Но когда солнце зашло за черту горизонта, а в набухающем кобальтом поднебесье проступила первая горсть звёзд, он вдруг твердо решился на то, на что бы прежде не пошел. В конце концов, сказал себе Глеб: это по-мужски – принимать решения, не оглядываясь вечно на мать. Наверное, так и наступает взросление – неожиданно и скоропалительно.

На другом конце Гранамы, так и не дорисовав дракона, Рика вернулась домой и, как ей казалось, с позором. Да, ей не впервой было попадаться на «деле», как она именовала свои художества, которые на самом деле являли бунт против зашоренности и утрамбованности гранамского общества. Всё, что она могла себе позволить. Марика, настолько ценившая уединение и личное пространство, не стала бы открыто выступать в уличной толпе, но её вкладом в протест стал бы красочный плакат. Противостоять, не раскрывая рта, – её жизненный девиз. Сотрясение воздуха – напрасная трата энергии, а вот, огромный и пышущий огнем дракон – самое то. Так просто не уберешь, только, если закрасишь, но для этого, опять же, нужна энергия, трата которой будет злить. А это и есть конечный результат. Злить, дразнить, бесить.

Но тут её взбесили, её, Рику! И кто же? Какой-то старик в джинсах и шляпке. И ведь знал же, где она и чем занята. А это злило сильнее всего. Рика ничего не знала о том типе, а вот ему, судя по всему, было известно о ней предостаточно.

«Есть же типы. Суют носы, куда не надо и идут туда, куда не звали», – мрачно раздумывала девица по пути домой.

Настрой рисовать полностью пропал, а когда она обрывала свой очередной «шедевр» и вынужденно бросала его, наполовину выполнив, от этого её раздирало на части. От хмурого настроения не отвлек юную художницу даже жизнерадостный вопль Мины: сестрёнка всегда радостно встречала старшую сестру, бежала ей навстречу, светясь улыбкой обожания.

Но даже для злобы необходима энергия, а изрядное её количество Рика уже основательно растратила на дорогу через весь город. Когда же девица подкрепилась ужином, гнев отошел в тень, а его место заняло любопытство, благодаря которому в раннем детстве руки отыскали коробку с карандашами.

Псих или чудак? Если бы Янус желал её сдать властям, она бы давно уже находилась в другом и не столь приятном месте. Он что-то говорил о драконах, она уловила его знание, и это цепляло. И пугало. Рика лежала в кровати, а рука водила по огненным завиткам дракона, нанесенного ею не так давно на стену. Что же ему известно помимо того, что ей удалось отыскать в книгах?

Солнце село, закат вспыхнул золотом, а затем сумерки загустели до серо-синего желе. Ночь близилась. Вот и луна выкатилась старым серпом наверху. Звёзды в темнеющем небе расцветали, как огни в глазах её драконов. Когда оставался час до полуночи, а янтарный серп добрался до середины чернильного полотна, Рика вдруг резко поднялась с постели, поняв, что хочет идти. Через всю Гранаму, в темноту – чтобы узнать о том, что же знал старик. Тихонько проскользнув в коридор и выждав момент, она вышла за дверь.

Рика знать не знала, что в ту ночь не одна она проделывала подобную шалость. Ещё двое ребят втихаря ушли из дома, никого не предупредив и таясь, словно воры в ночи.

Где искать Януса, подростки представляли в общих чертах, но старик дал хороший ориентир – цирк-шапито, а весь город уже знал, что за пустырь отрядила мэрия Гранамы заезжим циркачам. Выходило так: выйдешь на шапито, а там, где-нибудь в сторонке, и чудак в соломенной шляпе с его костром отыщется.

Трое ребят с разных концов города стремительно приближались к точке, где их судьбам суждено было соединиться на одну ночь. И, разумеется, каждый уверился, что к ночному костру его призвали из-за важной особенности, уникальной избранности. И когда Влас, Глеб и Рика издалека различили огни и шум балагана, а подойдя вплотную к временному обиталищу цирка, вдохнули массу непривычных и ярких запахов, протиснулись сквозь толпу горожан и, миновав её, оставили за спиной жизнерадостный свет праздника, неприятно удивились, обнаружив за пустырем друг друга.

– Что-то забыли, неудачники? – насупилась девушка, и руки, удобно устроенные в карманах кофты, сжались в кулаки. – Вы вроде не из гуляк.

– Тебя забыли спросить, Рика-Кика, – откликнулся Влас таким снисходительным тоном, от которого кулаки мигом зачесались. – А ты из гуляк?

– Так, стоп! – решил внести ясность, в первую очередь для себя, Глеб. – Что вы здесь делаете так поздно?

– Оба-на! Маменькин сынок не в кроватке после отбоя! – прилетела тут же язва от нахальной девицы.

Они бы наговорили ещё много подобных гадостей друг другу: по иронии судьбы ребята учились в одной школе и в одном классе и, вопреки закону солидарности изгоев, избегали какого-либо общения друг с другом. Неприязнь, сохранявшаяся годами между этой троицей, питалась их неудачами и обоюдным отторжением более удачливых сверстников. А кому приятно видеть собственные промахи в лице такого же бедолаги? Власа отталкивало высокомерие, Рику – отчуждение, а Глеба – страх увязнуть ещё глубже в топи презрения. Хотя, куда уж глубже? Никто из них не верил в силу единства, полагая, что в одиночку легче покорить мир.

И вот они стояли в темноте, на окраине города, и кидались обидными словами, теми, которыми их каждый день одаривало юное общество Гранамы. И казалось, конца тому не видно, ведь подспудно каждый догадывался о цели другого, а это в корне рушило заблуждение об избранности.

Но тут, посреди кромешной ночи, в которой и были только луна да звёзды, вспыхнул огонёк, одновременно далекий и близкий. Янтарь его всполоха разрастался, и вот впереди уже бушевал большой костёр – маяк для трёх золотистых звёздочек. Не сговариваясь и вмиг прекратив перепалку, ребята двинулись к светочу, решив предоставить старику все разъяснения. Но как только они приблизились к костру, который, несомненно, возвысился бы над самым рослым гранамцем, оказалось, что пламя вдруг далеко от них, как если бы их разделяла не одна сотня метров. Дважды они подходили совсем близко, и дважды их отталкивало назад. Рику это уже начинало злить, Глеба озадачивало всё сильнее, а Влас в силу своего небрежения уже собирался повернуть и глянуть на выступления циркачей, как на третий раз у огня возникла высокая фигура, ободряюще махнувшая путникам.

И не успели они дух перевести, как уже стояли возле громадного костра, чьё пламя неистово рвалось ввысь, а жар опалял кожу. Янус сделал жест рукой, как гостеприимный хозяин, приглашающий гостей в свой дом. Ребята оторопело оглядывались вокруг себя, не до конца сознавая, что происходит. Но вот им хорошо стали видны приготовленные заранее сидения из сложенных одеял с опорами для спин в виде коротких чурбанов. Полностью подпереть спину было бы невозможно, из-за низости «спинки», но для облокачивания рук приспособа вполне годилась. Места – в количестве четырех – располагались на равном удалении по кругу и находились так, чтобы пламя костра согревало, а не досаждало жаром гостям.

Янус, как и днем, предстал перед юнцами франтовато, только поверх льняной рубашки сидел роскошный, крупной вязки кардиган цвета топленого молока, застегнутый большими перламутровыми пуговицами. Шляпка отсутствовала, и Рика вдруг представила, как старикан, сняв её с головы, безжалостно скормил своему костру. Правда ли то была, или её фантазии вздумалось разыграться, а головной убор не наблюдался ни на траве поблизости, ни в легкой тени за кругом света. Зато хорошо предстало смуглое от загара лицо загадочного незнакомца, благо света от огня хватало. Его покрывали короткие волосы – перец с солью. Пепельные тонкие усы всё также игриво закручивались, а короткая и острая бородка клинышком в ночное время придавала своему обладателю сходство с одним известным демоническим типом, о котором говорить совершенно не желалось на задворках города. Серые и серьезные глаза Януса, казалось, жили отдельно от лица, чьи черты в живом свете пламени, то заострялись, придавая ему хищный вид, то смягчались до стариковского добродушия. И, тем не менее, сказать, что хозяин костра стар, как и то, что он молод, было никак невозможно – так зыбко и неуловимо казалось выражение лица Януса.