарочного балагана, ещё и этих… проходимцев пускай. И куда? В сердце города! Прямо перед моими глазами! Нечего! На такую уступку я пойти не могу. Пусть… пусть занимают пустырь на окраине. Это ещё черта города и не так близко к площади.

Не так близко к мэрии – хотел выкрикнуть мэр, но не стал. Да, он слыл хорошим хозяином города, отменным аналитиком и даже в какой-то мере провидцем, а потому не стал раздувать шума из ничего, идя на уступку, но при этом и не теряя достоинства. А заодно и сохраняя свой авторитет перед будущими событиями. Ведь мэр знал, как и старцы, что час циркачей уже пробил, просто его ещё не слышно. Но пока нет официальных бумаг, запретить деятельность бродяг он не смел, да и как радивый хозяин не решился испортить праздник (довольно редко случавшийся в последние годы) горожанам. По правде, ничего скверного на душе против шапито у градоначальника не имелось, глубоко внутри он хранил восторг мальчишки, несшегося сломя голову к товарищам, дабы первым поделиться с ними радостью скорого представления. Но долг и высокое место взывали к его практичности и дальновидности: жалостью сыт не будешь. Стоит проявить чуть больше понимания, и тебе это аукнется в будущем. А быть мэром – мэру нравилось, да и не умел он больше ничего делать.

Вот и кричал для вида, так сказать, на будущее, потому что знал, как и старцы. Кому-то нужно вовремя смолчать, а кому-то накричать на подчиненных.

– Разворачивай, ребята! – протрубил грустный клоун. – Нам не сюда.

Изящная, как фарфоровая статуэтка, акробатка в спортивном костюме упрямо дернула головой, но послушно заняла место в машине. Атлеты с угрюмыми лицами и жонглеры с кислыми минами, что-то шепча себе под нос, расселись по цветастым колымагам.

Вереница из десятка машин, пронзительно и, как послышалось мэру из окна кабинета, презрительно просигналив клаксонами, медленно покатила в обратном направлении.

– Неужели им запретили выступать?! – удивлялись те, кто осторожно шушукался.

– Ну вот, праздника и так давно не было, а тут и последнего лишили! – возмущалась едва ли не в открытую молодежь.

А что же детвора? А те с воплями негодования и изумления кинулись догонять караван. Дети – не взрослые, в них надежда на чудо теплится дольше затухающего уголька.

– Да, не. Не запретили, – заверил шептунов суетящийся неподалеку, но имевший невероятно острый слух торговец сладостями. – Им выделили какой-то пустырь на юге Гранамы, где они и будут давать представления. Так странно, однако ж…

Но дослушивать суждения его никто не собирался, шепот усиливался, словно телеграфный отстук, разнося новость по городку. В тайне у каждого отлегло, хотя большинство продолжало осуждать одно лишь присутствие чужаков в Гранаме. Но притворство за последние десятки лет незаметно само по себе вжилось в горожан и обрелось в виде второй личины. Лишь дети, ещё неспособные лицемерить, открыто радовались предстоящим зрелищам. Но на то они и дети, им всё с рук сойдет.